Часть 10. Глава 3
Дорофеев покинул коттедж на рассвете, когда первые бледные лучи только начинали размывать очертания сосен. Мария спала глубоким, тяжелым сном, утомленная нахлынувшими, как цунами, воспоминаниями и лихорадочным волнением от обсужденного накануне плана. Полковник оставил ей на кухонном столе, прислонив к сахарнице, короткую записку, выведенную твёрдым, решительным почерком: «Уехал по делам. Скоро вернусь. Не волнуйся. А.И.».
Он не хотел, чтобы доктор Званцева видела его сборы, при этом глядя в её полные тревоги глаза, не хотел лишних вопросов, на которые не смог бы ничего ответить. План, который созрел у него в голове за минувшие бессонные ночи, был отчаянным, рискованным, на грани откровенного безумия, но другого способа вытащить Берегового из этой западни до того, как его сломят на допросах, а потом «самый гуманный в мире» суд превратится в формальность, он просто не видел.
СИЗО, где содержался доктор Данила Береговой, находилось в мрачном промышленном пригороде. Это было современное, унылое, из стекла и бетона, хорошо охраняемое здание, окруженное высоченным забором с рядами колючей проволоки наверху, блестевшей на утреннем солнце. Дорофеев, благодаря своим старым, еще не до конца поржавевшим связям и грамотно оформленной легенде адвоката, сумел добиться внеочередного, срочного свидания. Он знал, что в таких местах время – самый ценный и невосполнимый ресурс, и медлить было смерти подобно.
Полковника, как и в первый раз, провели через несколько контрольно-пропускных пунктов, дотошно проверили документы, изъяли телефон и, наконец, завели в небольшую, пустую и холодную комнату для свиданий. Узкое зарешеченное окно, посередине металлический стол и по его краям – два стула. Вся мебель, как раньше заметил Дорофеев, привинчена к полу.
Через несколько томительных минут, наполненных лишь гулом вентиляции, в противоположной части комнаты появился конвойный, а за ним – Данила Береговой. Он выглядел страшно изможденным, осунувшимся, с глубокими синяками под глазами, но держался с потрясающим достоинством, выпрямив спину. Его взгляд, привыкший за эти дни ко лжи и давлению, был настороженным, усталым и отрешенным. Увидев человека по ту сторону стекла, он нахмурился, явно не узнавая Дорофеева.
– Доктор Береговой? – начал полковник, стараясь говорить громко и четко, чтобы преодолеть шипение и помехи в трубке. – Я – Алексей Иванович Дорофеев. Вы меня помните? Я ваш адвокат. У меня есть новости о… – полковник тщательно подобрал слова. – Лучшей подруге Эллины, Марии Васильевне.
Услышав это, Данила вздрогнул, будто его ударили током. В его потухших глазах вспыхнула крошечная, но живая искра надежды, тут же сменившаяся острой, почти физической болью.
– Вы... знаете, что с ней? – его голос был хриплым, сорванным. – Они мне говорят... полиция утверждает, что я...
– Тише, доктор, – мягко оборвал его Дорофеев. Он наклонился ближе, прикрывая рот ладонью, имитируя внезапный приступ кашля. Понизил голос до едва слышного, напряженного шепота, надеясь, что если здесь стоит прослушка, то микрофон ничего не уловит. – Нашлась.
Данила замер, впившись в визитёра взглядом. Его губы беззвучно, но отчетливо произнесли:
– Что?!
– Жива, – повторил Дорофеев чуть громче, но все еще шепотом, в котором слышалось металлическое напряжение. – Она цела и невредима. Я оставил её в безопасном месте.
По лицу Берегового медленно, преодолевая маску отчаяния, поползла улыбка. Она была такой искренней, светлой и облегченной, что на мгновение стерла с него все следы тюремного заключения, усталости и страха. Он невольно прижал ладонь к груди, как бы пытаясь угомонить бешено стучащее сердце.
– Боже правый... – выдохнул, и в его глазах выступили слезы. – Малыш? А как малыш?
– Всё хорошо, – Дорофеев твердо кивнул. – С ребёночком тоже всё в полном порядке. Оба ждут, надеются и верят в ваше скорое освобождение.
Облегчение, затопившее Данилу, было почти физически ощутимым даже через пространство между двумя мужчинами. Доктор закрыл глаза, глубоко, с наслаждением вдохнул, словно впервые за долгие недели глотнул чистого воздуха, а не тюремной затхлости.
– Спасибо вам... Господи, спасибо... – прошептал он, его пальцы легли на металлическую поверхность, звякнув браслетами наручников.
– Теперь слушай меня внимательно и не перебивай, – Дорофеев перешёл на «ты» и резко вернул разговору деловой, бескомпромиссный тон, снова прикрывая рот рукой, будто поправляя воротник. – То, что я сейчас скажу, ты должен принять без возражений. Это не предложение, Данила, а твой единственный шанс. Единственный – это не фигура речи.
Данила насторожился, его тело вновь напряглось, будто готовясь к удару. Он кивнул, не отрывая от полковника испытующего взгляда.
– Что нужно делать, Алексей Иванович? – спросил напряжённо.
– Ты должен сознаться в убийстве своей жены Марии Званцевой и страхового агента Одвара Нурдли, – холодным, отточенным лезвием голоса повторил Дорофеев.
Слова ударили не как молоток, а как ледяная волна, сбивая с ног и замораживая изнутри. Лицо Данилы исказилось гримасой чистой, животной ярости и абсолютного неверия. Он вскочил и ударил кулаком по столешнице, из-за чего конвойный заглянул в комнату. Дорофеев показал ему жестом: «Всё нормально».
– Вы с ума сошли?! Я не убивал их! Я не убивал Машу! Вы только что сами сказали, что она жива! – полным отчаяния и гнева голосом прошипел доктор Береговой.
– Сядь! – рявкнул Дорофеев, и его командирский тон, отточенный годами, прорезал комнату, заставив Данилу инстинктивно замереть. Полковник выдержал тяжелую, давящую паузу, пока тот, тяжело и прерывисто дыша, не опустился на стул, весь напряженный, как струна. – Я знаю, что ты не убивал. Но ты должен признаться. Это единственный способ инициировать следственный эксперимент.
– Эксперимент? – Береговой с ненавистью выплюнул слово. – Какого черта? Чтобы суд быстрее вынес мне приговор и упек в камеру навечно?!
– Успокойся и слушай, Данила. Без эмоций. Ты признаешься, что убил их. Это даст нам законный повод вывезти тебя из этой коробки и провести реконструкцию событий в том самом фьорде. Ты должен будешь показать следователям, как всё было.
– Как было? – прошипел Береговой, впиваясь в него взглядом, полным ненависти. – Ни черта же не было!
– Да. Продумай всё до мельчайших деталей. Как вы сели на катер. Как он отошел от причала. Как ты, следуя за Одваром в трюм, ударил его по голове заранее припрятанным молотком, – Дорофеев говорил монотонно и бесстрастно, как диктор, зачитывающий сводку погоды, отчего слова звучали еще ужаснее. – А Марию... Марию ты просто столкнул за борт в ледяную воду, в надежде, что тело унесет течением и оно никогда не всплывет.
Данила смотрел на него, как на существо с другой планеты, не в силах постичь этот абсурд.
– Но... зачем? Ради какой цели городить этот бред?
– Затем, что это единственный способ вытащить тебя из этой бетонной клетки на свежий воздух. Они обязаны будут повезти тебя на место предполагаемого преступления. На катер. На тот самый фьорд. Под конвоем, но на свободу, понимаешь?
Береговой откинулся на спинку стула, его мозг, несмотря на шок, лихорадочно работал, прокручивая схему.
– И что дальше? – спросил он, и в его голосе смешались шок, страх и зарождающееся любопытство. – Что я должен делать на этом катере?
– Дальше – кульминация, – Дорофеев наклонился к подзащитному, его шёпот стал едва слышным, но каждое слово врезалось в память. – Когда вы окажетесь на месте…
– На каком? Я же не…
– Примерно двадцать километров от причала. По ходу движения из фьорда на берегу будет маленький красный домик. Ты его обязательно увидишь, он стоит обособленно. Едва катер поравняется с ним, скажешь, что прибыли на место.
– Да, понял.
– Ты станешь показывать, как все произошло, но сначала должен будешь потребовать, чтобы тебе сняли наручники.
– Снять наручники? – Данила фыркнул. – Они никогда не согласятся. Зачем?
– Никуда не денутся. Ты скажешь им: «Я не могу достоверно показать, как я держал молоток и как швырял тело, если мои руки скованы. Это исказит картину. Не смогу продемонстрировать, как я физически одолел Одвара». Они педантичны и доверчивы, а русских, особенно подозреваемых в уголовных преступлениях, считают тупыми. Захотят, чтобы реконструкция была максимально точной. Это их слабое место.
– Допустим, они поведутся на это, – скептически произнес Данила.
– Как только наручники будут сняты, ты используешь момент. Резко оттолкнешь ближайшего к тебе охранника и прыгнешь за борт.
– Прыгну... в ледяную воду, – он произнес это изумлённо.
– Но ты не должен пытаться плыть, Данила, – Дорофеев сделал убийственный акцент на каждой фразе. – Тебе надо сделать вид, что тонешь. Притом очень убедительно: с воплями «Помогите!», вытаращенными глазами и тому подобное.
Глаза Берегового расширились от ужаса.
– Да вы окончательно рехнулись! – он едва сдержался, чтобы не закричать снова, его шепот стал хриплым и сдавленным. – Это чистое самоубийство! Я утону в считанные минуты в этой одежде, температура воды чуть выше нуля! У меня не будет ни единого шанса! И они кинутся за мной, чтобы вытащить!
– Нет, – Дорофеев покачал головой, и в его глазах вспыхнул холодный огонь. – Для них ты в этот момент – матерый преступник, только что сознавшийся в хладнокровном двойном убийстве. Ты – отъявленный негодяй, который пытается сбежать. Утонешь – так тому и быть, одним русским бандитом в Норвегии меньше. Они не будут рисковать своими жизнями, прыгая за тобой в ледяную воду. Максимум – бросят спасательный круг, который ты проигнорируешь, и вызовут береговую охрану с водолазами.
– Водолазами... – Данила механически повторил слово, мозг отказывался складывать паззл.
– Именно. И пока они будут организовывать поиски, ты окажешься под водой.
– И что я буду там делать? – голос врача дрогнул. – Ждать, пока у меня кончится воздух, или пока меня не найдут эти водолазы и снова не закуют в наручники, на этот раз навсегда?
Уголки губ Дорофеева дрогнули в подобии улыбки, но в ней не было ни капли тепла.
– Ты будешь ждать меня, Данила. Я тебя там встречу.
Береговой моргнул, пытаясь осмыслить сказанное. Воздух в комнате стал густым и невыносимо тяжелым.
– Что? – снова вырвалось у Данилы, но теперь в этом слове был не шок, а попытка ухватиться за призрачную нить логики в этом безумии.
– Я буду ждать тебя под водой. С полным комплектом снаряжения – акваланг, запасной дыхательный аппарат, гидрокостюмы. Я изучил этот фьорд вдоль и поперек за последние дни. Мы оба теперь знаем место на берегу, напротив которого ты должен прыгнуть.
– Вы... вы будете уже в воде? – Береговой не мог представить эту картину. Ледяная вода, туман, и под поверхностью – ждущий его человек с аквалангом.
– Да. Ты прыгаешь, делаешь вид, что барахтаешься и тонешь, уходишь под воду и ждешь. Я подберусь к тебе, надену маску с регулятором, и мы вместе уйдем на глубину, под киль их катера. Отплывем на безопасное расстояние и выберемся на берег в условленном месте. У меня там подготовлен коттедж. Отвезу тебя прямо к Марии.
Данила молчал, впиваясь взглядом в лицо Дорофеева. Он пытался разглядеть в этих стальных глазах хоть каплю безумия или чрезмерной самоуверенности, но видел лишь холодную, выверенную решимость. План был чудовищно рискованным, авантюрным до неприличия, но в то же время... в нем имелась своя железная логика. И это был единственный луч в кромешной тьме его положения, призрачный шанс на свободу и воссоединение с семьей.
– Три градуса... – прошептал он, словно вспоминая леденящий ужас тех минут в воде. – Я не смогу долго продержаться. Судороги, шок...
– И не надо, – отрезал Дорофеев, его голос был спокоен и тверд. – Тебе не придется. Должен будешь продержаться всего две, максимум три минуты. Я буду рядом и не подведу. Вопрос в одном: ты веришь мне?
Данила медленно, преодолевая внутреннее сопротивление, кивнул. Он чувствовал, как по его спине бегут мурашки.
– Я верю... что у меня действительно нет другого выбора. И что вы не стали бы рисковать собой и мной, если бы не были уверены.
– Отлично. Этого достаточно. Тогда слушай внимательно, детали решают все. – Дорофеев снова наклонился, его пальцы сложились в специфические жесты, иллюстрирующие его тихие, но четкие слова. Он говорил, компенсируя плохую слышимость выразительной мимикой и артикуляцией. Расписал, как именно Данила должен вести себя на предстоящих допросах, как «вспоминать» детали убийства, чтобы его показания выглядели убедительно и породили у следователей необходимость выезда на место. Описал точку прыжка, поведал о течении в том месте, о трех коротких взмахах рукой, которые будут сигналом под водой.
Когда унылый голос конвойного объявил об окончании свидания, Данила Береговой выглядел совершенно другим человеком. Изможденная усталость на его лице сменилась напряженной, почти фанатичной решимостью. В глазах горел огонь.
– Я сделаю это, – сказал он твердо, вставая. – Ради Маши. Ради нашего малыша. Я всё сделаю, как вы сказали.
– Вот и молодец, – Дорофеев коротко кивнул. – Теперь иди. И с этого момента помни: ты – хладнокровный убийца, желающий показать, как он лишал жизни двух людей. Играть эту роль надо так убедительно, чтобы следователи безоговорочно поверили.
Полковник встал и, не оглядываясь, вышел из комнаты, оставив за спиной гулкое эхо своего плана. Ему предстояло теперь вернуться в коттедж, чтобы тщательно подготовить снаряжение для погружения в ледяную воду, провести последнюю разведку и, самое сложное, – успокоить Марию, которая отныне должна была ждать не только его возвращения, но и вестей о судьбе своего мужа.
– Ну что? – нервно спросила доктор Званцева, едва бывший начальник УГРО переступил порог. В её голосе звучала готовая сорваться в отчаяние надежда и животный страх.
– Всё в порядке, – спокойно ответил Дорофеев, снимая куртку и стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Я видел его. Он знает, мы хорошо поговорили. Данила согласен.
Мария закрыла глаза, и её плечи опустились в немом, облегченном выдохе. Слезы потекли из-под сомкнутых век.
– Он... он не счел вас сумасшедшим? Не отказался?..