Часть 1. Пыль веков и запах жареной утки
В прихожей пахло не домом, а чужим пиршеством. Густой, жирный дух запечённой птицы с яблоками смешивался с кислым, тяжёлым амбре немытого тела и лекарств, плывущим из дальней комнаты. Нина с трудом стянула рабочие ботинки, испачканные в растворителе и древесной пыли. Спина ныла так, будто вместо реставрации старинного буфета она весь день разгружала вагоны с углем.
В гостиной громко работал телевизор. Звуки глупого ток-шоу перекрывали звон вилок о тарелки.
Нина прошла на кухню, надеясь найти хотя бы стакан воды. Раковина была завалена грязной посудой. Гора тарелок с объедками, жирные сковородки, бокалы с отпечатками губ. На столе, среди крошек, красовался обглоданный остов утки.
— О, явилась! — Голос свекрови, Тамары Павловны, прозвучал из гостиной не приветливо, а требовательно. — Антон, твоя пришла.
В дверном проёме показался Антон. В домашней футболке, с раскрасневшимся лицом, он выглядел сытым и расслабленным.
— Нин, ну ты чего так долго? — лениво протянул он, ковыряя в зубах зубочисткой. — Родители уже два часа сидят. Мать пирог привезла, а чаю никто не нальёт.
Нина посмотрела на мужа. Взгляд упёрся в пятно соуса на его футболке.
— У тебя две руки, Антон. Чайник на плите, — сухо ответила она, открывая кран. Вода ударила в металлическое дно раковины, разбрызгивая жир.
— Не груби, — Антон поморщился. — Мама хотела как лучше, ужин приготовила. Праздник всё-таки.
— Какой праздник? — Нина закрыла воду и повернулась.
— День взятия Бастилии, — хохотнул из комнаты свёкор, Борис Игнатьевич. — Давай, хозяюшка, организуй нам десерт. И это... там бабуля Валя вроде звала кого-то. Сходила бы ты, проверила. А то воняет, спасу нет. Мы тут едим, а оттуда тянет.
Нина почувствовала, как в висках начинает стучать кровь. Она работала двенадцать часов. Она оплачивала ипотеку за эту квартиру. Она покупала продукты, которые они сейчас сожрали.
— Я только зашла, — медленно произнесла она. — Я хочу в душ и спать. Антон, поменяй бабушке памперс.
В комнате воцарилась тишина. Такая плотная, что было слышно, как жужжит муха над остатками пирога. Тамара Павловна появилась в дверях, поджав губы "куриной гузкой".
— Что ты сказала? — переспросила она ледяным тоном. — Антон? Менять памперс? Мужчина?!
— Это его бабушка, — отчеканила Нина. — И его квартира. И его родители, которые сидят здесь и указывают мне.
— Ты неблагодарная! — взвизгнула свекровь. — Мы к тебе со всей душой! Мы воспитали сына, который тебя терпит! А тебе трудно за старым человеком убрать? Это женская доля!
— Женская доля? — Нина усмехнулась, но улыбка вышла кривой и страшной. — А мужская доля — это жрать утку и смотреть телевизор, пока жена горбатится над чужим антиквариатом, чтобы закрыть ваши долги?
— Не перегибай, — Антон шагнул к ней, пытаясь придать лицу суровое выражение. — У меня временные трудности. Ты же знаешь.
— Временные трудности, которые длятся три года? — Нина прошла мимо него, задев плечом. — Я иду в душ. Если к моему выходу бабушка не будет ухожена, а стол не убран, мы будем разговаривать по-другому.
— Ишь, королева! — донеслось ей вслед. — Боря, ты слышал? Совсем девка берега попутала!
Часть 2. Находка в бархатной коробке
Нина стояла под струями горячей воды, смывая с себя запах растворителя, но ощущение грязи не уходило. Слова свекрови скреблись внутри, как наждачка по полировке. "Девка". Они всегда так её называли за глаза. А теперь уже и в лицо.
Выйдя из ванной, она завернулась в халат и направилась в спальню. Ей нужно было просто лечь. Закрыть глаза и исчезнуть. Но путь лежал мимо комнаты бабы Вали. Дверь была приоткрыта. Оттуда несло тяжёлым запахом безысходности.
Нина заглянула. Старушка лежала на сбившихся простынях, глядя в потолок мутными глазами. Памперс явно был переполнен. Никто к ней не заходил. Антон и его родители продолжали гонять чаи на кухне, обсуждая дачу.
— Пить... — прошелестела баба Валя.
Нина сжала зубы так, что заболели челюсти. Она пошла на кухню, налила стакан воды и вернулась. Напоила старушку, поправила подушку. Менять памперс сил не было, но оставить человека так она не могла.
Сделав всё необходимое, Нина, едва сдерживая тошноту от усталости и запаха, пошла в спальню. Ей нужно было найти чистую наволочку. Она открыла верхний ящик комода, где хранила бельё, и замерла.
Поверх стопки простеньких хлопковых наволочек лежал бархатный футляр. Чёрный, с золотым тиснением. Нина знала этот бренд. Очень дорогие часы.
Сердце ухнуло куда-то в желудок. Она открыла коробку. Внутри, на подушечке, сияли хронометры. Массивные, пафосные, вульгарно дорогие. Рядом лежал чек. Сумма заставила её глаза округлиться. Сто пятьдесят тысяч.
Нина медленно села на кровать. Сто пятьдесят тысяч.
Неделю назад Антон сказал, что у нас нет денег на сиделку.
Три дня назад он ныл, что не может скинуться на коммуналку.
Вчера он просил её перевести пять тысяч "на бензин", чтобы съездить к родителям за этой чёртовой уткой.
У него были деньги. Всё это время. Пока она дышала химией, реставрируя дубовые столы девятнадцатого века, пока она мыла его парализованную бабку, пока она терпела его вечно недовольную мать — он тратил её деньги на игрушки.
Дверь распахнулась. Вошёл Антон, весёлый, раскрасневшийся от чая (или коньяка, который он наверняка припрятал).
— Нинуль, там мама спрашивает, где твоё вишнёвое варенье... — он осёкся, увидев в её руках коробку.
Его лицо мгновенно поменяло цвет. Сначала побледнело, потом пошло красными пятнами.
— Ты... зачем ты рылась в моих вещах? — голос его стал высоким и визгливым. — Это... это подарок! Шефу! Мы скидывались всем отделом! Я просто на хранение взял!
— Чек, — тихо сказала Нина, поднимая бумажку. — Оплата картой. Твоей картой, Антон. Последние четыре цифры: 4512. Это та карта, на которую я перевела тебе семьдесят тысяч на оплату курса реабилитации для бабушки. Ты сказал, что клиника закрылась и деньги вернут.
Антон замер. Его бегающие глазки искали выход.
— Ну... да. Я хотел сюрприз. Инвестицию! Часы дорожают! Нина, ты не понимаешь в бизнесе! Я хотел продать их дороже и оплатить всё сразу!
— В бизнесе? — Нина встала. Бархатная коробка в её руке казалась тяжелой, как кирпич. — Ты украл у своей бабушки возможность лечиться. Ты украл у меня.
— Не смей так говорить! — взревел он, переходя в нападение. — Я муж! Я имею право на маленькие радости! А ты вечно со своей кислой рожей! Всё тебе не так! Работаешь сутками, дома бардак, бабка воняет! Я устал от депрессии в этом доме!
В гостиной стихли голоса. Родители прислушивались.
— Маленькие радости? — переспросила Нина. Внутри неё не было слез. Там разгоралось черное, коптящее пламя.
Часть 3. Коронация хаоса
Они вышли в гостиную. Тамара Павловна сидела на диване, как жаба на кочке, расставив ноги и держа чашку на весу. Борис Игнатьевич ковырял вилкой в зубах.
— Что за шум, а драки нет? — ухмыльнулся свёкор.
— Она роется в моих вещах! — ткнул пальцем в Нину Антон. — Устроила допрос из-за денег!
Тамара Павловна картинно закатила глаза.
— Ох, Нина. Меркантильность тебя погубит. Семья — это не дебет с кредитом. Антон старается, крутится. А ты его пилишь. Лучше бы подумала, как мужа ублажить, а не чеки проверять.
— Кстати, о семье, — продолжила свекровь, ставя чашку на полированный столик без подставки. — Мы тут посовещались. Бабушке Вале нужен круглосуточный уход. Тебе придётся уволиться. Твоя мазня с деревяшками копейки приносит, а здоровья не будет. Антон сейчас в гору пойдёт, проект новый намечается. Так что давай, пиши заявление. И нам спокойнее, и ты при деле. А квартиру Валину мы пока сдадим, деньги Антону на развитие нужны.
Нина смотрела на них. Три сытых, наглых лица. Они всё решили. Её жизнь, её время, её деньги. Они распределили её ресурсы, как стервятники делят тушу, которая ещё даже не сдохла.
— Уволиться? — переспросила Нина почти шёпотом.
— Ну да, — кивнул Борис Игнатьевич. — Баба не должна работать, если в доме старик. Это традиция.
Антон стоял рядом с матерью, подбоченившись. Он чувствовал поддержку стаи.
— Ты же сама хотела семью, Нина, — добавил он снисходительно. — Вот и проявляй заботу. Мы же тебе честь оказали, в свой круг приняли.
Что-то внутри Нины лопнуло. Звук был сухой и резкий, как треск ломающейся балки перекрытия. Страх исчез. Усталость исчезла. Осталась только чистая, дистиллированная ЗЛОСТЬ.
Она разжала пальцы. Коробка с часами упала на пол. Глухой стук.
— Честь? — Нина шагнула вперёд. Её лицо исказилось. Губы дрожали не от плача, а от бешенства. — Вы называете это честью? Жрать мою еду, гадить в моем доме и указывать мне?
— Но-но! — Тамара Павловна привстала. — Ты как разговариваешь со старшими?!
— МОЛЧАТЬ! — рявкнула Нина так, что свёкор выронил вилку.
Звук её голоса был страшен. Это был не крик истерички, это был рёв зверя, которого загнали в угол копьями.
— Я оплачиваю, этот банкет! Я мою вашу бабку! Я чиню этот дом! А вы... вы решили, что я ваша прислуга? Бесплатное приложение к квадратурам?
Антон попытался схватить её за руку:
— Успокойся, ты неадекватна...
Нина отшвырнула его руку с такой силой, что он отлетел к серванту. Звон посуды.
— Я ВАМ НЕ ДЕВКА! — Заявила Нина своей свекрови, свёкру и мужу. — А ЗА СВОЕЙ БАБКОЙ УХАЖИВАЙТЕ САМИ!
Часть 4. Танец разрушения
В комнате повисла пауза, какая бывает перед взрывом газа. И взрыв грянул.
Тамара Павловна набрала воздуха, чтобы разразиться тирадой, но Нина не дала ей шанса. Она схватила со стола блюдо с остатками утки. Жирный соус, кости, куски кожи.
— Любите покушать? — Нина с размаху швырнула блюдо на пол, прямо под ноги свекрови. Осколки брызнули фонтаном, жир полетел на колготки Тамары Павловны, на ковёр, на обои.
— Твою мать! Ты сдурела?! — заорал свёкор, вскакивая.
— ДА ПОШЁЛ ТЫ! — Нина схватила вазу с цветами, которую "любезно" подарила свекровь на прошлый день рождения (дешевую, с распродажи), и запустила ею в стену, в десяти сантиметрах от головы Антона.
Вода и стебли. Осколки. Хаос.
— Вы хотели ремонта? Будет вам ремонт! — Нина металась по комнате как фурия. Она была страшна в своём гневе. Волосы растрепались, глаза горели безумным огнём.
Она подлетела к большому телевизору — гордости Антона, купленному в кредит, который платила она.
— НЕТ! НЕ СМЕЙ! — завизжал Антон, понимая её намерение.
Нина схватила тяжёлую статуэтку бронзового коня (ещё один пылесборник от Тамары) и со всей дури всадила её в центр экрана.
ХРУСТЬ.
Паутина трещин мгновенно покрыла черную гладь. Матрица потекла разноцветными полосами.
— Ты больная! Милицию! Вызовите милицию! — визжала Тамара Павловна, прижимаясь к дивану и поджимая ноги, испачканные в утином жире. — Она нас убьёт!
— Вызывай! — заорала Нина, хватая лежащие на полу часы за сто пятьдесят тысяч. — Пусть пишут протокол! Я скажу, что это вы меня грабили три года!
Она замахнулась часами. Антон бросился перехватывать, но поскользнулся на жирном куске утки и с грохотом рухнул на пол, ударившись копчиком. Часы полетели в открытую форточку. С пятого этажа. В тьму двора.
— МОИ ЧАСЫ! — взвыл Антон, катаясь по полу.
Нина стояла посреди разгрома, тяжело дыша. Грудь ходила ходуном. Но ей вдруг стало невероятно легко. Будто она сбросила бетонную плиту.
— Вон, — сказала она. Уже тихо. Но этот тон был страшнее крика. — Вон из моей квартиры. Сейчас же.
— Это и квартира моего сына! — прошипела свекровь, пытаясь оттереть пятно с юбки. — Мы никуда не уйдём! Мы права имеем! Прописка!
Нина расхохоталась. Смех был лающий, отрывистый. Она пошла в прихожую, вытащила из сумки папку с документами, которую принесла сегодня с работы (нужно было отсканировать).
Вернулась и швырнула папку в лицо Антону, который всё ещё сидел на полу.
— Читай, идиот.
Часть 5. Холодный рассвет
Антон дрожащими руками открыл файл.
— Что это? — он щурился, силясь разобрать буквы без очков.
— Выписка из ЕГРН, свежая. И договор дарения.
— Какого дарения? — влез Борис Игнатьевич. — Бабка ещё жива!
— При чём тут бабка? — Нина смотрела на них с презрением, как на тараканов. — Эту квартиру, в которой вы сейчас гадите, мне подарил мой отец за два дня до нашей свадьбы. А ремонт я делала на деньги от продажи бабушкиного дома в деревне. Антон, ты здесь никто. Ты даже не прописан, ты здесь временно зарегистрирован. И регистрация закончилась месяц назад. Я просто забыла продлить. А теперь не продлю.
Антон переводил взгляд с бумаги на жену. Его рот открывался и закрывался, как у рыбы.
— Но... мы же семья... Ты говорила... общие деньги...
— Я говорила, что мы семья. А ты слышал "дойная корова".
Нина подошла к двери и распахнула её настежь.
— У вас пять минут. Что не успеете собрать — полетит в мусоропровод.
— А бабушка? — Тамара Павловна попыталась разыграть последний козырь. — Ты что, выгонишь старого больного человека на улицу? Своего мужа родная кровь!
— О, нет, — улыбнулась Нина, и от этой улыбки Тамаре стало холодно. — Бабушка — это ваша проблема. За ней ухаживайте сами. Берите её. Прямо сейчас.
— Куда?! У нас однушка! Нам некуда! — взвыл свёкор.
— В машину. В такси. На вокзал. Мне плевать. Вы же хотели её квартиру сдавать? Вот и живите там с ней. Ах да, ключей у вас нет. Они у Антона... были.
Нина подошла к тумбочке в прихожей, где лежала связка ключей Антона (он бросил их, когда пришёл). Она взяла их и демонстративно положила себе в карман.
— Квартира бабы Вали опечатана нотариусом. Там долги за коммуналку за пять лет. О которых вы "забыли" мне сказать, Антон. Я сегодня узнала. Так что пока вы не погасите триста тысяч долга, туда никто не заедет.
Лица родственников вытянулись. Жадность сменилась ужасом. Они поняли, что халява не просто кончилась. Халява захлопнула капкан.
— УБИРАЙТЕСЬ! — рявкнула Нина.
Сборы заняли три минуты. Антон пытался собрать свою приставку, но шнуры перепутались. Отец толкал мать. Они кое-как одели бабу Валю, которая стонала и ничего не понимала. Антон взвалил старушку на себя. Выглядели они жалко. Кучка мародёров, которых погнали с пепелища.
Когда дверь за ними захлопнулась, Нина закрыла её на оба замка и накинула цепочку.
Она сползла по стене на пол. Но не плакать. Она смотрела на разбитый телевизор, на пятна жира, на перевёрнутые стулья.
В кармане пиликнул телефон. СМС от банка: "Платёж за ипотеку списан".
Нина встала. Взяла веник.
— Ничего, — сказала она пустой комнате. — Зато воздух чистый будет.
Она подошла к окну. Внизу, у подъезда, Антон пытался запихнуть бабушку на заднее сиденье своего кредитного "Соляриса". Его родители орали друг на друга, размахивая руками. Машину завели не с первого раза.
Нина смотрела, как красные габаритные огни удаляются в темноту.
— А часы, — пробормотала она, вспоминая полёт стопятидесятитысячного брегета, — я всё равно нашла подделку на "Авито", когда цены гуглила. Китайская реплика, две тысячи рублей. Вор у вора дубинку украл.
Она усмехнулась, взяла совок и начала сгребать осколки своей прошлой жизни.
Автор: Елена Стриж ©