Тяжелая металлическая дверь подъезда хлопнула, отсекая уличный шум и сырость ноябрьского вечера. Нина перевела дух, перехватила поудобнее пакеты, которые врезались ручками в ладони, и нажала кнопку лифта. Цифры на табло не горели — опять сломан. Она тяжело вздохнула. Пятый этаж. В пятьдесят три года, после двенадцатичасовой смены в процедурном кабинете, каждый лестничный пролет казался восхождением на Эверест.
В пакетах позвякивало стекло — банка дорогого кофе и бутылка вина. А еще там лежали форель, которую она урвала по акции, хороший сыр и торт «Птичье молоко». Завтра у Нины был выходной, и она планировала провести его так, как мечтала последние полгода: в тишине, в халате, с книжкой и вкусной едой. Никакой готовки, никакой уборки, никаких гостей.
Поднимаясь по ступенькам, она мечтала только об одном: снять сапоги, которые к вечеру стали казаться кандалами, и вытянуть ноги. Дома должен был быть муж, Валера. Наверняка лежит на диване перед телевизором, но это Нину не раздражало. Валера — человек тихий, безвредный. Ну, не заработал миллионов, работает охранником сутки через трое, зато не пьет и налево не ходит. В их возрасте, считала Нина, покой — это уже счастье.
Она открыла дверь своим ключом.
В нос ударил густой, тяжелый запах жареного лука, чужих духов — сладких до приторности — и чего-то кислого, похожего на пролитое пиво. В прихожей, где обычно стояли только аккуратные тапочки Валеры и её ботильоны, царил хаос. Громоздились грязные кроссовки сорок пятого размера, какие-то детские сапожки, разбросанные как попало, и женские сапоги с отбитыми носами. С вешалки свисала чужая куртка, придавив её любимое пальто.
Из кухни доносился громкий смех, звон посуды и чей-то визгливый голос:
— Ой, Валерка, ну ты даешь! А еще есть? Неси, чего жаться-то!
У Нины внутри все похолодело. Этот голос она узнавала из тысячи. Золовка. Ирка. Младшая сестра Валеры. А значит, с ней и её великовозрастный сын Димка, и, возможно, невестка.
Нина поставила пакеты на пол. Спина отозвалась ноющей болью. Она медленно стянула шапку и прошла на кухню.
Картина была, в общем-то, привычная, но от этого не менее удручающая. За столом, на её чистой скатерти, сидела Ира — женщина необъятных размеров, с ярким макияжем и в кофте с люрексом. Рядом, уткнувшись в телефон и чавкая, сидел двадцатипятилетний племянник Дима. Валера суетился у плиты, накладывая добавку в тарелки.
На столе стояла её любимая кастрюля. Та самая, в которой Нина вчера вечером, валясь с ног от усталости, натушила пять литров гуляша с картошкой. «На три дня хватит, — думала она тогда. — Валере на смену соберу, и мне не готовить».
Кастрюля была пуста. На дне сиротливо плавал один лавровый лист.
— О, Нинка явилась! — радостно гаркнула Ира, даже не подумав встать. — Привет, труженицам тыла! А мы тут мимо проезжали, дай, думаю, к братику заскочим, проведаем. А то вы, городские, совсем зазнались, нос не кажете.
— Привет, — глухо сказала Нина. Взгляд её скользнул по столу. Хлебница была пуста, крошки валялись везде. Банка с огурцами, которую она берегла для рассольника, стояла открытая и наполовину съеденная.
— А мы тут пробу снимаем! — Ира подцепила вилкой кусок мяса из тарелки. — Ничего так картошечка, только соли маловато. Я бы перчика добавила. Валерка говорит, ты вчера кашеварила? Ну, молодец. Хозяйственная.
Дима, не отрываясь от экрана, протянул пустую кружку:
— Дядь Валер, чай есть еще? И сладкого бы чего.
Валера виновато посмотрел на жену. В его глазах читалась мольба: «Не начинай, они же гости, они же родня». Он всегда так смотрел. Всю жизнь. Ира была его младшей сестренкой, которую в детстве баловали, и она выросла с твердым убеждением, что ей все должны. Особенно старший брат.
— Чай есть, — засуетился Валера. — Сейчас, Димочка. Нина, у нас печенье оставалось?
— Нет, — отрезала Нина. — Печенья нет.
— Как нет? — удивилась Ира. — Я в шкафчике видела пачку, «Юбилейное». Но оно сухое какое-то, в горло не лезет. Мы его не стали. Может, колбаски порежешь? А то картошка — это так, баловство, мужику мясо нужно.
Нина посмотрела на мужа.
— Валера, выйди на минуту.
— Нин, ну чего ты... Люди с дороги... — начал было он.
— На минуту, я сказала.
Она вышла в коридор. Валера поплелся следом, прикрыв дверь кухни, но оттуда все равно доносился голос Иры, обсуждающей какую-то телепередачу.
— Ты почему не предупредил? — спросила Нина шепотом, но с такой яростью, что Валера вжал голову в плечи.
— Они позвонили, когда уже у подъезда были. Ну не выгоню же я родную сестру! Ниночка, ну потерпи. Они поедят и уедут.
— Поедят?! — Нина задохнулась от возмущения. — Валера, ты видел кастрюлю? Там было пять литров! Я вчера до часу ночи у плиты стояла! Это нам на три дня было! Чем ты завтра обедать будешь? Святым духом?
— Ну, я перебьюсь... Макароны сварю... — промямлил муж. — Они голодные были, с области ехали. Димка вон растет, организм молодой.
— Димке двадцать пять лет! Он на двух работах должен пахать, а не по дядькам жрать ездить! — Нина почувствовала, как начинает пульсировать висок. — И почему они опять у нас? У Иры свой дом, хозяйство. Почему они каждый раз, как в город едут, считают нашу квартиру бесплатной столовой?
— Родня же... — в сотый раз повторил свой единственный аргумент Валера. — Не чужие люди. Сейчас чай попьют и поедут.
Нина вернулась на кухню молча. Она не стала доставать продукты из пакетов. Пакеты так и остались стоять в коридоре. Она прошла в спальню, переоделась в домашнее, стараясь не слушать гогот с кухни.
«Поедят и уедут», — сказал Валера. Как же.
Через час выяснилось, что ехать поздно.
— Ой, темень такая, — заявила Ира, потягиваясь и зевая во весь рот. — И автобусы, поди, редко ходят. Валер, мы у вас заночуем? Димка на диване, а я с тобой валетом могу, или раскладушку дайте.
— Никаких раскладушек, — сказала Нина, входя на кухню. — У нас завтра рабочий день. И вообще, мы не готовы к ночевкам.
— Да ладно тебе, Нинка! — махнула рукой золовка. — Чего ты как неродная? Мы люди простые, нам перин не надо. Кинь одеяло на пол, мы и поспим. А утром Димке все равно в центр надо, по делам.
Валера снова виновато отвел глаза.
— Нин, ну правда... Поздно уже. Пусть останутся.
И они остались. Нина лежала в спальне, слушая храп Иры, доносившийся из гостиной, и звуки видеоигры из телефона Димки. Сон не шел. Внутри росло глухое, темное раздражение. Это было не в первый раз. И не во второй. Это длилось годами. «Родня» приезжала лечиться, покупать вещи, оформлять документы или просто «развеяться». И всегда — с пустыми руками. Никогда Ира не привезла ни банки варенья, ни десятка яиц, хотя жила в деревне. Зато увозила всегда полные сумки: «Ой, у вас тут гречка дешевая», «Ой, Нинка, у тебя шампунь хороший, дай отлить», «Ой, колбаска осталась, заверни собачке».
Утром Нина проснулась от запаха гари. Она вскочила, накинула халат и побежала на кухню.
У плиты стоял Димка. Он пытался жарить яичницу. На сковородке шкварчали черные угли.
— О, теть Нин, привет. А у вас сковородка какая-то фиговая, все пригорает, — заявил племянник, сгребая горелую массу в мусорное ведро.
На столе стояла открытая банка того самого дорогого кофе, который Нина купила себе. Половина банки была рассыпана по столу. Рядом валялась фольга от шоколадки, которую она припрятала в буфет на черный день.
— Ты что делаешь? — тихо спросила Нина.
— Завтрак готовлю. Маман спит еще. Дядь Валера на смену ушел, сказал, чтоб мы не стеснялись.
«Не стеснялись». Конечно.
Нина посмотрела на холодильник. Дверца была приоткрыта. Она заглянула внутрь. Форель. Та самая форель по акции. Её не было. Только промасленная бумага.
— Дима, — голос Нины дрогнул. — А где рыба? Красная рыба в пергаменте?
— А, эта? — парень беззаботно почесал живот. — Так мы её с маман ночью под пивко уговорили. Вкусная, кстати, малосольная. Только мало.
В глазах у Нины потемнело. Рыба. Которую она хотела съесть сегодня вечером, в свой законный выходной. С бокалом вина. Одна. В тишине.
— Под пивко? — переспросила она.
— Ну да. Дядь Валера пива купил вчера, пока ты в душе была.
Нина молча закрыла холодильник. В эту секунду что-то внутри неё, какая-то туго натянутая струна, которая звенела годами, лопнула с оглушительным треском.
Она вернулась в спальню. Оделась. Не в халат, а в джинсы и свитер. Взяла сумку. Вернулась в коридор, где все еще стояли вчерашние пакеты. Сыр, вино, торт.
Она занесла пакеты в свою спальню. Потом пошла на кухню, взяла из шкафчика коробку с чаем, сахарницу, банку с остатками кофе.
— Теть Нин, ты чего? — удивился Дима, наблюдая за её перемещениями.
Она не ответила. Сгребла в охапку все, что имело ценность: палку сырокопченой колбасы, которую Валера спрятал в глубине холодильника, банку шпрот, пельмени из морозилки. Все это перекочевало в спальню (на балконе, примыкающем к комнате, было достаточно холодно).
Затем она подошла к входной двери и открыла её настежь.
— Подъем! — гаркнула она так, что Ира в гостиной подскочила на диване.
— Ты чего орешь, полоумная? — сонно пробормотала золовка. — Время-то сколько?
— Время выметаться, — спокойно сказала Нина. — Пять минут на сборы.
— Чего? — Ира села, протирая глаза. — Ты белены объелась? Валерка сказал, мы можем до обеда быть!
— Валерки здесь нет. Здесь я хозяйка. И мне надоело кормить табор. Встала и пошла.
— Да я брату позвоню! Он тебе устроит! — взвизгнула Ира, начиная понимать, что дело пахнет керосином.
— Звони. Хоть Папе Римскому. Вон Бог, вон порог. Рыбу мою сожрали? Сожрали. Совесть есть? Нет. Значит, и гостеприимства нет.
Ира, бубня проклятия и обещая, что «ноги её больше в этом гадюшнике не будет», начала собираться. Дима, поняв, что завтрака не будет, тоже натянул кроссовки.
Когда за ними захлопнулась дверь, Нина не почувствовала облегчения. Только злую решимость. Она поехала в строительный магазин.
Валера вернулся со смены утром следующего дня, уставший и помятый. Он надеялся, что скандал улегся, Ира уехала, и дома его ждет привычный уют.
Он открыл дверь своим ключом и замер.
В квартире пахло не борщом, а краской и чем-то металлическим.
На двери в их спальню красовался новенький, внушительный врезной замок.
Валера дернул ручку. Закрыто.
— Нина? Ты дома? — позвал он.
Дверь щелкнула, Нина выглянула. Она выглядела спокойной. Пугающе спокойной.
— Дома.
— А... зачем замок? — опешил муж.
— Чтобы никто не спал на моей кровати и не рылся в моих вещах, пока я на работе.
— Кто рылся? Ира? Да она просто...
— Валера, иди есть, — перебила она его.
Валера прошел на кухню. Открыл холодильник.
Внутри было пусто. Абсолютно. Ни кастрюли с супом, ни яиц, ни масла. Только банка старой горчицы и пачка соды.
— Нин, а... а еда где? — растерянно спросил он. — Я с суток, я есть хочу.
— Еда закончилась, — Нина прислонилась к косяку, скрестив руки на груди. — Твоя сестра с сыном вчера доели всё. Рыбу, мясо, запасы на неделю. Они даже крупу рассыпали и не убрали.
— Ну, я куплю... Схожу сейчас... — засуетился Валера. — Дай карту.
Нина покачала головой.
— Нет, Валера. Моя карта — у меня. Твоя зарплата была три дня назад. Где она?
Валера покраснел.
— Ну... Ире надо было. У них там крышу перекрывать надо, она просила одолжить... Пять тысяч. И еще на бензин... И детям на гостинцы.
— Ты отдал ползарплаты сестре, которая приехала ко мне, сожрала мои продукты на три тысячи, переночевала, нагадила и уехала? — голос Нины был ровным, как кардиограмма покойника.
— Она отдаст! Нин, ну чего ты начинаешь? Мы же семья!
И тут Нина сказала то, что крутилось у неё на языке последние сутки.
— С сегодняшнего дня моя комната под замком, а холодильник — под ключом! Хватит с меня этого вечного буфета! — отрезала жена. — Я работаю на полторы ставки не для того, чтобы кормить твою ленивую родню и тебя, который не может сказать им «нет».
— В смысле «холодильник под ключом»? — Валера попытался улыбнуться, думая, что это шутка.
Нина молча достала из кармана велосипедный замок-трос и продела его через ручки холодильника (благо, ручки были длинные, дугообразные). Щелкнула замком.
— В прямом. Продукты я теперь держу у себя в комнате. Готовлю только себе. Хочешь есть — иди в магазин, покупай, готовь. Хочешь кормить сестру — веди её в ресторан. За свой счет.
— Ты с ума сошла? — прошептал Валера. — Мы же муж и жена... У нас общий бюджет...
— Был общий. Пока ты не решил, что наш бюджет — это бюджет твоей сестры. Всё, Валера. Лавочка закрылась. Я устала.
Она развернулась, ушла в свою комнату и, что самое страшное, повернула ключ в замке два раза.
Началась холодная война.
Первые два дня Валера питался «Дошираком» и пельменями, которые покупал на остатки денег. Он демонстративно гремел посудой, вздыхал, жаловался по телефону Ире.
— Представляешь, Ир, она реально заперла еду! Я прихожу, а жрать нечего! Вообще озверела баба.
Из трубки доносилось возмущенное кудахтанье: «Да гони ты её! Совсем зажралась! Не уважает мужа! Приезжай к нам, я тебя борщом накормлю!».
Но ехать было не на что, да и далеко.
Нина держалась стойко. Вечерами она приходила с работы, открывала свою комнату, доставала маленькую электроплитку (которую принесла с дачи) и варила себе кофе или кашу прямо в спальне. Запах свежего кофе просачивался под дверь, дразня голодного Валеру.
Через неделю у Валеры кончились деньги. Совсем. До аванса оставалось десять дней.
Он похудел, осунулся. В квартире стало непривычно чисто, потому что никто не топтал в прихожей и не разбрасывал крошки. Но атмосфера была ледяной.
Вечером в пятницу он постучал в дверь спальни.
— Нин, открой. Поговорить надо.
— Говори через дверь, я слышу.
— Нин, у меня голова кружится. Есть хочу. Дай хоть хлеба.
— У Иры попроси. Она же обещала отдать долг. Позвони ей, пусть переведет на карту.
— Я звонил... Она сказала, что денег пока нет, крышу же делают...
— Вот как крышу доделают, так и поешь.
За дверью повисло молчание. Потом послышался тяжелый вздох и удаляющиеся шаги.
Нине было жалко его. Правда, жалко. Он был не злой мужик, просто бесхребетный. Но она понимала: если уступит сейчас, этот «вечный буфет» не закроется никогда. Ира снова приедет, снова съест форель, снова займет денег и не отдаст. Нужно было лечить не симптомы, а причину.
В субботу утром в дверь позвонили.
Нина посмотрела в глазок. На площадке стояла Ира. С сумками.
«Ну все, — подумала Нина. — Сейчас будет бой».
Она открыла дверь. Ира вплыла в квартиру, как каравелла.
— Ну что, изверги, заморили мужика голодом? — с порога начала она. — Валерка звонил, плакал почти. Я вот, продуктов привезла. Картошки, сала, огурцов.
Она плюхнула тяжелые сумки на пол.
Валера выскочил из кухни, глаза загорелись надеждой.
— Ой, Иришка! Спасительница!
— Учись, Нинка, как о мужиках заботиться надо! — торжествующе провозгласила золовка. — А то ишь, фифа, холодильники запирает! В наше время за такое...
— В ваше время, Ира, — спокойно перебила Нина, прислонившись к стене, — в гости со своим салом ходили, а не чужие запасы выедали.
— Да что я у тебя съела-то?! Кусок рыбы несчастный? Да я тебе сейчас денег дам за эту рыбу, подавись!
Ира полезла в кошелек, демонстративно достала мятую купюру в пятьсот рублей и швырнула на тумбочку.
— На! Купи себе две рыбы! Мелочная!
Нина не шелохнулась.
— Пятьсот рублей? Рыба стоила тысячу двести. Плюс бензин, который Валера тебе оплатил. Плюс пять тысяч, которые он тебе занял с зарплаты. Итого с тебя шесть семьсот. И это я не считаю продукты, которые вы с Димой съели за прошлые разы.
Ира побагровела.
— Ты... Ты что, считала?! Родню считала?! Валера, ты слышишь?! Она же тебе каждый кусок считает!
Валера стоял между двумя женщинами, переводя взгляд с одной на другую. С одной стороны была привычная, громкая, нахрапистая сестра, которая привезла картошку. С другой — тихая, уставшая жена, которая годами тащила на себе быт и его безденежье, и которая теперь смотрела на него с каким-то безразличием.
— Слышу, Ир, — тихо сказал Валера.
— Ну так скажи ей! Поставь на место! — визжала Ира.
Валера посмотрел на сумки с картошкой. Потом на Нину. Вспомнил пустую кастрюлю гуляша. Вспомнил, как Нина плакала из-за сапог, которые не могла купить, потому что он отдал деньги племяннику на новый телефон. Вспомнил замок на холодильнике и свой голодный желудок.
— Ира, — сказал он вдруг твердо. — Забирай картошку.
— Что? — поперхнулась сестра.
— Забирай картошку и уезжай. И деньги... пять тысяч... верни, как сможешь. Но лучше побыстрее.
— Валера?! Ты чего? Ты её испугался? Подкаблучник!
— Не подкаблучник, — Валера расправил плечи. — Просто Нина права. У нас своя семья. У тебя своя. Я не могу тебя содержать, Ир. Я сам не миллионер. А ты... ты правда берега попутала. Приезжаешь, как барыня, все сметаешь, еще и командуешь.
В прихожей повисла тишина. Ира открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Такой отповеди от мягкотелого брата она не ожидала.
— Ах так... — прошипела она наконец. — Ну и живите! Грызитесь тут в своей норе! Ноги моей больше не будет! Предатель! Мать бы увидела — в гробу перевернулась!
Она схватила свои сумки (сало и картошку оставлять не стала, жадность победила) и выскочила в подъезд. Дверь грохнула так, что посыпалась штукатурка.
Валера стоял, опустив голову.
— Ушла, — констатировал он.
— Ушла, — эхом отозвалась Нина.
Он поднял на жену глаза. Взгляд был побитый, но какой-то просветлевший.
— Нин... Открой холодильник. Пожалуйста. Я есть хочу, сил нет.
Нина смотрела на него минуту. Потом молча достала ключ из кармана. Подошла к холодильнику, щелкнула замком, смотала трос.
— Там пусто, Валер.
— Я знаю. Но... у меня заначка есть. Немного. Я копил на... неважно. Пойду в магазин. Куплю курицу, макароны. Сваришь суп? Или давай я сам сварю? Ты же устала.
Нина впервые за неделю улыбнулась. Слабо, уголками губ.
— Иди. Купи курицу. И хлеба. И к чаю чего-нибудь.
— А Ира... она больше не приедет?
— Приедет, Валера. Куда она денется. Только теперь по звонку. И со своими продуктами. Иначе дверь не открою.
Валера кивнул. Обулся и пошел в магазин.
Нина зашла в спальню, открыла замок. Убрала плитку в шкаф. Вынесла продукты обратно на кухню.
Когда Валера вернулся с пакетом, на плите уже кипела вода, а на столе стояли две чашки с горячим чаем.
— Прости меня, Нин, — сказал он, выкладывая курицу на стол. — Я дурак был. Думал, так положено.
— Проехали, — ответила она, нарезая лук. — Главное, чтобы больше никаких буфетов.
Через месяц Ира позвонила. Голос был елейный, просила денег «до получки». Валера, глядя на Нину, сказал в трубку: «Извини, сестренка, сами на мели. Крутимся». И положил трубку.
Нина в этот момент достала из духовки противень с румяными пирогами. Запах стоял на всю квартиру — уютный, домашний, свой.
Холодильник больше на замок не запирали. Но замок Нина далеко убирать не стала. Пусть лежит в ящике. Как напоминание о том, что границы своего дома нужно охранять так же зорко, как государственную границу. И что иногда, чтобы открыть новую главу в отношениях, нужно сначала что-то наглухо закрыть.