В сумерках кухня казалась особенно уютной. Марина любила это время суток, когда городской шум за окном стихал, превращаясь в ровный гул, а свет уличных фонарей мягко ложился на идеально ровные стены цвета слоновой кости. Она провела ладонью по прохладной поверхности столешницы из искусственного камня. Каждая черточка в этой квартире, каждый плинтус, каждый выключатель были выбраны ею лично. И, что важнее, оплачены ею лично.
На столе остывал чай с мятой. Марина ждала мужа. Виктор задерживался, хотя сегодня была пятница, и обычно они старались проводить вечера вместе, заказывая пиццу или просто молча глядя очередной сериал. Но сегодня Виктор позвонил ещё в обед, голос его был непривычно взволнованным, немного сбивчивым. Сказал, что приедет не один, а с мамой.
Татьяна Ивановна, свекровь Марины, была женщиной специфической. Она напоминала танк, замаскированный под клумбу с пионами: внешне — цветастые платья, мягкая улыбка, разговоры о рассаде, а внутри — броня и дуло, всегда нацеленное на чужие границы. Марина научилась держать оборону ещё пять лет назад, когда только выходила замуж за Виктора. Тогда она чётко обозначила: советы по хозяйству принимаются только в письменном виде и только по запросу. Свекровь обиделась, поплакала, пожаловалась сыну на «черствую невестку», но дистанцию соблюдала. До сегодняшнего дня.
Замок в двери щёлкнул. Марина вздохнула, поправила домашний кардиган и вышла в прихожую.
— А вот и мы! — голос Татьяны Ивановны заполнил собой всё пространство, едва дверь открылась.
Она вошла, как всегда, с сумками, с запахом улицы и каких-то дешёвых духов, которые душили Марину до мигрени. Следом, словно тень, просочился Виктор. Он выглядел виноватым — верный признак того, что сейчас будет происходить что-то, что Марине не понравится.
— Здравствуй, Мариночка! — свекровь сунула ей в руки пакет с банками. — Вот, лечо домашнее привезла, огурчики. Ты-то, небось, магазинным мужа травишь, времени на закатки у бизнес-леди нет.
— Добрый вечер, Татьяна Ивановна, — Марина пропустила шпильку мимо ушей, привычно изображая вежливость. — Проходите, разувайтесь. Тапочки вот.
Виктор поцеловал жену в щёку, но в глаза не посмотрел. Быстро стянул ботинки и сразу же начал суетиться:
— Мам, проходи на кухню, я сейчас чайник поставлю. Марин, у нас там торт остался? Или я сбегаю?
— Есть торт, — спокойно ответила Марина, наблюдая за мужем. — Вить, ты чего дергаешься? Случилось что-то?
— Нет-нет, всё отлично! — он слишком широко улыбнулся. — Просто… разговор есть. Серьёзный.
Они уселись за круглый стол. Свекровь оглядела кухню хозяйским взглядом, задержалась на новой люстре, поджала губы, но ничего не сказала. Марина разливала чай, чувствуя, как напряжение в воздухе сгущается, словно перед грозой.
— Хорошо у вас, — начала Татьяна Ивановна издалека, откусывая микроскопический кусочек бисквита. — Просторно. Центр города, всё-таки. Метро рядом, парк. Дорогая, поди, квартирка-то сейчас?
— Цены на недвижимость растут, — уклончиво ответила Марина. — Но мы продавать не собираемся, так что цену не мониторим.
— А зря, — вдруг резко сказала свекровь и отставила чашку. — Зря не мониторите. Жизнь — она штука такая, поворачивается неожиданно.
Марина вопросительно посмотрела на мужа. Тот сидел, уткнувшись в свою чашку, и мешал сахар, хотя уже давно размешал его до полного растворения.
— Мам, давай ты, — буркнул он.
Татьяна Ивановна расправила плечи, словно собиралась произнести речь на митинге.
— В общем, так, Марина. Дело семейное, важное. Ты знаешь, у Вити брат есть, Коленька.
Марина кивнула. Конечно, она знала Коленьку. Тридцатилетний оболтус, который всё никак не мог «найти себя», меняя работы раз в два месяца и живущий с родителями в их тесной двушке на окраине.
— Так вот, — продолжила свекровь, и голос её налился торжественностью. — Коленька жениться надумал. Девочка хорошая, беременная уже, третий месяц. Жить им негде. У нас — сам бог велел, теснота, отец болеет, кашляет по ночам. Молодым простор нужен, счастье строить.
— Я рада за Николая, — осторожно сказала Марина, чувствуя, как холодок ползёт по спине. — Но мы-то тут при чём?
— Как при чём? — искренне удивилась Татьяна Ивановна. — Вы же семья! Брат брату помочь должен. Мы вот с отцом посоветовались, с Витей обсудили…
Она сделала паузу, и Марина перевела взгляд на мужа.
— Обсудили? Без меня?
Виктор сжался ещё сильнее.
— Марин, подожди, не кипятись, — пробормотал он. — Выслушай маму. Идея на самом деле здравая.
— Идея такая, — свекровь придвинулась ближе к столу, её глаза заблестели фанатичным блеском. — Эту квартиру, вашу, мы продаём. Она большая, дорогая, в центре. Денег выручим ого-го сколько! На эти деньги мы покупаем две квартиры. Одну — вам с Витей, поскромнее, конечно, где-нибудь в спальном районе, но зато свою, отдельную. А вторую — Коленьке. Ему на первое время и студии хватит, или однушки. И ещё останется на ремонт и мебель. Таким образом, все счастливы, все при жилье, никто не в обиде.
Марина молчала. Она смотрела на свекровь и пыталась понять, шутит ли та. Но лицо Татьяны Ивановны было совершенно серьёзным. Она сияла, гордая своим «гениальным» планом, как полководец, придумавший идеальную стратегию.
— Простите, я правильно поняла? — медленно произнесла Марина. — Вы предлагаете продать мою квартиру, в которой мы сейчас живём, чтобы купить жильё вашему младшему сыну?
— Ну почему «твою»? — поморщилась свекровь. — Вы же в браке. Всё общее. Витя тоже тут живёт, ремонт, поди, помогал делать.
— Витя помогал обои клеить, — кивнула Марина. — В коридоре. Один раз.
— Ну вот! Вложил труд! — торжествующе подняла палец Татьяна Ивановна. — А труд — он дороже денег. Да и потом, Марина, ты подумай о будущем. Вы всё равно детей пока не родили, вам такие хоромы зачем? А там, глядишь, и сами расширитесь потом, вы же молодые, заработаете. А Коле сейчас помощь нужна, у него семья, ребёнок будет!
Марина встала из-за стола, подошла к окну. Её трясло. Мелкая дрожь била в коленях, руки похолодели. Она вспомнила, как семь лет назад, ещё до знакомства с Виктором, она работала на двух работах. Днём — главным бухгалтером в крупной фирме, вечером — вела удалённо ещё три ИП. Как она экономила на обедах, нося с собой контейнеры с гречкой. Как не ездила в отпуск четыре года. Как продала бабушкину «однушку» в аварийном доме и вложила всё до копейки в этот котлован. Как боялась, что стройку заморозят. Как плакала от усталости, но продолжала платить ипотеку, закрывая её досрочно, кусок за куском выгрызая своё право на эти стены.
Виктор появился в её жизни, когда квартира уже была сдана, но стояла пустой бетонной коробкой. У него за душой была старенькая машина и гитара. Марина не смотрела на его кошелёк, она влюбилась в его лёгкость, в его смех. Ремонт она делала сама, на свои премии. Виктор тогда работал менеджером по продажам, получал копейки, которые уходили на его бензин и посиделки с друзьями. Она никогда не попрекала его этим. Считала, что любовь важнее метров и рублей.
И вот теперь эта «любовь» сидела за её столом и предлагала распилить её жизнь на куски, чтобы накормить своего великовозрастного брата.
— Витя, — Марина повернулась к мужу. — Скажи мне, ты правда считаешь, что это нормальный вариант?
Виктор поднял на неё глаза. В них читалась мольба.
— Марин, ну а что такого? — начал он, и голос его звучал жалко. — Мама права, нам вдвоём тут правда много места. Коммуналка дорогая. А там новый район, воздух свежий. И Кольке поможем. Он же мой брат. Мы же не чужие люди. К тому же, мама сказала, что оформит вторую квартиру на себя, чтобы налогов меньше было, а потом дарственную напишет…
— На себя оформит? — переспросила Марина. Усмешка сама собой искривила губы. — То есть, я продаю свою собственность, а взамен мы переезжаем в «хрущевку» у черта на куличках, а вторую квартиру покупаем на имя твоей мамы?
— Зачем сразу в «хрущевку»? — обиделась свекровь. — Сейчас новостройки хорошие строят. А на меня — это для безопасности. Чтобы семья крепче была. А то сейчас молодежь ветреная, разбежитесь, и ищи-свищи имущество. А так — всё в семье останется, у родителей под присмотром.
Марина посмотрела на часы. Было восемь вечера. Ей вдруг стало невыносимо душно в собственной кухне. Этот запах дешёвых духов, этот сладкий голос свекрови, это трусливое молчание мужа — всё это душило её.
— Татьяна Ивановна, — сказала Марина очень тихо. — Вы когда-нибудь работали по восемнадцать часов в сутки?
— Что? — свекровь растерялась от смены темы. — При чём тут это? Я на заводе тридцать лет отпахала, в отделе кадров!
— А я работала. Чтобы купить эти стены. Я не спала ночами. Я забыла, как выглядят выходные. Эта квартира — не подарок родителей, не наследство от богатого дядюшки и не выигрыш в лотерею. Это моя кровь и пот. В прямом смысле слова, я однажды в обморок от истощения упала прямо на отчёте.
Марина подошла к столу, упёрлась руками в столешницу и нависла над свекровью.
— И вы приходите в мой дом, едите мой торт и предлагаете мне всё это перечеркнуть, чтобы вашему младшему сыну, который палец о палец в жизни не ударил, было где плодиться?
— Как ты смеешь так говорить?! — вспыхнула Татьяна Ивановна, багровея. — Он твой деверь! Родная кровь твоего мужа! Ты эгоистка, Марина! Думаешь только о своём комфорте! А как же долг? Как же семейные ценности?
— Мои семейные ценности заключаются в том, чтобы не быть идиоткой, — отрезала Марина. — Виктор, — она посмотрела на мужа, который уже вжал голову в плечи так, что казалось, она сейчас исчезнет в воротнике рубашки. — Ты тоже так считаешь? Что я эгоистка?
— Марин, ну ты правда… жестко, — промямлил он. — Можно же обсудить. Зачем сразу в штыки? Мама добра желает.
— Кому? — спросила Марина. — Коле? Безусловно. Тебе? Возможно. Мне? Нет.
— Ты должна понимать, — вступила свекровь, меняя тактику на агрессивную. — Витя — мужчина. Глава семьи. Если он решил, что так нужно, ты должна подчиниться. Иначе что это за жена такая? И вообще, квартира приобретена в браке? В браке. Значит, половина Витина. И он имеет право распоряжаться своей долей! Мы в суд подадим, выделим долю и продадим её! И подселим к тебе цыган, попляшешь тогда!
Вот оно. Маски сброшены. Угрозы пошли. Марина даже почувствовала облегчение. Теперь всё встало на свои места. Никакой «любви», никакой «заботы». Только жадность и желание поживиться за чужой счёт.
Она выпрямилась, скрестила руки на груди. Ей вдруг стало удивительно спокойно.
— Татьяна Ивановна, — голос Марины звенел сталью. — Видимо, Виктор вам не сказал. Или забыл. Или вы не захотели услышать. Эту квартиру я купила за год до брака. Свидетельство о собственности оформлено на мою девичью фамилию. Ипотека была закрыта за два месяца до свадьбы. У меня хранятся все чеки, все выписки со счетов. Виктор здесь только прописан. Временно.
В кухне повисла тишина. Такая плотная, что можно было резать ножом. Свекровь открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Она перевела взгляд на сына.
— Витя? Это правда?
Виктор покраснел до корней волос.
— Ну… да, мам. Я говорил. Ты просто, наверное… забыла.
— Забыла?! — взвизгнула она. — Ты же сказал, что всё общее! Что ты хозяин!
— Я чувствую себя хозяином! — жалко огрызнулся он. — Я же тут живу!
— Жил, — поправила его Марина.
Виктор резко повернулся к ней.
— В смысле? Марин, ты чего? Ну да, мама погорячилась с продажей, не знали мы про документы, ну бывает. Чего начинать-то?
— А того, Витя. Что ты не остановил её. Ты сидел и кивал, когда она предлагала вышвырнуть меня из моего дома. Ты предал меня, Витя. За призрачную возможность выглядеть «хорошим сыном» и «щедрым братом» за мой счёт.
Марина подошла к двери и распахнула её.
— Пожалуйста, покиньте помещение. Оба.
— Ты выгоняешь мать?! — задохнулась от возмущения Татьяна Ивановна, поднимаясь со стула. Её грудь вздымалась, лицо пошло красными пятнами. — Да ноги моей здесь больше не будет! Хабалка! Я говорила Вите, что ты нам не пара! Ничего, сынок, пойдём! Найдём тебе нормальную, покладистую, а эта пусть сидит в своих хоромах одна и чахнет!
Она схватила свои сумки и двинулась к выходу, по пути задев плечом косяк. Виктор остался сидеть.
— Витя, я кому сказала? — Марина смотрела на мужа.
— Марин, ну прекрати спектакль, — он попытался улыбнуться, но вышло криво. — Мама уйдёт, мы поговорим. Я же не виноват, что она такая… активная. Я просто не хотел её расстраивать.
— Ты хотел продать мою квартиру. Ты уже всё решил. Ты даже район присмотрел, да? Тот, где ты вырос?
Виктор молчал. Это молчание было красноречивее любых слов.
— Собирай вещи, — сказала Марина. — У тебя час. Потом я меняю замки.
— Ты не имеешь права! Я муж!
— Ты был мужем, пока не решил стать риелтором моей недвижимости в пользу своей родни. Сейчас ты — посторонний человек, который пытается присвоить чужое.
— Да нужна мне твоя квартира! — взорвался вдруг он, вскакивая. — Подавись ты ей! Вечно ты со своим «я сама», «я купила», «я заработала»! Мужиком себя почувствовать не даешь! С тобой как на минном поле!
— Так иди туда, где безопасно. К маме.
Виктор вылетел в коридор, начал яростно швырять куртки с вешалки, искать сумку. Свекровь, которая, как оказалось, подслушивала за дверью в подъезде, снова возникла на пороге.
— Собирайся, сынок! Не унижайся перед этой… — она не нашла приличного слова. — Мы в суд пойдём! Мы докажем, что ты вкладывался! Ты тут унитаз менял! И полку прибил! Это неотделимые улучшения!
Марина рассмеялась. Нервно, громко.
— Полку? Ту, которая упала через два дня? Забирайте полку. И унитаз забирайте, если открутите. Мне не жалко.
Через сорок минут квартира опустела. Виктор уходил с двумя чемоданами и гитарой, бросив на прощание: «Ты ещё приползешь, когда поймешь, что деньги не греют ночью». Свекровь плюнула на коврик у двери (буквально) и прошипела какое-то проклятие.
Когда дверь захлопнулась, Марина закрыла её на все замки. Потом прислонилась спиной к холодному металлу и сползла на пол.
В тишине квартиры слышалось только, как гудит холодильник и тикают часы в гостиной. Те самые часы, которые она купила с первой большой премии.
Марина сидела на полу и плакала. Ей было больно, горько и обидно. Жаль было пяти лет жизни, потраченных на человека, который при первой же возможности готов был разменять её комфорт на «однушку» для брата.
Но сквозь слёзы пробивалось другое чувство. Чувство огромного, всеобъемлющего облегчения. Как будто из квартиры вынесли не только чемоданы с вещами мужа, но и тонны затхлого воздуха, лицемерия и чужих ожиданий.
Она вытерла слёзы рукавом, встала и пошла на кухню. Там, на столе, осталась недопитая чашка Виктора и надкусанный свекровью кусок торта. Марина брезгливо смахнула всё это в мусорное ведро.
Затем она открыла окно. Свежий осенний воздух ворвался в помещение, выветривая приторный запах духов Татьяны Ивановны.
Телефон на столе пикнул. Сообщение от Виктора: «Ты правда всё разрушила из-за квартиры? Это всего лишь бетон».
Марина взяла телефон. Подумала секунду. И напечатала:
«Да, эта квартира — плод моих усилий. Да, я её единственная владелица. И нет, делить её с вами или вашим сыном — не в моих правилах. Это не просто бетон, Витя. Это моя независимость от таких людей, как вы».
Она нажала «Отправить» и заблокировала номер.
Потом набрала другой номер.
— Алло, пап? Привет. Ты не спишь?
— Маришка? — голос отца был сонным, но тёплым. — Случилось чего? Поздно же.
— Пап, ты знаешь хорошего слесаря? Мне нужно срочно замки поменять. Прямо завтра утром.
— Замки? — отец помолчал, видимо, переваривая информацию. — Витька ушёл?
— Я его ушла, пап. Насовсем.
— Ну и слава богу, — вздохнул отец. — Я всегда говорил, мутный он. Приеду утром, сам поменяю. И маму возьму, блинов напечет. Держись там, дочка. Ты у нас сильная.
— Я знаю, пап. Я справлюсь.
Марина положила трубку. Она прошлась по комнатам, включая везде свет. Гостиная, спальня, её маленький кабинет. Всё это было её. Никто больше не скажет, что здесь «слишком много места» для одной. Никто не попрекнет её тем, что она много работает. Никто не будет планировать, как перекроить её жизнь в угоду чужому комфорту.
Она подошла к зеркалу в прихожей. Глаза красные, тушь потекла, но взгляд был ясным.
— Ну что, Марина Сергеевна, — сказала она своему отражению. — Добро пожаловать домой. В твой дом.
Она пошла в ванную, включила воду и смыла с себя этот тяжёлый вечер. А завтра будет новый день. И в этом дне у неё будут чистые полы, вкусный кофе, тишина и уверенность в том, что пол под ногами — твёрдый, и никто не выдернет его, прикрываясь словами о «семейном долге».
Жизнь продолжалась. И это была её, и только её, жизнь.