Как ни пыжились бояре преодолеть внезапно возникшее противлении им со стороны княгини Елены, ничего у них не выходило. Стены Кремля были крепки, охрана надежна. Нашлись и те, кто отстранению бояр от юного государя порадовался, примкнули к рядам сторонников княгини. Оставалось только использовать силу убеждения, все ж таки баба, но кто мог советовать самой княгине, как не близкий родственник? На роль сию больше всего подходил Михаил Львович Глинский, стараниями той же Елены выпущенный из темницы после долгого заточения еще при жизни князя Василия. Дядя княгини был старшим в роду Глинский и был сам по себе весьма мудрым и уважаемым человеком.
Три Михаила, Тучков, Захарьин и Воронцов, наперебой начитывали Глинскому, тоже кстати Михаилу, о всех слухах, гуляющих по Москве о княгине. Особенно возмутила и поразила Глинского сплетня, что Ванька Овчина не просто служит Елене, а имеет над ней большую власть благодаря телесной близости между ними. Все преподносилось так, будто вся беда была в Овчине, и стоило его отдалить от Елены, как все само собой устаканится и вернется на круги своя, то есть в руки бояр - опекунов юного князя Ивана.
Михаила Глинского пустили внутрь Кремля, где, как в крепости, сидела Елена. Великая княгиня ждала дядю в тронной зале, восседая на месте еще недавно занимаемом ее покойным мужем. Она не встала на встречу дяде и Михаил, немного промешкавшись, отвесил племяннице глубокий поклон.
-Приветствую тебя, дядюшка! - проговорила Елена слегка насмешливо, видя явную растерянность Глинского, - С чем пожаловал?
Михаил Львович прокашлялся и повел свою речь издалека, походя тоном на проповедников, что вещают в церквях после службы, призывая паству к смирению и послушанию.
-Недостойно поведение твое, дщерь моя, имени твоего покойного батюшки и почившего мужа! - выдал он, подводя свою речь к главному, в чем хотел убедить племянницу.
-И чем же я заслужила неодобрение оных, да и твое, дядюшка? - от елейности голоса Елены по спине у Глинского пробежал холодок.
-Ты отдалила от себя и сыновей своих бояр, которых волей последней назначил Великий князь Василий! Вместо них приблизила Ваньку Овчину! Знаешь ли ты, что слава о непотребстве вами творимом уже гуляет по Москве?
-Единственно, чего я хочу - защитить детей своих, дядюшка! - голос Елены теперь стал напряженным, - От бояр исходит угроза для нас и кроме Овчины никто не может нас защитить!
-Но есть я, твой родной дядя! Неужели думаешь, что я позволю дать в обиду тебя и детей твоих?
Елена с жалостью посмотрела на истощенное долгим пребыванием в заточении тело дяди. Она помнила его другим. Статным, холеным, на все имеющим свое слово. Теперь даже глаза Михаила Львовича смотрели по другому, затравлено. Он боялся. Может и за нее переживал, да только не могла Елена доверится тому, чей дух был сломлен.
-Передай тем, кто послал тебя, что напрасно они время теряют! Ты сам можешь остаться и сам убедиться в правоте моей и чистоте!
Глинский понял, что слова его не доходят до души племянницы. Он набрал в грудь побольше воздуха и гаркнул на нее:
-Много взяла на себя ты, Елена! Вспомни кто ты, и кто стоит перед тобой! Ты - женщина, и права решать, как быть у тебя нет и быть не может! Ишь чего удумала! Завтра же в монастырь пойдешь, детей не увидишь, коли не подчинишься тому, что говорят тебе ныне!
Елена поднялась, щелкнула пальцами звонко, cловно на них были надеты железные наклепки. На этот хлесткий звук в палату вбежали стражники. Михаил не успел понять, как оказался ведомым вон, крепко стиснутый с двух сторон сильными руками воинов.
-Опомнись, Елена! Одумайся, что творишь!? - закричал Глинский, стараясь повернуть голову и взглянуть последний раз на племянницу. Но это у него не получилось.
Его выволокли прочь, но повели не к воротам, чтобы вышвырнуть из Кремля прочь, а поволокли к месту хорошо ему знакомому. С похолодевшим сердцем Михаил понял, что его ведут в темницу, где он провел мучительные годы своего заточения. Отказывался до последнего верить, что племянница родная решила посалить его под замок и лишь снова очутившись на жестком, каменном полу, осознал, какую совершил ошибку.
Елена же после того, как дядю увели, призадумалась. Как ни сердилась она на Михаила, а речь его запала в душу. Дядя не любил бросать слова на ветер. Значит про нее и Ивана, и вправду ходят по Москве разговоры не лестные. Ей вспомнились слова мужа, князя Василия, которые произнес он однажды при ней, в те редкие минуты, когда снисходил до разговоров о делах государственных.
"Народ нельзя вечно притеснять. Гнев простого народа порой страшнее пожара. Оттого у меня в каждой питейной лавке, да в кабаке придорожном по человечку имеются, чтобы слушать, о чем народ толкует и заранее знать откуда искра вспыхнуть может."
Елена велела позвать Ивана. Он скоро возник перед ней. Высокий, ладный, посмотреть любо-дорого! Кусок лакомый, свободный. Достанется кому-то сие сокровище!
-Звала, княгиня? Почто на дядюшку гневаться изволила? - прервал затянувшееся молчание Иван.
-Женить тебя хочу!- объявила Елена с удовольствием наблюдая, как от неожиданности на лице Ивана появилось, такое редкое для него, выражение растерянности.
-Да за что такая немилость, княгиня? -в голосе Ивана прозвучала почти детская обида.
Елена молча в упор смотрела на верного своего соратника.
-Ну коли невеста на примете имеется... -обреченно согласился Иван.
-Да вот хоть Аннушка, прислужница моя. Роду не знатного правда, так и от родни ее хлопот тебе не будет!
Иван поклонился и вышел. Он прекрасно понимал, что Елена делала ему не предложение, а приказ отдавала.
В коридоре наткнулся на Аннушку, схватил за руку, остановил.
-Желаешь чего, боярин?- испуганно спросила девушка.
Он приподнял ее подбородок, заглянул в лицо и довольно улыбнувшись, пошел дальше.
Соломония не ожидала гостей и была очень удивлена неожиданному визиту Анны. Она сразу поняла, что девушка явилась неспроста. Была она бледная, руки заметно подрагивали. Ее, как бывшую послушницу монастыря, допустили к жилым кельям, и она пришла прямо к инокине Софии. Как только дверь за провожавшей Анну монахиней закрылась, девушка бухнулась перед Соломонией на колени и зарыдала.
-Да что с тобой Анна? Какая беда приключилась?
-Подвела я тебя, инокиня София! - пуще прежнего рыдала Анна и внутри у Соломонии все похолодело.
-Не уж-то кому сказала?- ахнула она.
-Нет, что ты! Разве я пошла бы на такое, вот только...
-Да не томи ты, девонька, говори как есть!
-Замуж меня княгиня Елена отдает. Да не за кого ни будь, а за своего любимца, Ивана Овчину!
-А ты не хочешь?
Анна покраснела до кончиков ушей. Поняла все Соломония, чай и сама была юной девушкой, мечтавшей о семье и детях. А оно вон как получилось! Но разбивать чужую жизнь Соломония не хотела. Да и что ей проку с того? Откажется Анна от венца, ее все одно при княжичах не оставят, заточат еще в монастырь, откуда сама Соломония ее и вызволила. Замуж выйдет, может обретет свое счастье...
Пока Соломония размышляла, Анна взмолилась:
-Освободи ты меня от службы, инокиня София! Про тайны твои молчать до гробовой доски буду, но и против мужа пойти не смогу!
-Крест целуй, что забудешь все, что знаешь обо мне!
Анна клялась, целовала протянутое ей распятие. С тем Соломония ее и отпустила. Сама задумалась крепко.
Не далее, как седмицу назад наблюдала издали за родной своей кровинушкой. Стараниями Агафьи, приемные родители ее Гришеньки, привели его в храм при монастыре, получить причастие в намоленном месте. Издали смотрела Соломония на сына, глотая обильные слезы и с трудом сдерживаясь, чтобы не подойти и не коснуться рукой его русых волос.
А Гриша похож был на отца, хоть еще и мал. Та же головы посадка гордая, взгляд умный. И держался не как деревенский мальчик, а словно боярский сын какой. Благородство крови бросалось в глаза, особенно человеку посвященному в тайну его рождения.
Соломония велела Агафье, что бы бывал мальчик раз в месяц в храме теперь. Чтобы могла смотреть, как растет он, меняется. Но вот, что станет с ним потом, когда вырастет? Уже и не жаждала никакой мести, только счастья для сына, которого сама не могла ему дать. Да и кому мстить? Нет уже в живых главного ее обидчика и с уходом его все отошло на второй план стало неважным. Лишь жил и был здоров Гришенька...
Так размышляла Соломония, однако и червь сомнения не отпускал, грыз изнутри. Все одно, несправедливо, что ее сын всего лишен, а сын Елены уже числится Великим князем! Просила у Бога терпения и смирения. "На все есть воля Твоя!" - теперь было для нее главным постулатом в жизни. С тем и жила потом долгие годы своей монашеской жизни.
Дорогие подписчики! Если вам нравится канал, расскажите о нем друзьям и знакомым! Это поможет каналу развиваться и держаться на плаву! Подписывайтесь на мой Телеграмм канал, что бы быть не пропустить новые публикации и не потерять канал, так как Дзен часто принудительно отписывает подписчиков.
Поддержать автора (если есть желание и возможность) можно переводом на карту:
Сбербанк: 2202 2067 5653 0312