Часть 9. Глава 200
Путь военных медиков лежал через выжженные поля и разрушенные деревни. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гари, которая еще долго будет витать среди этих мест, и сырой земли. Они проезжали мимо сгоревшей техники, чьи искорёженные остовы торчали, как памятники недавней трагедии, мимо воронок от снарядов, мимо безмолвных, пустых домов. Картина была удручающей, напоминая о том, что они оставили позади, но Костя старался не смотреть. Он чувствовал, как эта безысходность давит на него, и единственным якорем в этом хаосе был маленький, дрожащий комочек. Его внимание было полностью сосредоточено на щенке.
Через несколько часов они добрались до первой деревни, которая, судя по карте, должна была быть относительно целой. Надежда, которую питали, угасла мгновенно. Она была пуста. Двери домов распахнуты, окна разбиты. Внутри, сквозь разбитые стёкла, виднелись перевёрнутые стулья и разбросанные вещи. Только ветер гулял по улицам, поднимая пыль и завывая в пустых оконных проёмах, словно призрак.
– Ни души, – констатировал Дед, оглянувшись. – Ни коз, ни коров. Даже собак нет.
– Ищем дальше, – сказал Костя, чувствуя, как в груди нарастает отчаяние.
Они ехали ещё час, продираясь по разбитой просёлочной дороге, пока не наткнулись на небольшой хутор, спрятанный в лесополосе. Среди серого пейзажа это было похоже на оазис. Из трубы одного из домов тянулась тонкая струйка дыма. Запах тлеющих дров был первым признаком жизни, который они почувствовали за время поездки.
– Есть! – воскликнул Студент, его голос дрогнул от внезапного облегчения. – Держись, Живуля.
Они осторожно подъехали. Дед остался у машины, держа автомат наготове, его глаза внимательно осматривали периметр, а Костя, прижимая щенка, направился к дому. На пороге его встретила пожилая женщина, с лицом, изборождённым морщинами, и уставшими, но проницательными глазами. На её голове был тёплый, поношенный вязаный платок и старое шерстяное пальто, на ногах -утеплённые галоши.
– Здравствуйте! – приветствовал её Студент.
– Добрый день. Кто такие будете? – спросила она, не испугавшись, а скорее насторожившись. Её голос был низким и твёрдым.
– Мы военные медики, бабушка, – сказал Костя, стараясь говорить как можно мягче. – Нам нужна помощь. Это не займёт много времени. – Он показал ей щенка. – Вот, нашли. Он совсем маленький, ему нужно молоко. Мать и других миной убило.
Женщина посмотрела на Живулю, и её суровое лицо смягчилось. В глазах промелькнула искра сострадания.
– Господи, какая кроха.
– У вас есть коза? Или корова? – спросил Костя. – Мы заплатим. У нас есть несколько сухпайков, если хотите.
– Корова была, – вздохнула она. – Но её дроном убило. А вот коза есть. Зовут Зорька. Пойдём, покажу.
Она провела его в сарай. Там, в углу, стояла старая, но ухоженная коза. Костя почувствовал запахи сена и навоза.
– Дою её для себя, – сказала женщина. – Но для такого малыша… Конечно, помогу. Ты, солдатик, погоди снаружи. Зорька моя испугаться может.
– Да, конечно, – сказал Студент и вышел.
«Ну, что там?» – заметил молчаливый вопрос Деда и показал большой палец правой руки: мол, всё нормально!
Женщина быстро подоила козу, наполнив небольшую кружку тёплым, парным молоком, и передала Косте. Он с Живулей вернулся к машине, его сердце колотилось от надежды. Это был решающий момент. Медбрат взял шприц, набрал в него немного молока и осторожно поднёс к мордочке, затем приоткрыл рот и влил немного. Щенок, ощутив вкус, впервые за долгое время проявил интерес. Он слабо дёрнулся, и Костя, с замиранием сердца, выдавил еще немного молока ему на язык.
Живуля сглотнула. Потом ещё. И ещё. Она начала жадно причмокивать, пытаясь сосать кончик шприца. Каждый её глоток был для Кости маленькой победой.
– Пьёт! – выдохнул он. Его голос был полон искреннего, неподдельного счастья.
Дед, который наблюдал за этим, облегчённо улыбнулся. Напряжение последних часов спало. Студент кормил щенка медленно, чтобы не перегрузить слабый желудок. Когда Живуля выпила около десяти миллилитров, она отвернулась, её маленький живот немного округлился. Она снова затихла, но на этот раз это был не скулёж отчаяния, а сонное, сытое сопение. Костя осторожно завернул собаку в одеяло, чувствуя тепло маленького тела.
Затем Костя взял несколько сухпайков и отнёс женщине. Та поначалу отнекивалась, но потом помощь всё-таки приняла, сказав, что будет Бога молить за них, что поддержали. «А то до ближайшей деревне семь километров, продукты завозят раз в неделю», – пояснила она. Студент перелил оставшееся молоко из кастрюльки в две фляги, предварительно вылив из них воду, поблагодарил владелицу козы, порывисто достав из кармана и сунув в сухую морщинистую руку хозяйки все наличные, что были при себе.
– Ой, да что вы, ей-Богу! – возмутилась она.
– Бабуля, я ж военный. Мы на государственном обеспечении. Мне всё равно их тратить некуда, а вам пригодятся. – И вообще. Я еще приеду, можно?
– Да конечно!
Костя быстро вернулся, и они поехали обратно. Теперь у них было молоко, и Живуля была спасена. «По крайней мере, на ближайшее время козьего молока ей хватит», – подумал Студент, а когда вернулись в свою часть, один из сослуживцев ему подсказал, что медбрат из третьей бригады со смешным позывным Нехочуха, прежде чем сюда попасть, работал в ветеринарной клинике.
– Почему его так прозвали? – удивился Костя.
– А его о чём не попросишь, сразу скажет: «Да ну его…» – улыбнулся коллега.
Студент прошёл в указанном направлении, нашёл Нехочуху, поздоровался и спросил, правда ли тот работал в ветеринарке.
– Да, было дело, – ответил он. – А ты, я слышал, псиной обзавёлся?
– Есть такое, – согласился Костя. – Слушай, мне помощь твоя нужна.
Нехочуха нахмурился.
– Да ну его…
– Правда. Я по поводу щенка. Мне сказали, ей козье молоко полезно. Мы поездили по округе, нашли немного. Может, еще что посоветуешь?
– Тащи, гляну.
Студент вскоре вернулся с Живулей, которая дремала.
– Козье молоко – это хорошо, – сказал бывший ветеринар, осмотрев щенка. – Но ей нужна специальная смесь. В ней больше белка и жира, и она сбалансирована. Лучше усваивается.
– Где ж я тебе её возьму? – расстроенно сказал Костя.
– У тебя спирт есть? – вдруг спросил Нехочуха.
– Медицинский?
– Муравьиный! – хмыкнул коллега. – Медицинский, ясное дело!
– Зачем тебе?
– Боеголовку протирать, – он посмотрел на Костю очень выразительно.
– А, понял, – догадался медбрат. – Ну, есть немного, а что?
– Меняю! – торжественно произнёс Нехочуха. – Жди тут.
Он сходил в подвал, вернулся оттуда с какой-то банкой в руке граммов на пятьсот.
– Вот! – сказал и показал этикетку.
Студент с изумлением прочитал:
– «Молочная смесь для щенков». Откуда это у тебя здесь?!
– Трофейная. Мы как-то «трёхсотого» забирали из одного села, откуда наши нациков выбили. Там и нашёл. Остальное штурмовики разобрали. Оно вроде как для собак, но если кипяточком развести, вполне себе вкусно, – Нехочуха хихикнул. – Так что, меняться будем?
– Конечно, – просиял Костя, ушёл и вскоре вернулся с двумя литрами спирта.
– Разводи по инструкции, – посоветовал коллега, забирая «огненную воду».
Когда Костя вернулся в блиндаж, уже стемнело. Дед, Валя и Лира ждали его. При свете тусклой лампы их лица выглядели напряжёнными.
– Ну что? – спросил водитель. – Нашёл чего полезное?
– Да, вот! – сказал Костя, показав банку, и в его голосе была гордость, которую он не пытался скрыть. – Специальная смесь. Будем использовать, когда молоко закончится.
Лира взяла банку, внимательно изучила этикетку и кивнула. Её профессиональный, строгий вид смягчился.
– Отлично. Теперь на выживание шансов побольше.
Валя взяла щенка, прижала к себе, словно самое хрупкое сокровище. Живуля открыла глаза, увидела лицо перед собой и слабо лизнула её палец.
– Добро пожаловать домой, Живуля, – прошептала медсестра.
Костя смотрел на них и чувствовал, как усталость отступает, сменяясь лёгкостью. Он спас жизнь. Маленькую, никому не нужную, но для него она в какой-то момент вдруг стала очень важна. И он знал, что теперь, пока этот крошечный комочек будет рядом, у них будет что-то, за что стоит держаться. Что-то, что не даст им забыть, что такое жизнь, и даже в самой кромешной тьме есть место для тепла и надежды.
Вечер спустился на блиндаж, принеся с собой не только темноту, но и относительное затишье. После суматохи дня, после тревоги и радости спасения Живули в воздухе повисло странное, хрупкое спокойствие. Валя и Лира возились со щенком, обустраивая ему тёплое место в ящике, а Костя стоял чуть в стороне, наблюдая за Парфёновой. Свет тусклой лампы отбрасывал мягкие тени на её лицо, подчёркивая усталость, но и нежность, с которой она обращалась с крошечным существом.
Он ждал, пока они закончат. Когда Живуля, наконец, задремала, а Лира отошла в свой угол, чтобы записать что-то в блокнот, Студент решился.
– Валя, – тихо позвал он. – Можно тебя на пару слов?
Она обернулась, её глаза, немного удивлённые, встретились с его взглядом.
– Да, конечно.
Они отошли к самому краю блиндажа, где было немного темнее и тише. За толстыми стенами слышалось лишь далёкое, глухое эхо сражений, ставшее уже привычным фоном их жизни. Костя чувствовал, как бешено колотится его сердце, словно снова оказался под обстрелом, и ощущал себя более уязвимым, чем когда-либо.
Неловко полез за пазуху своего бушлата и достал небольшой, немного помятый букетик. Это были полевые цветы – несколько мелких, синих, похожих на незабудки, и три бледных, почти белых колокольчиков. Студент сорвал их по дороге, когда они останавливались у того хутора, и всё это время берёг, как ценную реликвию.
– Это... тебе, – пробормотал он, протягивая ей цветы.
Валя тихо ахнула. В её глазах отразилось искреннее изумление. В этом месте и в такое время цветы показались чем-то совершенно немыслимым, чудом. Она осторожно взяла букетик, поднесла к лицу, втянула аромат.
– Костя... это... это так неожиданно. Спасибо.
Он сделал глубокий вдох, собираясь с духом. Слова, которые репетировал в голове всю обратную дорогу, внезапно показались ему нелепыми и недостаточными.
– Валя, я… не знаю, как это сказать правильно. Может, это глупо, может, не время, но больше не могу молчать. Я.… люблю тебя.
Он произнёс это быстро, почти скороговоркой, и тут же почувствовал, как краска заливает лицо. Студент смотрел на медсестру, ожидая любой реакции – смеха, отказа, недоумения.
Валя опустила глаза, рассматривая цветы. Её щёки слегка порозовели. Она выглядела смущённой и тронутой одновременно.
– Костя... – начала она, её голос был тихим, почти шёпотом. – Мне очень, очень приятно. Ты не представляешь, как. В этом аду... получить цветы и такие слова... это как глоток чистого воздуха. Но...
Она подняла на него глаза, и в них была нежность, смешанная с какой-то глубокой, взрослой печалью.
– Но ты знаешь, что у меня есть сын. Ему уже семь. И… я старше тебя на несколько лет, Костя. Я не девочка, а женщина с прошлым.
Она сделала паузу, и Костя почувствовал, как надежда начинает медленно угасать.
– Ты молодой и ещё не знаешь, что такое настоящая жизнь. Ты видишь во мне, наверное, что-то... что-то светлое в этой темноте. И это лестно. Но я не могу тебе обещать ничего. Не могу позволить себе... начать что-то. Мой сын ждёт. И я не могу его подвести.
Костя почувствовал укол в груди, но это было не обидой, а болью от искренности.
– Валя, послушай, – он сделал шаг ближе. – Мне неважно, сколько тебе лет. И мне неважно, что у тебя есть сын. Наоборот. Это делает тебя... настоящей. Ты не просто красивая женщина, ты – мать. Сильная, добрая. Я видел, как ты смотришь на Живулю. Как ты заботишься о «трёхсотых», даже о нас… – он говорил сбивчиво, но с огромной убеждённостью. – А что касается будущего... Кто из нас знает, что будет завтра? Мы живём одним днём. И если в этом одном дне, который нам отпущен, я могу быть рядом с тобой, могу видеть твою улыбку, могу знать, что ты есть... Разве этого мало? Разве это не самое важное?
Он взял её руку, в которой она держала цветы, и осторожно сжал.
– Я не прошу тебя бросать всё и клясться мне в вечной любви. Прошу тебя только об одном: не отталкивай меня из-за того, что ты «старше» или потому, что у тебя есть «прошлое». У нас у всех есть прошлое. Но сейчас... сейчас мы здесь. И я люблю тебя. И это всё, что знаю.
Валя молчала, её глаза были полны слёз, которые старалась сдержать. Она смотрела на их соединённые ладони, на букетик полевых цветов, который казался таким неуместным и таким драгоценным.
– Костя, ты... ты очень хороший. Слишком хороший для меня, – прошептала она. – Я боюсь. Боюсь, что ты привяжешься, а потом... потом всё закончится, и тебе будет больно. А я не хочу причинять тебе боль. Ты спас мне жизнь, ты спас Живулю... Я тебе обязана.
– Ты мне ничем не обязана! – резко прервал он. – Это не плата за спасение. Это... просто то, что чувствую. И если боишься, что мне будет больно, знай: мне больнее всего, когда я вижу тебя и не могу сказать, как ты мне дорога.
Он отпустил её руку, чтобы дать ей пространство, но не отступил.
– Я понимаю: у тебя есть сын, он самое дорогое на свете. Но дай мне шанс. Просто... дай нам шанс. Здесь. Сейчас. Не думай о том, что будет потом. Давай просто будем.
Валя подняла голову. Она видела в глазах Студента не юношескую влюблённость, а глубокое, зрелое чувство, закалённое передовой. Он не был мальчиком, несмотря на свою молодость, а солдатом, который научился ценить каждый миг.
Парфёнова закрыла глаза, глубоко вздохнула, а затем открыла их. В них уже не было печали, только нерешительность и… искорка.
– Хорошо, Костя, – сказала она, и голос стал твёрже. – Я не стану пока говорить «нет», но и «да» тоже не скажу. Мне нужно время подумать.
– Я буду ждать, – твёрдо ответил он. – Спасибо, Валя.
Он отошёл на шаг, давая ей возможность осмыслить произошедшее. Медсестра стояла, прижимая цветы к груди, и смотрела на него. Впервые за долгое время она почувствовала себя не просто бойцом на фронте, не просто военным медиком, а… женщиной. Она подошла к ящику, где спала Живуля, и осторожно положила букетик рядом с ней.
– Будем жить, малышка, – прошептала Валя.