— Валентина Игоревна? Вас беспокоит нотариус Смирнов. Когда вам будет удобно подъехать для оглашения завещания?
Я молча смотрела на телефон, который так и не донесла до уха. Прошло две недели после похорон Олега. Я всё ещё не могла поверить, что его больше нет.
— Алло? Валентина Игоревна, вы слышите меня?
— Да, извините. Я могу подъехать послезавтра.
— Отлично. Тогда жду вас в десять утра. И ещё... там будет присутствовать ещё одна заинтересованная сторона.
Сердце ёкнуло. Я знала, что значит эта фраза.
Олег погиб внезапно. Инфаркт во время деловой встречи. Врачи ничего не смогли сделать. Мы были женаты двадцать три года, вырастили сына Илюшу, который сейчас учился в университете в другом городе. Я думала, что знаю о своём муже всё. До того момента, как на похоронах увидела её.
Высокая блондинка лет тридцати пяти стояла в стороне от всех, держа в руках белые розы. Она не подошла к могиле, не выразила соболезнования. Просто стояла и плакала. Тихо, но так безутешно, что я сразу всё поняла.
Подруга Лена тогда шепнула мне на ухо:
— Не обращай внимания. Сейчас не время.
Но я обратила. И теперь должна была встретиться с ней в кабинете нотариуса.
Илья приехал со мной. Высокий, похожий на отца, он держал меня за руку, пока мы поднимались по лестнице старого здания на Тверской.
— Мам, всё будет хорошо, — сказал он, хотя сам был бледен как полотно.
Она уже сидела в приёмной. Те же белые розы лежали рядом с её сумкой. При нашем появлении она вздрогнула и опустила глаза.
— Проходите, пожалуйста, — пригласил нас Смирнов, коренастый мужчина с седеющими висками.
Мы расселись по разные стороны массивного стола из красного дерева. Нотариус надел очки и открыл папку.
— Итак, завещание составлено полгода назад. Олег Викторович разделил своё имущество следующим образом...
Я слушала, как робот. Квартира — мне и Илье в равных долях. Это логично, это наше. Дача... дача тоже нам. Машина... А потом:
— Все денежные средства, находящиеся на счетах, а также вклады завещаны Антонине Владимировне Кравцовой.
Я посмотрела на неё. Она сидела неподвижно, стиснув руки на коленях. Лицо белое, губы сжаты.
— Это порядка четырёх миллионов восьмисот тысяч рублей, — продолжал нотариус. — После уплаты налогов...
— Я отказываюсь от наследства, — тихо сказала она.
Повисла тишина. Смирнов поднял глаза от бумаг:
— Простите, что?
— Я отказываюсь. Полностью. Пусть всё достанется законным наследникам.
Илья сжал мою руку сильнее. Я не могла вымолвить ни слова.
— Антонина Владимировна, — нотариус снял очки и потёр переносицу, — вы понимаете, о какой сумме идёт речь? Это ваше законное право...
— Я понимаю. Но я отказываюсь.
Она встала, взяла сумку. Розы оставила на стуле.
— Валентина Игоревна, — она впервые посмотрела мне в глаза, — можно мне с вами поговорить? Потом. Когда вы будете готовы.
Я кивнула. Не знаю почему. Просто кивнула.
Мы встретились через неделю в небольшом кафе на Патриарших. Я пришла одна. Илья был категорически против, но я чувствовала, что должна это сделать.
Антонина уже сидела за столиком у окна. Передо мной стояла чашка с остывающим кофе, и я не знала, с чего начать.
— Спасибо, что согласились, — начала она первой. — Я понимаю, как это... как вам сейчас тяжело.
— А вы? — вырвалось у меня. — Вам тоже тяжело?
Она вздрогнула, потом медленно кивнула.
— Да. Очень.
Мы молчали. В кафе играла тихая музыка, и где-то за нашими спинами девушка смеялась над шуткой своего спутника. Жизнь продолжалась, а мы сидели здесь, две женщины, потерявшие одного и того же мужчину.
— Я не хочу ваших денег, — сказала она внезапно. — Никогда не хотела. Он... Олег сам настоял на завещании. Говорил, что хочет быть уверен в моём будущем. Но это не так. Это неправильно.
— Почему? — спросила я, сама не понимая, что хочу услышать. — Почему вы с ним были?
Антонина посмотрела в окно, где начинался лёгкий снег. Первый в этом году.
— Я не собиралась. Правда. Три года назад я устроилась в их компанию обычным бухгалтером. Только после развода, с дочкой на руках. Олег был... добрым. Он помог мне с детским садом для Кати, когда очередь застопорилась. Потом мы просто разговаривали. Много. О жизни, о книгах, о...
Она замолчала, сглотнула.
— Я знала, что он женат. Знала, что у него взрослый сын. Но он был так одинок. Говорил, что вы с ним давно живёте как соседи. Что всё остыло, и вы оба это понимаете.
Я хотела возразить, но поняла, что не могу. Потому что это была правда. Олег и правда отдалился последние годы. Я думала, это возраст, усталость от работы. А он... он искал тепла в другом месте.
— У меня нет оправданий, — продолжала Антонина. — Я знаю, что поступила подло. Но я любила его. По-настоящему. И когда он ушел...
Голос её дрогнул, и я увидела слёзы.
— Когда он ушел, я поняла, что не имею права даже горевать открыто. Потому что я — никто. Я тень. У него была настоящая семья, настоящая жизнь. А я... я просто была.
Странно, но мне вдруг стало её жалко. Эту женщину, которая любила моего мужа и теперь не могла даже оплакать его нормально.
— Почему вы отказались от денег? — спросила я тихо.
— Потому что это всё, что осталось от него для вас. Для вас и вашего сына. Это ваша жизнь, ваши годы. Я не могу просто взять и забрать это. Как будто я... как будто я что-то значила больше, чем вы.
Она достала из сумки конверт и положила на стол.
— Здесь письма. Те, что он мне писал. Я думала оставить их себе, но... возьмите. Может, вам будет легче понять, что происходило. Или тяжелее. Не знаю.
Я смотрела на конверт, не решаясь его взять.
— Там... там о нас?
— О многом. О работе, о жизни, обо мне. И о вас тоже. Он очень вас уважал, Валентина Игоревна. Говорил, что вы — самая сильная женщина, которую он знает.
Слёзы навернулись на глаза. Я схватила салфетку, промокнула лицо.
— Вы знали про завещание? — спросила я, когда смогла говорить.
— Нет. Он никогда не говорил об этом. Для меня это был такой же шок, как для вас. Может, даже больше.
Мы ещё немного посидели молча. Потом Антонина посмотрела на часы:
— Мне пора. Нужно забрать Катю из садика.
Она встала, надела пальто.
— Спасибо за встречу. И простите, если сможете.
Я проводила её взглядом. На столе остался конверт с письмами и нетронутая чашка кофе. Я взяла конверт, сунула в сумку и вышла на улицу. Снег усилился, и Москва тонула в белой круговерти.
Дома я долго не могла решиться открыть конверт. Илюша уехал обратно в университет после того, как все формальности с наследством были улажены. Деньги вернулись к нам, как и полагалось по закону после отказа второй наследницы.
Наконец я села за стол на кухне, заварила крепкий чай и достала письма. Их было двадцать три. По числу лет нашего брака. Странная ирония.
Первое письмо датировалось тремя годами ранее. Почерк Олега был размашистым, нервным.
"Тоня, не знаю, зачем пишу тебе. Наверное, потому что не могу сказать это вслух. Ты спрашивала вчера, люблю ли я свою жену. Честно? Не знаю. Люблю ли я женщину, с которой прожил двадцать лет? Или просто привык к ней, как к удобному креслу? Валя хорошая. Правильная. Она никогда не подведёт, не предаст, не бросит. Но с ней я чувствую себя... старым. Будто жизнь уже прожита и остаётся только доживать. А с тобой... с тобой я снова чувствую себя живым".
Я читала дальше, и с каждым письмом картина становилась всё яснее. Олег метался между двумя мирами. В одном была я — привычная, понятная, безопасная. В другом — Антонина, новая, волнующая, дающая ощущение молодости и страсти.
В одном из писем он написал:
"Вчера Валя спросила, почему я молчу за ужином. Я соврал, что думаю о работе. На самом деле я думал о тебе. О том, как ты смеялась над моей шуткой сегодня утром. И я почувствовал себя предателем. Предателем дважды. По отношению к Вале и по отношению к тебе. Потому что не могу выбрать. Боюсь выбирать".
Последнее письмо было датировано за неделю до его смерти.
"Тоня, я составил завещание. Знаю, ты будешь сердиться, скажешь, что не нужны тебе деньги. Но пойми, это единственный способ позаботиться о тебе, если со мной что-то случится. У Вали останется квартира, дача, она не пропадёт. А ты... у тебя только съёмная квартира и дочь. Пожалуйста, не отказывайся. Это моя попытка хоть как-то исправить то, что я натворил в жизни. Попытка быть честным хотя бы перед уходом".
Я закрыла последнее письмо и тихо заплакала. Не от злости, не от обиды. От грусти. За всех нас. За Олега, который не смог сделать выбор. За Антонину, которая любила женатого человека. За себя, которая жила рядом с мужем, но не видела его настоящего.
На следующий день я позвонила Антонине.
— Алло? — её голос звучал удивлённо.
— Это Валентина. Можем встретиться?
Мы снова сидели в том же кафе. Я положила перед ней банковский чек.
— Это половина денег, — сказала я. — Олег хотел, чтобы ты была в безопасности. Я не собираюсь спорить с его последней волей.
Антонина покачала головой:
— Я не могу...
— Можешь. У тебя дочь. Тебе нужна стабильность. Да и мне... мне эти деньги не нужны в полном объёме. У меня квартира, дача Олега. Возьми. Пожалуйста.
Она смотрела на меня непонимающе.
— Но почему? После всего...
— Потому что он любил тебя. Может, не так, как я хотела бы. Не так правильно. Но любил. И я не хочу, чтобы его последнее желание осталось неисполненным.
Антонина взяла чек дрожащими руками.
— Спасибо, — прошептала она. — Я... я не знаю, что сказать.
— Не надо ничего говорить. Просто живи. Расти свою Катю. Будь счастлива.
Мы допили кофе молча. Когда прощались, Антонина вдруг обняла меня. Быстро, неловко.
— Вы действительно самая сильная женщина, которую я встречала, — сказала она и быстро ушла.
Я осталась стоять на заснеженной улице. Прохожие спешили по своим делам, машины гудели в пробках, где-то играла музыка. Жизнь продолжалась.
И я поняла, что тоже должна продолжать жить. Не для Олега. Не вопреки Антонине. А просто для себя. Потому что у меня ещё есть Илюша, есть работа, есть друзья. Есть своя собственная жизнь, которую я слишком долго откладывала на потом.
Вечером я позвонила Илье и рассказала обо всём. Сын долго молчал, потом тихо сказал:
— Мам, ты у меня молодец. Я горжусь тобой.
И это был лучший комплимент за всю мою жизнь.