Кристина стояла у окна, глядя на чужой город, залитый холодным ноябрьским дождем. Пять лет назад она переехала в эту страну в надежде на счастливые обстоятельства. Женщина жила на новом месте в ожидании чуда, которое в итоге обернулось ловушкой.
Кристина до мелочей помнила тот день, когда впервые переступила порог этой квартиры с дочкой Машей за руку и двумя неуклюжими баулами с нехитрыми пожитками.
Новая жизнь начиналось непросто. Язык давался с трудом, местные жители смотрели свысока, а деньги от пособий таяли на глазах. По ночам, укладывая Машу, Кристина шептала:
— Все наладится, солнышко. Обязательно наладится, — при этом как бы убеждая саму себя, трепещущую от страха и сомнений в правильности решения переехать сюда. Она так верила, так надеялась, что приняла верное решение, но все оказалось, мягко говоря не так, как виделось сначала.
А через полгода появился Эрих. Далеко не принц на белом коне. Полноватый вдовец сорока семи лет с проседью на висках и бледно-голубыми навыкате глазами. С Эрихом Кристина познакомилась в местной библиотеке. Он помог донести тяжелые учебники и дал понять, что Кристина ему понравилась, и он хотел бы продолжить знакомство.
Женщина не знала, как себя вести. Вообще-то новый знакомый ей был несколько неприятен. Вызывал какую-то подспудную неприязнь и желание держать дистанцию. Но с другой стороны, кавалерами не раскидываются. На безрыбье и рак рыба, как говорится. Одной с маленьким ребенком сложно, поэтому нечего нос воротить, может и получится с ним что-то дельное.
Эрих стал захаживать к ним в гости. Приносил сладости Маше, интересовался школьными делами и помогал с уроками. Потом помог устроиться на работу Кристине, хоть на небольшую должность, но все же. Пару раз чинил бытовые приборы.
Так мало-помалу между ними и завязались близкие отношения. А чуть позднее он, как честный порядочный мужчина со старомодными привычками, видимо, сочтя Кристину подходящим вариантом, сделал предложение, которое она, естественно, приняла.
После свадьбы жизнь действительно наладилась. Эрих обеспечивал стабильность, но особой роскошью не баловал. Все нужды были строго подсчитаны и скурупулезно учтены. Маша, вначале робко называвшая отчима дядей Эрихом, через год стала звать его папой. А Кристина сумела, наконец-то, за долгое время по-настоящему расслабиться и спать спокойно, не думая с тревогой и страхом о завтрашнем дне.
Когда же через два года родился Герберт, все внезапно изменилось.
Эрих, всегда сдержанный и строгий, превратился в обожающего отца. В довольно немолодом возрасте он впервые почувствовал, что значит продолжение рода, первая жена так и не сумела подарить ему наследника несмотря на многочисленные попытки и всевозможные процедуры в течение рчдс лет.
Мужчина стал проводить много времени с малышом, беря на себя значительную часть забот, трогательно выполняя все предписания, что не могло не радовать Кристину. Вот он, оказывается, какой добрый и любящий на самом деле! Совсем не сухарь!
И потому женщина совсем не придала значения тому, что муж перестал замечать девочку. Кристина списала это на усталость и заботы о младенце. Но постепенно его равнодушие стало проявляться все больше и больше. Эрих якобы забывал купить Маше билет в кино, не приходил, как раньше, на школьные выступления, где она принимала участие, перестал интересоваться ее оценками.
Перелом наступил во время отпуска. Эрих, обычно экономный, снял дорогой шале для сына, чтобы дышал чистейшим горным воздухом. Когда же выяснилось, что поездка обошлась вдвое дороже запланированного, он впервые высказал вслух то, что, видимо, долго носил в себе.
Вечером, глядя на счет из семейного бюджета, Эрих отодвинул записи и тяжело вздохнув, выдал:
— А не пора ли твоей дочери пожить с родным отцом? Ты ее вон сколько лет растила, теперь его очередь. Мой карман, знаешь ли, не бездонный, мне нужно сыну будущее обеспечить. Вас всех тянуть я не смогу.
Кристина от услышанного просто онемела. Комната так и поплыла перед глазами. Она смотрела на этого Эриха, своего мужа, отца ее ребенка и не узнавала его.
— Ты... это серьезно? — прошептала она. — Маша моя дочь. И она часть нашей семьи.
— Наша семья — это ты, я и Герберт, — холодно ответил Эрих без тени смущения. — А Маша... она чужая. И ее содержание ложится тяжелым грузом на наш бюджет. Будь разумной и подумай о будущем сына.
Той ночью Кристиеа не сомкнула глаз. Она сидела в кресле рядом с кроваткой, где спал Герберт, и смотрела то на него, то на дверь комнаты Маши. Разрываться между детьми ей было невыносимо больно.
Утром, когда Эрих ушел на работу, она зашла в комнату дочери. Маша собирала сумку в школу, но, увидев мать, остановилась.
— Мам, что случилось?
— Почему ты так думаешь?
— Ты плакала ночью, я слышала. И папа вчера на тебя кричал.
Кристина села на кровать и взяла дочь за руки:
— Послушай, солнышко... — начала Кристина и замолчала. Она не знала, как сообщить дочери, что человек, которого она три года называла папой, теперь считает ее чужой и обузой?
Тревожные размышления женщины прервал звонок в дверь. Кристина подошла двери и с глазок увидела незнакомую пожилую женщину лет семидесяти пяти.
— Я соседка Эриха снизу, — представилась женщина. — Могу я с вами поговорить?
Кристина впустила гостью. Женщина представилась как фрау Хубер и, немного помявшись, начала:
— Простите за беспокойство, но я слышала ваш с Эрихом вчерашний разговор через вентиляцию, — заметив испуганный взгляд Кристины женщина поспешно добавила, — я не подслушивала специально, просто у меня бессонница, и все было очень хорошо слышно. Мой сын когда-то учился с Эрихом в школе. Когда ему было двенадцать лет, его мать вышла замуж во второй раз, а когда родилась дочь, отправила Эриха к его отцу и почти прекратила с ним общение. Все это очень сильно повлияло на него и сделало его нетерпимым в некоторых вопросах.
После ухода фрау Хубер Кристина долго сидела на кухне, размышляя и готовясь к непростому разговору с мужем. Когда Эрих вернулся с работы, женщина сообщила ему, что она не согласна расстаться с Машей и выдвинулся требование: или пусть все остаётся, как раньше, или она уйдет вместе с детьми.
Эрих молча слушал жену, сжав кулаки. Он не проронил ни слова, а потом развернулся и ушел спать, не притронувшись к ужину.
Весь следующий день в доме царила ледяная тишина. Эрих не разговаривал, избегая взглядов, с каменным лицом. Кристина, собрав детей, ушла гулять в парк, давая себе и ему время осознать произошедшее. Маша молчала, прижимаясь к матери, а Герберт весело лопотал в коляске, не подозревая о буре, бушующей в сердцах и умах взрослых.
Вечером, когда дети уснули, Эрих зашел на кухню, где Кристина наводила порядок и сообщил, глядя в одну точку.
— Я поговорил с фрау Хубер сегодня.
Кристина вздрогнула, но не сказала ни слова.
— Она кое-что рассказала тебе из моего прошлого. Но она не знает всей истории. Моя мать не просто почти прекратила общение. Она сказала мне, что ее новая семья — это ее настоящая семья. А я всего лишь ошибка молодости, которую ей пришлось тащить на себе. И с итоге она выбрала свою новую дочь.
Эрих посмотрел на свои большие грубые руки и продолжил:
— Я не хотел становиться таким, как она. Я клялся себе. Но когда родился Герберт... этот ужасный, детский страх вернулся. Я испугался, что для моего сына не хватит места, любви, денег. Что его детство будет таким же нищим и несчастным, как мое. И я... я вдруг начал видеть в Маше ту девочку, ради которой мать выбросила меня из своей жизни, — Эрих замолчал и наклонился вниз, тяжело дыша, а потом вновь заговорил:
— Твое требование я понял, — он посмотрел Кристине прямо в глаза, — я не хочу, чтобы ты уходила. И сына я не отдам.
— Машу я тоже никому не отдам, — тихо, но четко сказала Кристина. — Она моя дочь. Так что, ты либо принимаешь это, либо мы уходим. Все трое.
Эрих долго смотрел на нее, прикидывая и оценивая сложившуюся ситуацию, раскладывая по полочкам и примеряясь, а потом резко бросил:
— Оставайтесь.
Кристина поняла. Это была только передышка. Он временно сдался, но не принял. Женщина видела борьбу в его взгляде и понимала, что его демоны никуда не ушли. Они лишь отступили, затаившись с ожидании удобного момента.
Прошло несколько месяцев. Жизнь вроде бы вернулась в прежнюю колею. Эрих старался проявлять внимание к Маше, как раньше, спрашивал о школе и оценках, давал деньги на развлечения и нужды. Но это не было заботой, нет. Это было лишь холодным исполнением договора. Теплоты и доверия не было и в помине. Эрих обеспечивал семью, но его сердце было открыто только для Герберта.
Однажды вечером, укладывая сына, Кристина пела ему колыбельную. Маша, проходя мимо комнаты, остановилась в дверях. В ее глазах стояла не детская грусть.
— Знаешь, мам, — тихо сказала она, — я так устала притворяться. Он едва терпит меня. И мне от этого... страшно.
Кристина встала и обняла дочь, давая ей молчаливую поддержку, — а потом сказала:
— Не бойся, Маша, я с тобой... Я не дам тебя в обиду. Все будет хорошо. Мы справимся.