Мой сын спал на кухне, пока подруга с тремя детьми оккупировала его комнату и съедала нашу еду. Когда я дала ей месяц на выселение, она подставила моего сына! И сказала: гони прописку или он сядет!...
В моей квартире пахло чужим потом, дешёвым табаком и несвежими памперсами. Этот запах въелся в обои, в шторы, в мою одежду, я чувствовала его даже на работе, и мне казалось, что коллеги морщат носы, когда я прохожу мимо.
Я открыла дверь своим ключом, в прихожей горел свет, Ира никогда его не выключала, «дети боятся темноты». На полу валялась гора обуви: мои кроссовки были под грязными детскими сапогами и Ириными ботфортами.
— Я дома, — сказала я громко.
В ответ — тишина, только из кухни доносился звук телевизора и звон посуды.
Я прошла на кухню.
Ира сидела за столом, закинув ноги на соседний стул, была в моём халате, который я искала неделю. Перед ней стояла початая полторашка пива и тарелка с чипсами.
Трое её детей — Ляля 5 лет, Максим 7 лет и старший, Артем 10 лет — сидели на полу и ели «Доширак», прямо из пенопластовых корыт.
— О, Сашка! — Ира лениво махнула рукой. — Привет, чё так поздно? Мы уже ужинаем.
— Я вижу, — я посмотрела на детей. — Ира, почему они едят сухую лапшу? Я же суп сварила вчера, целую кастрюлю.
— Ой, да не хотят они твой суп! — фыркнула она. — Пресный он, им специй хочется, да и кончился он, я доела в обед.
Я открыла холодильник, пусто. Вчера я купила сыр, колбасу, молоко, йогурты, две тысячи рублей, и нет ничего.
— Ира, — я старалась говорить спокойно. — Ты опять съела все продукты?
— Ну мы же семья! — она обиженно надула губы. — У меня дети растут! Им витамины нужны! Тебе жалко для племянников?
— Они мне не племянники, Ира. Мы просто учились в одной школе двадцать лет назад.
Два года назад у Иры сгорел дом в деревне, проводка. Она позвонила мне ночью, рыдала в трубку: «Сашка, мы на улице! Зима! Пусти на неделю, пока маткапитал оформлю!».
Я пустила, я же добрая. Неделя растянулась на месяц, на год, на два.
Маткапитал она так и не оформила, «там бюрократия!». Работу не нашла, «у меня дети!». Алименты от трёх разных отцов не получала, «козлы они!».
Она жила на детские пособия и на мою зарплату. Я платила коммуналку за шестерых: я, мой сын Костя и их табор. Покупала еду, терпела.
— Где Костя? — спросила я.
— В туалете сидит, — хохотнула Ира. — Уроки делает, говорит, в комнате шумно, а чё шумно? Дети играют!
У меня потемнело в глазах.
В моей двухкомнатной квартире одна комната была моей спальней, вторая — детской Кости была. Теперь там жили Ира с выводком, Костя спал на раскладном кресле на кухне, а уроки делал... в туалете?
Я пошла к санузлу, постучала.
— Костя?
— Мам? — голос сына был глухим. — Сейчас, я выхожу.
Дверь открылась. Костя, мой четырнадцатилетний сын, вышел с учебником физики, был бледный, худой, под глазами синяки.
— Сынок... Ты правда там занимался?
— Ну а где? — он пожал плечами. — В комнате Ляля ореет, Артём в планшет играет со звуком, на кухне тётя Ира курит в форточку, дышать нечем.
Он посмотрел на меня, взгляд у него был взрослый, усталый.
— Мам, выгони их пожалуйста. Я так больше не могу, у меня ОГЭ скоро, я спать хочу.
— Потерпи, родной, ещё немного.
Я вернулась на кухню.
— Ира, нам надо поговорить.
— Опять? — она закатила глаза. — Саш, ну не начинай, ну нет у меня денег на съём! Ну не на улицу же мне с детьми идти! Ты же не зверь!
— Ира, — сказала я твердо. — У тебя есть ровно месяц, ищи жильё, общежитие, комнату в коммуналке, что угодно. Первого декабря вы съезжаете, Косте нужно готовиться к экзаменам, ему нужна его комната.
— Ты выгоняешь мать с детьми зимой?! — взвизгнула она. — Да тебя бог накажет!
— Бог меня уже наказал, тобой. Месяц, Ира, время пошло.
Она посмотрела на меня, в глазах её была не благодарность за два года приюта, там была ненависть.
— Ну смотри, подруга, — прошипела она. — Пожалеешь.
Следующий месяц был адом. Ира не искала жилье, а искала способы отравить мне жизнь. Она перестала мыть за собой посуду вообще, гора в раковине росла, привлекая тараканов. Случайно сломала стиральную машину, начала настраивать детей против Кости.
— Костя жадина! — кричала Ляля, когда сын не давал ей свой телефон. — Мама, Костя меня толкнул!
Костя запирался в ванной и сидел там часами, я пыталась действовать по закону. Пошла к участковому. Майор Сидоров посмотрел на меня поверх очков.
— Выселить? Зимой? С несовершеннолетними?
— Они не прописаны! Это моя квартира!
— Гражданочка, я не суд. Я не могу выкинуть детей на мороз, это превышение полномочий. Идите в суд, но он будет идти полгода, потом приставы, опека, года два займет.
— А мне что делать?! — я почти плакала. — Мой сын в туалете живёт!
— Договаривайтесь, — развел руками участковый. — Или меняйте замки, когда их нет дома, но учтите: если она вызовет наряд и скажет, что там остались детские вещи или лекарства — мы будем обязаны вскрыть дверь и она снова зайдёт.
Я вышла из участка, надежды не было, попыталась сменить тактику, перестала покупать еду. Мы с Костей ели в столовой, домой приносили только чай. Ира устроила скандал.
— Ты детей голодом моришь?! Фашистка!
Она начала воровать у меня деньги, мелочь из карманов, пару тысяч из кошелька, я спрятала сумку в сейф на работе.
Первое декабря приближалось.
— Ира, — сказала я за три дня до срока. — Ты нашла квартиру?
— Нет, — она ухмыльнулась. — И не найду, цены видела?
— Тогда я вызываю полицию, МЧС и опеку. Я скажу, что ты захватила жильё.
— Вызывай, — она выдохнула дым мне в лицо. — Посмотрим, кому поверят.
Я не знала, что она задумала, но мне было страшно.
Первого декабря я пришла с работы пораньше, договорилась с бывшим мужем, отцом Кости, что он приедет и поможет выставить вещи.
Я подходила к подъезду и увидела мигалки, полиция, скорая помощь, у меня сердце оборвалось, Костя!
Я взлетела на третий этаж, дверь моей квартиры была распахнута. В коридоре стояли полицейские, врач скорой что-то писал в блокноте.
Ира сидела на полу, прижимая к себе Лялю, оне ревела, га лице у девочки, под глазом, наливался огромный, фиолетовый синяк.
— Что случилось?! — закричала я.
Ира подняла на меня глаза, полные слёз и торжества.
— Вот! — заорала она, тыча пальцем в сторону кухни. — Твой выродок мою девочку избил!
— Что?!
Я кинулась на кухню.
Костя сидел на стуле, сжавшись в комок, рядом стоял полицейский.
— Мам... — Костя поднял голову, губы у него тряслись. — Мам, я не трогал! Я клянусь! Я вообще в комнату не заходил! Она сама! Она прыгала на кровати и упала! Об тумбочку!
— Врёт! — визжала Ира из коридора. — Он её ударил, кулаком! Я видела! Он сказал: «Валите отсюда, бомжи!» и ударил!
Врач скорой покачал головой.
— Травма есть, гематома орбитальной области. Возможно, сотрясение, надо в больницу.
— Забирайте её! — кричала Ира. — И заявление пишите! Я его посажу! В колонию для малолеток!
Полицейский посмотрел на меня.
— Гражданка Смирнова? Ваш сын подозревается в нанесении телесных повреждений несовершеннолетней, пройдёмте в отдел.
У меня земля ушла из-под ног, колония, учёт, сломанная жизнь, из-за этой….
Ира встала, подошла ко мне вплотную. Пока врачи возились с Лялей, а полицейский писал протокол, она шепнула мне на ухо:
— Ну что, подруга? Допрыгалась? Хочешь, чтобы я заявление забрала?
— Чего ты хочешь? — прошептала я.
— Мы остаёмся, навсегда и ты делаешь мне временную прописку, на пять лет и детям, иначе я твоего щенка по этапу пущу. Свидетели есть — Максим и Артём подтвердят, что он бил, я научила.
Она улыбнулась, кривой улыбкой.
— Выбирай, квартира или сын.
Ира уехала в больницу с Лялей. Костю забрали в отдел для дачи показаний, я поехала с ним, отпустили под подписку о невыезде, пока идет проверка.
Мы вернулись домой в полночь, квартира была пуста, Ира в больнице. Костя сел на кухне, не плакал, был серым.
— Мам, она врёт, ты веришь мне?
— Верю, сынок конечно, но как доказать? Их трое, они скажут одно и то же.
— Я не бил... Я стрим вёл.
— Что? — я встрепенулась.
— Стрим, я играл в «Доту», внаушниках, и даже не слышал, как они вошли, только когда Ляля заорала, обернулся.
— Стрим... Это прямой эфир? Он записывается?
— Ну да.
— А камера у тебя есть?
— Есть, вебка, на на мониторе стоит.
Я вскочила.
— Костя! Камера захватывает комнату?
— Ну... меня и часть комнаты за спиной. Дверь видно.
Мы побежали к компьютеру.
Костя дрожащими руками включил запись последнего стрима, перемотал на конец.
На экране — лицо Кости в наушниках, он сосредоточенно кликает мышкой. За его спиной, открытая дверь, видно часть коридора и кусок кровати, на которой прыгает Ляля.
Вот она прыгает выше, выше, прыжок, онаа не удерживается, падает, глухой удар, Ляля начинает плакать, в кадр вбегает Ира, поднимает дочь, видит синяк.
И тут… на видео четко видно, как Ира хватает Лялю за плечи, трясет её и бьёт ладонью по лицу, прямо по больному месту, Ляля визжит. Ира наклоняется к ней и что-то говорит, камера пишет звук, но плохо, Костя был в наушниках.
Мы выкрутили громкость на максимум.
Ира : «Заткнись! Слушай меня! Скажешь, что это Костя ударил! Поняла?! Костя! Скажешь так — куплю куклу, не скажешь — прибью!».
Костя сидел в наушниках и ничего не слышал, видео закончилось, я смотрела на экран, меня трясло не от страха, а от ярости. Она била своего ребёнка, чтобы подставить моего.
— Костя, — сказала я. — Скинь это на флешку, мне на телефон, и на облако.
На следующий день Ира вернулась.
Она вошла в квартиру как хозяйка, с победным видом.
— Ну что, Саша? Подумала? Завтра идем в МФЦ, прописку делать или я ход делу даю. Справка о побоях у меня на руках.
— Конечно, Ира. Я всё обдумала, ты победила.
— Вот и умница! Давно бы так, жили бы дружно...
В дверь позвонили.
— Кто это? — напряглась Ира.
— Гости, я решила отметить наше... примирение.
Я открыла дверь.
В квартиру вошли:
Участковый, инспектор ПДН, представитель опеки и мой бывший муж, Олег.
— Это что за облава? — взвизгнула она. — Вы зачем пришли? Я жертва! Моего ребёнка избили!
— Спокойно, гражданка, — сказал участковый. — Поступило встречное заявление о ложном доносе и истязании несовершеннолетнего.
— Какое истязание?! Вы бредите?! Вот справка! Это её сын!
— А вот доказательство, — сказала я.
Я взяла пульт, включила большой телевизор на стене, подключила к нему ноутбук, на экране появилась картинка.
Ира бьёт дочь, учит её врать.
В комнате повисла тишина, слышно было только, как Ира на видео кричит: «Скажешь, что Костя ударил!».
Опека ахнула, инспектор ПДН побледнела.
— Это монтаж! — закричала она. — Это фейк! Нейросеть!
— Экспертиза разберётся, — сказал участковый, достал наручники.
— Гражданка Петрова Ирина Сергеевна. Вы задержаны, статья 156 УК РФ — неисполнение обязанностей по воспитанию, соединённое с жестоким обращением. И статья 306 — заведомо ложный донос с созданием искусственных доказательств обвинения.
Щелкнули браслеты.
— Детей — в реабилитационный центр, — скомандовала дама из опеки. — До выяснения. Мать — в отдел.
Ира вырывалась, вижала.
— Сашка! Не делай этого! Прости! Я пошутила! Мы уедем! Прямо сейчас!
— Поздно, Ира, — сказала я. — Месяц прошёл.
Её увели, детей забрали сотрудники опеки.
— Вещи соберите, — сказала инспектор. — Завтра бабушка приедет, заберёт.
Через час в квартире стало тихо, Олег поменял личинку замка.
— Ну ты, Сашка, даёшь, — сказал он, вытирая руки. — Терпела-терпела, а потом как врезала.
— Достали, — сказала я.
Мы с Костей остались одни, я зашла в его комнату. Там пахло куревом и грязным бельём, обои были разрисованы, кровать сломана, но это была его комната.
— Мам, — Костя подошёл, обнял меня. — Ты как?
— Нормально, сынок, прости меня, я думала, надо быть доброй.
— Ты просто добрая, мам, но теперь у меня есть комната!
Я посмотрела на пустые стены.
— Знаешь, что, — сказала я. — Давай ремонт сделаем? Переклеим тут всё, выкинем этот диван, купим тебе нормальный стол.
— Давай! — глаза у него загорелись.
Я подошла к окну, на улице падал снег. Где-то там, в камере ИВС, сидела Ира. Она получила свою крышу над головой, казённую.
А я поняла главное.
Доброта должна быть с кулаками или хотя бы с веб-камерой и с жёстким диском, на который пишется правда.
Иначе паразиты сожрут тебя и попросят добавки.
(Конец)
Главный вопрос: Как выгнать «яжемать» с детьми, если совесть давит?