Запах свежесваренного кофе с щепоткой корицы всегда действовал на Ладу умиротворяюще. Она стояла у панорамного окна своей кухни, глядя, как осенний ветер срывает последние желтые листья с берёз во дворе. Эта квартира была её крепостью, её личным храмом, выстраданным и созданным именно таким, каким она его видела в мечтах. Три комнаты, высокие потолки, сталинский дом с историей. Бабушка оставила ей эти стены в наследство, но душу в них вдохнула сама Лада.
Каждый сантиметр здесь был оплачен её бессонными ночами над проектами, годами работы без отпусков и жесткой экономией. Ремонт длился бесконечные два года. Она помнила, как сдирала старые обои, под которыми сыпалась штукатурка, как ругалась с прорабом из-за криво положенной плитки, как выбирала паркет — светлый дуб, тёплый и благородный. Теперь, спустя три года после окончания этого строительного ада, квартира дышала светом и простором. Здесь не было лишних вещей, не было пыльных ковров и громоздких «стенок» с хрусталём. Только воздух, стиль и тишина.
Тишина, которую сегодня должны были нарушить.
Лада вздохнула и отвернулась от окна. На столе завибрировал телефон. На экране высветилось фото мужа. Игорь.
— Да, милый, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ладушка, мы уже подъезжаем, — в голосе Игоря слышалась та самая заискивающая нотка, которая всегда появлялась, когда речь заходила о его матери. — Мама немного нервничает, ты же знаешь, у неё давление. Постарайся… ну, помягче, ладно?
— Я всегда мягкая, Игорь, пока на меня не начинают давить, — парировала Лада. — Жду.
Она нажала отбой и огляделась. Идеальная чистота. Ни пылинки. Даже диванные подушки лежали строго под углом сорок пять градусов. Это был её способ контролировать хаос внешнего мира — создавать идеальный порядок внутри.
Галина Петровна, свекровь, бывала у них редко. Жила она в пригороде, в частном доме, и каждый её визит напоминал инспекцию санэпидемстанции в сочетании с набегом татаро-монголов. Женщиной она была грузной, шумной и обладала уникальным талантом заполнять собой всё пространство, вытесняя кислород.
Звонок в дверь прозвучал резко, требовательно. Лада поправила домашний кардиган, глубоко вдохнула и пошла открывать.
На пороге стоял Игорь с двумя огромными сумками в клетку, а за его спиной возвышалась Галина Петровна в своём неизменном драповом пальто и пушистой шапке, которую она носила с октября по апрель.
— Ох, ну и этаж! — вместо приветствия выдохнула свекровь, переступая порог и тут же наступая грязным сапогом на светлый коврик. — Лифт-то у вас скрипит, как несмазанная телега. Того и гляди рухнет.
— Здравствуйте, Галина Петровна, — Лада вежливо улыбнулась, стараясь не смотреть на грязный след. — Лифт новый, его только месяц назад проверяли. Проходите, разувайтесь.
Свекровь стянула сапоги, кряхтя и опираясь на плечо сына.
— Новый… Всё у вас новое, а души нет, — проворчала она, окидывая взглядом прихожую. — Белое всё, как в больнице. Как вы тут живёте? Глазу зацепиться не за что. Хоть бы картину какую повесили, пейзаж. Или календарик.
Лада промолчала. Она знала: спорить с Галиной Петровной о вкусах — всё равно что пытаться объяснить дальтонику оттенки заката.
— Чайник я поставила, — сказала она. — Мойте руки, проходите на кухню.
Обед проходил в напряжённом молчании, прерываемом лишь стуком ложки Галины Петровны о тарелку. Она ела с аппетитом, но при этом умудрялась всем своим видом показывать, что суп-пюре из тыквы — это не еда, а баловство для беззубых.
— А Светка-то моя звонила, — вдруг начала свекровь, отламывая огромный кусок хлеба. — Беда у девки. Совсем беда.
Игорь напрягся, опустил глаза в тарелку. Лада почувствовала, как внутри сжимается пружина. Света — младшая сестра Игоря, «золотой ребёнок» семьи, которой прощалось всё. В свои тридцать два года она нигде толком не работала, зато успела дважды побывать замужем и родить двоих детей от разных отцов.
— Что случилось? — вежливо спросила Лада, хотя ей совершенно не хотелось знать подробности очередной драмы золовки.
— Да что… Муж её, козёл этот, Витька, выгнал их! Представляешь? — Галина Петровна всплеснула руками, едва не опрокинув соусник. — Сказал, мол, квартира его матери, и валите на все четыре стороны. А куда ей идти? С двумя-то малышами! Мишке пять, Аленке три годика. Зима на носу!
— К вам, наверное? — предположила Лада. — У вас же дом большой, четыре комнаты.
Галина Петровна поперхнулась чаем.
— Ко мне? Лада, ты в своём уме? У меня давление! У меня огород, куры, тишина нужна. А дети — это шум, гам. Куда мне на старости лет такой балаган? Я своё отнянчила. Да и школа там у Мишки в городе, садик. Как они из посёлка ездить будут? Нет, это не вариант.
Она сделала театральную паузу и посмотрела на сына. Игорь втянул голову в плечи.
— Мы вот с Игорешей посоветовались… — начала свекровь вкрадчиво.
Лада перевела взгляд на мужа. Тот покраснел и стал очень внимательно изучать узор на салфетке.
— Посоветовались? — ледяным тоном переспросила Лада. — О чём?
— Ну, у вас же трёшка, — Галина Петровна обвела рукой кухню, словно оценивая масштаб владений. — Метров-то сколько? Девяносто? Вы вдвоём живете, как короли. Одна комната вообще пустует, та, которую ты кабинетом называешь. Зачем бабе кабинет? Книжки читать?
— Я там работаю, Галина Петровна. Я архитектор, если вы забыли. Мне нужно пространство для чертежей и макетов.
— Ой, да брось ты! — отмахнулась свекровь. — На кухне порисуешь. Дело-то житейское. В общем, пусть Светочка с детками у вас поживет. Пока. В той комнате.
Лада аккуратно положила вилку на стол. Звон металла о фарфор прозвучал как гонг перед боем.
— Нет.
Слово упало в тишину тяжело и плотно.
— Что значит «нет»? — Галина Петровна прищурилась. — Ты не поняла, наверное. Людям жить негде. Родная сестра мужа на улице остаётся!
— У Светланы есть мать. То есть вы. И у вас есть жильё. А это моя квартира. И я не планирую превращать её в общежитие.
— Твоя, твоя… — передразнила свекровь. — Заладила! Муж и жена — одна сатана. Всё общее должно быть. Игорь, ты чего молчишь? Язык проглотил? Скажи своей жене!
Игорь поднял мученический взгляд.
— Лад, ну правда… Может, на недельку? Пока они квартиру не найдут съемную. Жалко же Светку. Дети всё-таки.
Лада посмотрела на мужа. Она любила его. Он был добрым, заботливым, но эта его мягкотелость перед матерью и сестрой порой сводила её с ума. Он не мог сказать «нет», и эту грязную работу всегда приходилось делать ей.
— Неделя, — сказала Лада, глядя прямо в глаза свекрови. — Ровно семь дней. И ни днём больше. И с условием: дети не рисуют на стенах, не прыгают на диванах и не заходят в мою спальню.
— Ой, ну какие условия! — обрадовалась Галина Петровна, пропуская мимо ушей угрожающий тон. — Дети же, они ангелочки. Спасибо, дочка! Я знала, что у тебя сердце есть, хоть и запрятано глубоко. Прям сегодня и приедут. Они уже с вещами в машине сидят, во дворе ждут.
Лада замерла.
— В смысле — во дворе ждут? Вы что, были уверены, что я соглашусь?
— Ну а как иначе? — простодушно удивилась свекровь. — Семья же. Игорь, иди, зови.
Вечер превратился в кошмар. Света вошла в квартиру с видом мученицы, несущей свой крест, но при этом с выражением лица, будто ей тут все должны. Она была похожа на мать — такая же крупная, шумная, но с вечно обиженно поджатыми губами. Дети, Миша и Алена, влетели в прихожую как два урагана, сбивая с ног Игоря и сразу же требуя мультики и еду.
— Обувь снимаем здесь! — громко сказала Лада, пытаясь перекричать визг. — И руки мыть!
— Ой, да ладно тебе, Лада, — поморщилась Света, скидывая пуховик прямо на банкетку, обитую дорогим велюром. — Они устали, стресс у детей. Дай им поесть сначала. Что у вас есть? Тыквенный суп? Фу, мои такое не едят. Сосиски есть? Или пельмени?
Лада молча достала из морозилки пачку пельменей. Она чувствовала, как её идеальный мир начинает трещать по швам.
Прошла неделя. Семь дней, которые показались Ладе вечностью.
Её «кабинет» превратился в склад баулов, игрушек и нестираного белья. Светлана не утруждала себя порядком. Памперсы (хотя трехлетняя Алена вроде как должна была ходить на горшок) валялись в ванной мимо урны. На кухне постоянно были крошки, липкие пятна от сока и горы посуды, которую Света «замачивала», потому что ей было лень мыть сразу.
— Света, посудомойка загружается не так, — терпеливо объясняла Лада на третий день, вытаскивая тарелку с присохшей гречкой. — Нужно счищать остатки еды.
— Ой, ты такая душная, — закатывала глаза золовка, не отрываясь от телефона. — Моет же и ладно. Тебе жалко воды, что ли?
Но самое страшное было не это. Самое страшное — это отношение. Света и Галина Петровна, которая теперь приезжала каждый день «проведать внуков», вели себя так, словно Лада — это обслуживающий персонал в отеле, который почему-то плохо выполняет свои обязанности.
— Лада, Мишенька хочет блинчиков, — заявляла с порога свекровь. — Ты бы испекла. Ты же всё равно дома сидишь, за компьютером своим штаны протираешь.
— Я работаю, Галина Петровна. У меня дедлайн по проекту торгового центра.
— Работа — это когда на заводе или в офисе. А дома — это так, хобби. Иди, иди, порадуй племянника.
И Лада шла. Не потому что хотела, а чтобы избежать скандала, от которого у Игоря поднималось давление и начинали дрожать руки. Она жарила эти проклятые блины, стиснув зубы, и думала о том, что семь дней заканчиваются в воскресенье.
В воскресенье утром Лада проснулась от грохота. В гостиной что-то упало. Что-то тяжелое и стеклянное.
Она накинула халат и выбежала в коридор. Посреди гостиной, на её любимом паркете, лежали осколки итальянской вазы ручной работы, которую она привезла из Флоренции. Рядом стоял пятилетний Миша с клюшкой для гольфа (Игоря) в руках, а Алена сидела на диване и размазывала шоколадную пасту по светлой обивке.
— Мама! — заорал Миша, увидев Ладу. — Оно само!
Из кухни выплыла Света, в пижаме, с чашкой кофе.
— Чего вы орёте с утра пораньше? — лениво спросила она. Увидев осколки, лишь хмыкнула. — А, ваза... Подумаешь. Стекляшка. Скажи спасибо, что ребенок не порезался. Убери, Лада, а то Мишка наступит.
Внутри у Лады что-то оборвалось. Тонкая струна терпения, которую она натягивала всю неделю, лопнула со звоном, перекрывшим шум в ушах.
Она подошла к Свете вплотную.
— Собирай вещи, — тихо сказала она.
— Что? — Света округлила глаза.
— Вещи собирай. Неделя прошла. Сегодня воскресенье. Чтобы через час духу твоего здесь не было. Вместе с детьми, баулами и твоим хамством.
— Ты чокнулась? — взвизгнула Света. — Куда я пойду? Мы квартиру ещё не нашли! Цены видела? И вообще, мама сказала...
— Плевать я хотела, что сказала мама. Вон.
Света бросила чашку в раковину (она, к счастью, не разбилась) и побежала звонить Галине Петровне. Через сорок минут свекровь была уже на месте. Она ворвалась в квартиру как танк, готовый снести всё на своём пути.
Игорь сидел на кухне, обхватив голову руками. Он пытался стать невидимым, но в квартире площадью девяносто метров это было невозможно, когда в ней находились три разъярённые женщины.брызгивая слюной.
— Ты что устроила, змея подколодная? — заорала Галина Петровна с порога, даже не раздеваясь. — Выгоняешь мать с детьми на мороз?
— На улице плюс пять, Галина Петровна, — ледяным тоном ответила Лада. Она стояла посреди гостиной, скрестив руки на груди. — И договор был на неделю. Они разгромили мне квартиру. Испортили диван, разбили вазу, превратили мою жизнь в ад. Хватит.
— Вазу она пожалела! Тряпку! — свекровь побагровела. — Да грош цена твоим тряпкам по сравнению с родной кровью! Игорь! Ты мужик или кто? Скажи ей! Это твоя сестра! Твои племянники!
Игорь поднял голову, посмотрел на мать, потом на жену.
— Мам, ну они правда вазу разбили... Дорогую... И Лада работает...
— Тьфу на тебя! — плюнула Галина Петровна. — Подкаблучник!
Она повернулась к Ладе и пошла в атаку, меняя тактику. Голос стал ниже, злее, увереннее.
— Послушай меня, девочка. Ты в эту семью пришла, мы тебя приняли. Но командовать парадом ты не будешь. Эта квартира — общая с моим сыном. Значит, и наша тоже. Света здесь прописана будет, я добьюсь. У неё дети, ей государство помогает, и мы поможем. А у тебя детей нет, Бог не дал, видно, за гордыню твою. Зачем тебе три комнаты? Солить их будешь?
— Квартира не общая, — четко произнесла Лада. — Она досталась мне по наследству до брака. Игорь здесь только зарегистрирован временно. Прав собственности у него нет.
— Да какая разница, бумажки эти! — взвизгнула свекровь. — По совести надо жить! У Светы доля должна быть, она же несчастная, ей помочь надо. Мы вот решили с Игорем и Светой, что они займут две комнаты. А вы в одной потеснитесь. Вам много не надо. А то ишь, барыня! Ремонт она сделала! На ворованные деньги небось!
Света стояла за спиной матери и злорадно ухмылялась.
— Да, Ладка, поделись. А то жирно тебе одной. И вообще, я, может, второго мужа искать буду, мне вид нужен, престиж. А в твоей хате не стыдно мужика привести.
Лада посмотрела на этот театр абсурда. На размазанный шоколад на диване. На осколки вазы, которые так никто и не убрал. На мужа, который снова спрятал глаза. И поняла: если она сейчас промолчит, если уступит хоть на сантиметр, её жизнь закончится. Эти люди сожрут её, пережуют и выплюнут косточки на её же паркет.
Она подошла к входной двери и распахнула её настежь.
— Вон, — сказала она.
— Ты не смеешь! — задохнулась от возмущения Галина Петровна. — Это дом моего сына! Мои внуки имеют право...
И тут Лада шагнула к ней. В её глазах, обычно спокойных и серых, сейчас полыхал такой холодный огонь, что свекровь невольно отступила назад.
— Это моя собственность, и вашим отпрыскам здесь ничего не светит! — прошипела Лада. — Ни метра. Ни сантиметра. Ни пылинки. Это мой дом. Мои правила. И моя жизнь. Забирайте свою дочь, своих внуков, свои баулы и уматывайте в свой дом, в курятник, на вокзал — мне всё равно. Но чтобы через пять минут здесь было пусто.
— Игорь! — взвыла свекровь. — Ты слышишь, как она с матерью говорит? Ударь её! Поставь на место!
Игорь встал. Подошёл к женщинам. Лада напряглась, готовая ко всему. Но Игорь встал рядом с ней. Плечом к плечу.
— Мама, — сказал он тихо, но твердо. Впервые за много лет. — Уходите. Лада права. Вы перешли все границы.
— Что?! — Галина Петровна схватилась за сердце. — Предатель! Родную мать на бабу променял! Прокляну!
— Уходите, — повторил Игорь. — Я помогу вещи до машины донести.
Сборы напоминали бегство наполеоновской армии. Света рыдала, проклиная брата и "стерву-невестку". Дети выли, чувствуя общее напряжение. Галина Петровна метала громы и молнии, обещая всем кары небесные, суды и инфаркт прямо здесь, на лестничной клетке.
Но Лада была непреклонна. Она стояла в дверях, как скала, пока последняя сумка не исчезла в лифте.
Когда дверь наконец захлопнулась, в квартире наступила звенящая тишина. Слышно было только, как гудит холодильник и тикают часы в гостиной.
Игорь вернулся через десять минут. Он не стал подниматься на лифте, прошёл пешком, чтобы успокоиться. Вошёл, снял куртку. Лада сидела на полу в гостиной и собирала осколки вазы в совок.
Он сел рядом. Осторожно взял её за руку. Ладонь у неё была холодной.
— Прости меня, — сказал он. — Я должен был раньше. Сразу.
Лада посмотрела на него. В её взгляде не было злости, только усталость.
— Должен был, — согласилась она. — Но лучше поздно, чем никогда.
— Они теперь с нами разговаривать не будут, — вздохнул Игорь. — Мать сказала, что я ей больше не сын.
— Это манипуляция, Игорь. Пройдёт месяц, закончатся деньги или понадобится помощь на огороде — позвонит как ни в чём не бывало. Только теперь она будет знать: сюда вход только по приглашению. И только с уважением.
— Ты думаешь, они поймут про уважение? — горько усмехнулся он.
— Не знаю. Но они точно поймут про закрытую дверь.
Лада встала, вытряхнула осколки в мусорное ведро. Потом пошла на кухню, достала тряпку и средство для чистки мебели.
— Иди, помоги мне диван отмыть, — позвала она мужа. — А потом мы закажем пиццу. И будем сидеть в тишине. В нашей тишине.
Игорь подошёл, обнял её сзади, уткнувшись носом в макушку, пахнущую корицей и кофейными зёрнами.
— Я люблю тебя, — прошептал он. — И твою крепость тоже люблю.
— Это не просто крепость, — ответила Лада, начиная тереть пятно от шоколада. — Это граница. А границы, милый мой, нужно охранять. Даже от тех, у кого с тобой одна фамилия. Особенно от них.
К вечеру квартира снова стала чистой. Пахло лимоном и базиликом от пиццы. Лада сидела в своём кресле, поджав ноги, и смотрела, как за окном зажигаются огни большого города. Телефон Игоря, лежащий на столе, периодически вспыхивал сообщениями от Светы и мамы — гневными, жалобными, обвиняющими. Но звук был выключен.
Лада сделала глоток вина и улыбнулась. Она знала, что война ещё не окончена, будут и партизанские вылазки, и попытки дипломатического давления. Но главную битву она выиграла. Она отстояла своё право быть хозяйкой в собственном доме. И, что важнее, она увидела, что муж наконец-то выбрал её. Не на словах, а на деле.
А вазу... Вазу можно купить новую. Главное, что фундамент устоял.