Часть 1. Тени на необожженной глине
Тимофей любил звук, с которым стамеска снимала тонкую стружку с кленовой деки. Это был звук времени, подчиняющегося воле мастера. В его мастерской, пропахшей лаком, старым деревом и костным клеем, время текло иначе — густо и лениво, как мед. Он восстанавливал инструменты, возвращая голос скрипкам, которые молчали десятилетиями. Но сегодня гармонию нарушал стук каблуков этажом выше.
Снежана, его жена, возилась внизу, в своей гончарной студии. Обычно оттуда доносилось лишь мерное жужжание гончарного круга или тихое шуршание влажной губки. Сейчас там гремел чужой голос.
— Разве это вазы? — этот голос, визгливый и претенциозный, принадлежал Виктории.
Тимофей отложил инструмент, чувствуя, как внутри нарастает глухое раздражение. Не ярость — она слишком горяча, а именно холодное, липкое отторжение. Виктория приехала три дня назад, сразу после сороковин их матери. Приехала с двумя огромными чемоданами и выражением лица, словно она, как минимум, инспектор санитарной службы в привокзальной забегаловке.
Он спустился вниз. В просторной комнате с большими окнами, где Снежана творила свои керамические миры, теперь царил хаос чужого присутствия. Виктория стояла посреди комнаты, брезгливо тыкая наманикюренным пальцем в еще сырую, сероватую скульптуру.
— Это абстракция, Вика, — тихо ответила Снежана, не глядя на сестру. Она разминала в руках кусок шамота, её движения были нервными, рваными.
— Абстракция... — протянула Виктория, поправляя воротник своей блузки. — Грязь это, а не абстракция. Мама всегда говорила, что ты занимаешься ерундой. Лепишь горшки, как крестьянка. А могла бы человеком стать.
Тимофей остановился в дверном проеме.
— Доброе утро, Вика, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ты что-то хотела?
Виктория обернулась. В её глазах читалось неприкрытое снисхождение. Она окинула Тимофея взглядом, задержавшись на его переднике, испачканном древесной пылью.
— О, явился наш Страдивари, — хмыкнула она. — Я хотела кофе. Нормального, а не той бурды, что вы пьете. И скажи своей жене, чтобы убрала этот мусор с обеденного стола. Я планирую там завтракать.
— Это не мусор, это эскизы, — возразила Снежана, но голос её был слаб. Она всегда терялась перед напором старшей сестры.
— Эскизы денег не приносят, милая. Только пыль собирают, — отрезала Виктория. — Я займу ванную на час. И, надеюсь, у вас есть свежие полотенца? Те, что висят, пахнут сыростью.
Она удалилась, цокая каблуками по паркету, словно вколачивая гвозди в крышку их спокойной жизни.
Тимофей подошел к жене. Снежана с силой швырнула комок глины на круг. Брызги разлетелись по сторонам.
— Она просто устала, — пробормотала Снежана, словно оправдываясь перед самой собой. — Потеря мамы... Это для всех стресс.
— Снежа, она не выглядит расстроенной, — заметил Тимофей, убирая прядь волос с её лба. — Она выглядит так, будто приехала с ревизией и собирается нас уволить из собственной жизни.
— Ей просто нужно время. Она старшая, она привыкла командовать.
— Она привыкла паразитировать, — жестко поправил Тимофей. — Сколько она еще здесь пробудет?
Снежана опустила глаза, погружая пальцы в податливую глину.
— Не знаю. Она сказала... пока не решит вопросы с жильем.
Часть 2. Пир во время чумы
Прошла неделя. Атмосфера в доме стала плотной, как застоявшаяся вода в болоте. Виктория не просто заняла гостевую комнату — она распространилась по всему дому, как плесень. Ее косметика оккупировала ванную, ее одежда валялась на диванах, ее претензии звучали круглосуточно.
Вечером они сидели за ужином. Тимофей приготовил рагу, но Виктория лишь брезгливо ковыряла вилкой в тарелке.
— Мясо жесткое, — констатировала она, отодвигая тарелку. — И специй слишком много. Вы что, пытаетесь скрыть вкус дешевых продуктов?
— Это фермерская говядина, Вика, — процедил Тимофей. Он чувствовал, как мышцы челюсти каменеют.
— Ну конечно, фермерская. Сейчас все так называют, чтобы содрать три цены с лохов, — она насмешливо фыркнула. — Кстати, о ценах. Нам нужно поговорить о бюджете.
Снежана замерла с бокалом воды в руке.
— О каком бюджете? — тихо спросила она.
Виктория откинулась на спинку стула, сложив руки на груди. Её взгляд стал холодным и расчетливым.
— О моем, разумеется. Я посмотрела ваши счета за коммуналку, за продукты... Вы живете на широкую ногу для двух бездельников.
— Мы не бездельники, мы работаем, — Тимофей положил вилку на стол. Звон металла о фарфор прозвучал слишком громко.
— Работаете? — Виктория рассмеялась, коротко и зло. — Ковыряние в деревяшках и лепка куличиков — это хобби. А я говорю о реальной жизни. Так вот, слушайте внимательно.
Она сделала паузу, наслаждаясь моментом.
— Мамы нет, теперь вы должны меня содержать, — заявила Вика зятю и своей младшей сестре.
Снежана поперхнулась водой. Тимофей медленно перевел взгляд с жены на свояченицу.
— Прости, что? — переспросил он, надеясь, что ослышался.
— Ты глухой? — раздраженно бросила Виктория. — Я посвятила маме последние годы. Я была рядом, пока ты, Снежана, лепила свои горшки, а ты, Тимофей, пилил свои доски. Я пожертвовала карьерой, личной жизнью. Теперь справедливость должна быть восстановлена. Вы обязаны компенсировать мне эти годы.
— Вика, но мама болела всего полгода, — робко вставила Снежана. — И мы оплачивали сиделку...
— Сиделка! — взвизгнула Виктория. — А кто держал ее за руку? Кто слушал ее жалобы? Моральный ущерб, слышали о таком? В общем так. Мне нужно обновление гардероба, курс массажа и... скажем, семьдесят тысяч в месяц на карманные расходы. Это минимум. Плюс питание здесь, естественно.
— Твою мать... — выдохнул Тимофей. Он не сдержался.
— Не смей ругаться при мне! — рявкнула Виктория. — Я требую уважения! Я старшая в роду теперь!
Тимофей встал. Его стул с противным скрипом проехал по полу.
— Ты требуешь? — он посмотрел на неё сверху вниз. — Ты живешь в нашем доме, ешь нашу еду, оскорбляешь нашу работу, а теперь требуешь зарплату за то, что ты просто существуешь?
— Я сестра твоей жены! — Виктория стукнула ладонью по столу. — Снежана, скажи ему! Скажи, что мы семья!
Снежана сжалась в комок. Она привыкла быть буфером, губкой, впитывающей негатив.
— Тим... может, мы можем немного помочь... пока Вика не найдет работу... — прошептала она.
— РАБОТУ? — Виктория закатила глаза. — Я в трауре!
Часть 3. Змеиный узел
Следующие дни превратились в испытание на прочность. Виктория не просто ждала денег, она начала вести себя так, словно уже получила их.
В мастерскую Тимофея она зашла без спроса, когда его не было дома. Вечером он обнаружил, что банка с дорогим японским лаком опрокинута, а редкая кисть из меха колонка валяется на полу, безнадежно испорченная.
— Я просто искала жидкость для снятия лака, — небрежно бросила Виктория, когда он предъявил ей претензии. — У тебя там такой бардак, сам виноват. И вообще, воняет у тебя там мертвечиной.
Снежана страдала молча. Виктория критиковала её фигуру, её одежду, её манеру говорить.
— Ты всегда была серой мышью, — вещала Вика, развалившись на диване с тарелкой фруктов. — Мама говорила, что тебе повезло, что хоть кто-то на тебя позарился. Пусть и этот... столяр.
— Он реставратор, Вика, — тихо поправляла Снежана, сортируя счета.
— Один хрен. Пыль и опилки. Кстати, я записалась в спа на завтра. Карту твою я взяла, пин-код же прежний? День рождения мамы? Как примитивно.
Снежана выронила стопку бумаг.
— Вика, это карта для закупки материалов! Там деньги заказчиков!
— Ой, не ной. Заработаешь еще своими горшками. Или муж настрогает буратин и продаст. Я не могу ходить с такой кожей, у меня стресс. Вы обязаны меня поддерживать.
Вечером Тимофей нашел жену в спальне. Она сидела на краю кровати, глядя в одну точку.
— Она потратила тридцать тысяч, — безжизненно сказала Снежана. — Это был аванс за сервиз для ресторана.
Тимофей почувствовал, как внутри что-то щелкнуло. Не громко, без звона. Просто механизм терпения, работавший на износ, рассыпался в прах.
— Блокируй карту, — сказал он.
— Она устроит скандал. Она скажет, что мы её выгоняем, что мы предали память мамы...
— Снежа, она нас жрет. Живьем жрет и не давится.
— Я боюсь её, Тим. Она всегда умела перевернуть всё так, что я оставалась виноватой. В детстве, если она разбивала чашку, то получала я — за то, что "плохо смотрела".
— Ты уже не ребенок. А она не надзиратель.
— Ты не понимаешь... Она сказала, что если мы не будем платить, она отсудит у нас долю в маминой квартире и продаст её цыганам. Или кому похуже. И мы потеряем ту квартиру.
Тимофей замер. Мамина квартира стояла закрытой, они планировали сделать там ремонт и сдавать, чтобы иметь подушку безопасности.
— Она не имеет права. Завещания не было, вы наследницы в равных долях. Она не может продать долю без твоего согласия.
— Она сказала, что найдет способ. Что у неё есть связи. Она давит на то, что я недееспособная, раз позволяю "мужику" управлять собой.
Наглость Виктории не имела границ. Она питалась их страхом, их воспитанием, их неумением хамить в ответ.
Часть 4. Точка кипения
Суббота началась не с солнца, а с грохота. Тимофей проснулся от звука бьющейся керамики. Он вскочил, натянул джинсы и бросился вниз.
Картина была сюрреалистичной. Виктория стояла посреди студии Снежаны. На полу валялись осколки большой напольной вазы, над которой Снежана работала три месяца. Это был сложный заказ, с тонкой росписью и уникальной глазурью.
Снежана стояла на коленях среди черепков, закрыв лицо руками. Её плечи тряслись.
— Что здесь происходит? — голос Тимофея звучал хрипло.
Виктория обернулась. На её лице не было ни капли раскаяния, только злобное торжество.
— Я просто задела её локтем! Понаставили тут хлама, пройти негде! — взвизгнула она. — Это нарушение техники безопасности! Я могла порезаться! Вы бы мне оплачивали лечение!
— Ты задела вазу, которая стояла в углу? — медленно произнес Тимофей, шагая к ней. — В углу, Вика! Ты что, танцевала там?
— Не смей на меня орать! — Вика выставила вперед палец. — И вообще, это уродство. Я сделала вам одолжение. Теперь тут свободнее. И кстати, я заказала доставку еды из ресторана, курьер будет через десять минут. Платишь ты, зятек. У Снежаны на карте ноль, какая жалость.
Снежана подняла голову. Её лицо было мокрым от слез, но в глазах читалось нечто новое. Отчаяние.
— Это был заказ... — прошептала она. — Вика, это сто тысяч рублей...
— ДА ПЛЕВАТЬ МНЕ! — заорала Виктория. — Деньги, деньги! Только о деньгах и думаете! А обо мне кто подумает? Мамы НЕТ! Вы должны заботиться обо мне! Я сирота!
Тимофей смотрел на неё и видел не женщину, не родственницу, а черную дыру. Жадную, ненасытную, наглую пустоту. Она верила в свою правоту. Она верила, что имеет право разрушать, требовать и унижать.
Больше всего его поразило то, что она даже не смотрела на плачущую сестру. Ей было все равно.
Тимофей подошел к столу, где лежала стопка счетов и документов. Он взял тяжелый молоток для глины, которым Снежана отбивала куски.
— Вика, — сказал он. Голос его был странно спокойным.
— Что? Готовь кошелек, курьер звонит.
— Иди к черту, — произнес он.
— Ч-что? — Вика опешила. — Да как ты...
Тимофей вдруг расхохотался. Это был не веселый смех. Это был лающий, страшный звук, от которого у Снежаны мурашки побежали по коже, а Виктория попятилась.
Часть 5. Истерика молота
Тимофей не стал читать мораль. Он не стал взывать к совести. Он просто отпустил тормоза. Весь тот гнев, что копился неделями, всю злость на её хамство он превратил в безумный спектакль.
— СОДЕРЖАТЬ? — заорал он так, что зазвенели стекла в рамах.
Он швырнул молоток на пол с такой силой, что паркет треснул. Виктория взвизгнула и прижалась к стене.
— ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ МЫ ТЕБЯ СОДЕРЖАЛИ?! — Тимофей начал метаться по комнате, хватая вещи и швыряя их обратно. Он схватил со стола вазу с фруктами и перевернул её прямо на ковер. Яблоки и груши покатились по полу.
— ЖРИ! — ревел он, лицо его перекосилось, глаза вылезали из орбит. — ЕШЬ! ЭТО ФЕРМЕРСКИЕ! ДОРОГИЕ! ТЕБЕ ЖЕ НРАВИТСЯ ДОРОГОЕ?
— Ты больной! — просипела Виктория, бледнея под слоем тонального крема. — Снежана, вызови скорую, он псих!
— НЕТ! — Тимофей подскочил к ней вплотную. Вика почувствовала запах стружки и древесной пыли от его одежды. — Я НЕ ПСИХ! Я ЩЕДРЫЙ ЗЯТЬ! ТЫ ХОЧЕШЬ ДЕНЕГ?
Он полез в карман, достал кошелек и начал вытряхивать оттуда купюры, мелочь, чеки. Он бросал их в лицо Виктории, как конфетти.
— БЕРИ! ВОТ ТЕБЕ НА СПА! ВОТ ТЕБЕ НА ТАКСИ! ВОТ ТЕБЕ НА ГРОБ! БЕРИ, ЖАДНАЯ ТВАРЬ!
Его голос срывался на фальцет, переходил в рык. Он вел себя абсолютно неадекватно, непредсказуемо. Он схватил стул и с грохотом ударил им об пол, отломив ножку.
— МЫ ДОЛЖНЫ ТЕБЕ ВСЁ! МЫ РАБЫ! А ТЫ КОРОЛЕВА! — он начал кланяться, делая гротескные, дерганые движения. — ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ВИКТОРИЯ ПЕРВАЯ! ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ХАЛЯВЫ!
— Уберите его от меня! — завизжала Вика, пытаясь проскользнуть к выходу. — Он меня убьет!
— КУДА ТЫ? — Тимофей схватил стоявший рядом кувшин с водой (слава богу, пластиковый) и плеснул водой ей под ноги. — Я ЕЩЕ НЕ ВСЁ ОТДАЛ! Я ЕЩЕ ПОЧКУ НЕ ПРОДАЛ ДЛЯ ТЕБЯ! ДАВАЙ Я СЕЙЧАС ВЫРЕЖУ ПОЧКУ! ГДЕ НОЖ?! СНЕЖАНА, ГДЕ НОЖ?!
Он начал лихорадочно шарить по столам, делая вид, что ищет оружие.
Страх Виктории был животным. Она не ожидала такого от спокойного, вежливого "терпилы". Она привыкла к покорности или вялым оправданиям. Но этот взрыв безумной, неконтролируемой энергии, эта истерика мужчины, готового крушить свой дом, повергла её в панику.
— Психи! Вы оба психи! — завопила она и бросилась к лестнице, на второй этаж, за вещами.
— БЕГИ! — орал ей вслед Тимофей, продолжая швырять по студии подушки, книги, всё, что попадалось под руку. — БЕГИ, ПОКА Я НЕ ПЕРЕПИСАЛ НА ТЕБЯ ВСЁ ИМУЩЕСТВО! ВМЕСТЕ С ДОЛГАМИ ПЕРЕД СОВЕСТЬЮ!
Грохот наверху говорил о том, что Виктория запихивает вещи в чемоданы с рекордной скоростью.
Через пять минут она скатилась вниз, волоча за собой баулы. Тимофей стоял посреди разгромленной комнаты, тяжело дыша, с безумной улыбкой на лице.
— УБИРАЙСЯ!!! — рявкнул он так, что Вика присела. — ЧТОБЫ ДУХУ ТВОЕГО ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО! ИНАЧЕ Я НАЧНУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ЕЩЕ СИЛЬНЕЕ! С МОЛОТКОМ В РУКАХ!
Дверь захлопнулась. Стук каблуков затих вдали неестественно быстро.
В студии наступила тишина. Настоящая. Не звенящая, а плотная, тяжелая тишина после боя.
Тимофей опустился на уцелевший стул. Руки его дрожали, но уже от отходняка. Он посмотрел на Снежану. Она сидела на полу, прижимая к груди осколок вазы, и смотрела на мужа круглыми глазами.
— Ты... ты в порядке? — спросила она шепотом.
— Нет, — честно ответил Тимофей, вытирая пот со лба. — Я чувствую себя идиотом. Но, кажется, это сработало.
— Ты был страшен, — призналась она. — Я сама испугалась.
— Злость, Снежа. Иногда только злость выбивает таких людей из колеи. Они понимают только язык силы и безумия.
Вдруг телефон Снежаны пискнул. Пришло сообщение. Она взяла аппарат, прочитала и нахмурилась.
— Это от нотариуса... маминого.
— Что там? Вика уже успела подать жалобу?
— Нет... Тут написано... — Снежана перечитала текст, её брови поползли вверх. — Тим, ты не поверишь. Нотариус пишет, что пытался дозвониться до Вики, но она сменила номер и не оставила контактов. Он пишет мне.
— И?
— Мама... Мама оставила завещание.
Тимофей подошел к жене и заглянул в экран.
— "По причине того, что моя старшая дочь Виктория обманным путем заставила меня продать дачу три года назад и присвоила деньги, а также учитывая её постоянное отсутствие в моей жизни во время болезни..." — Снежана читала вслух, голос её креп, — "...я завещаю квартиру и все сбережения своей младшей дочери Снежане. Виктория исключена из наследства как недостойный наследник".
Они переглянулись.
— Она знала, — тихо сказал Тимофей. — Вика знала, что мама её раскусила.
— Поэтому она приехала к нам, — осенило Снежану. — Она надеялась сесть нам на шею до того, как вскроется завещание. Или запугать меня, чтобы я отказалась от наследства в её пользу "по-сестрински", пока я еще не видела документов.
— "Мамы нет, теперь вы должны меня содержать", — повторил Тимофей слова свояченицы. — Она просто искала новую кормушку, потому что старая захлопнулась.
— Она сейчас поехала на ту квартиру, Тим.
— Ключи у нас, — напомнил Тимофей. — А замки я сменил неделю назад, помнишь? На всякий случай.
— Ей некуда идти, — Снежана посмотрела на дверь.
Тимофей положил руку ей на плечо.
— У неё есть два здоровых чемодана, наглость и карта, на которой всё ещё есть деньги от твоих заказов, если мы не успели заблокировать. Выживет. Такие не тонут.
Снежана посмотрела на осколки своей лучшей вазы. Потом встала, отряхнула колени и, впервые за много дней, улыбнулась — устало, но свободно.
— Знаешь, — сказала она, — а ведь из этих черепков можно сделать отличную мозаику. Получится даже лучше, чем было.
Где-то далеко, на улице, взвизгнули тормоза такси. Виктория уезжала в никуда, наказанная собственной жадностью и неожиданным гневом того, кого считала лишь безмолвным инструментом.
Автор: Елена Стриж ©