Глава 3
Прошло пять лет. Антону было двадцать шесть. Он работал в крупной IT-компании, у него была хорошая квартира, деньги, немного друзей. Он построил жизнь, в которой ему было комфортно. Он был как хорошо отлаженный механизм. Эмоции он до сих пор держал при себе, но теперь это была не броня отчаяния, а осознанный выбор.
Он встретил девушку. Ее звали Света. Она была похожа на него — спокойная, наблюдательная, негромкая. С ней он мог молчать часами, и это молчание не было неловким. Он рассказал ей о своей семье. Немного. Без подробностей. Сказал, что они не близки. Света кивнула, не стала допытываться. Ее принятие было для него целительным.
И вот в одну субботу утром раздался звонок. На экране телефона горело слово «Мама». Он не брал трубку неделями, но сейчас что-то щелкнуло. Он ответил.
— Алло?
— Антон? — голос Марии дрожал. — Ты… ты можешь приехать? С папой плохо.
Дмитрий попал в больницу с обширным инфарктом. Врачи говорили, что шансов мало.
Антон стоял в больничном коридоре и смотрел на мать. Она постарела за одну ночь. Сидела, ссутулившись, сжав в руках смятый платок. Лера была в отъезде, с мужем и ребенком, летела на следующий рейс.
Он подошел, сел рядом.
— Как он? — спросил Антон.
— Без сознания, — прошептала Мария. — Врач сказал, что критически.
Они сидели в тишине. Та самая, густая, домашняя тишина, но теперь она была наполнена страхом и болью.
— Знаешь, — вдруг сказала Мария, не глядя на него, — он всегда спрашивал о тебе. Каждую неделю. «Как Антон? На работе все хорошо? Не болеет?» Он… он гордился тобой. Просто не умел этого показывать.
Антон ничего не ответил. Эти слова ничего не меняли. Слишком поздно.
Дмитрий не пришел в себя. Он умер той же ночью.
Похороны прошли в тумане. Люди в черном, чужие соболезнования, тихий плач Леры. Антон держался стойко, помогал с организацией. Он был опорой. И в этом была горькая ирония — нелюбимый ребенок стал единственной опорой в час отчаяния.
Когда все разошлись, они остались втроем в опустевшем доме: Мария, Лера и Антон. Вечер. Опять тишина. Но теперь она визжала.
И вдруг Мария заговорила. Говорила тихо, глядя в пустоту, и слова ее лились, как кровь из давней, не заживающей раны.
— Я знаю, что была плохой матерью тебе, Антон. Я знаю. С самого начала. Ты был нежеланным. Мы с отцом ругались тогда, денег не было, я боялась… А когда ты родился, я смотрела на тебя и не чувствовала ничего. Пустоту. А потом чувствовала вину. И чем больше я винила себя, тем больше отдалялась. Проще было сосредоточиться на Лере. Она была легкой. А ты… твой взгляд, такой взрослый, такой понимающий… он меня обвинял. Мне казалось, ты все видишь, все знаешь.
Она плакала. Впервые он видел ее такой — беззащитной, сломленной.
— Я не оправдываюсь. Я просто… я просто хочу, чтобы ты знал. Это была не твоя вина. Никогда. Это была моя. Моя слабость. Моя холодность. Ты был прекрасным ребенком. Ты просто был. А я… я не смогла.
Лера сидела, охватив голову руками, и рыдала. Она тоже все понимала. Просто раньше не хотела видеть.
Антон слушал. И впервые за много лет что-то в нем дрогнуло. Не прощение. Не оправдание. Но понимание. Понимание того, что его нелюбовь не была чем-то личным. Это была трагедия его матери. Ее несчастье. Ее неспособность любить.
Он не обнял ее. Не сказал, что все в порядке. Потому что все не было в порядке. Рана была слишком глубока.
— Я знаю, мама, — тихо сказал он. — Я давно это знаю.
Эпилог
Прошел год. Антон стоит у того же окна, в том же доме. Но тишина теперь другая. Она не давит, а просто есть. Он приезжает по воскресеньям на обед. Они с матерью учатся общаться заново. Медленно, осторожно, как два выздоравливающих после долгой болезни человека. Иногда они даже смеются.
Он держит на руках свою маленькую племянницу. Она тянет к нему ручки, улыбается. Он улыбается в ответ. И он знает, что этого ребенка будут любить. Безусловно и полностью. Он сделает для этого все, что в его силах.
Он смотрит в окно. На качелях, которые починил на днях, качается его племянница. А рядом, на скамейке, сидит Света. Его Света. Та, что научила его, что любовь бывает тихой, но верной. Что его молчание может быть услышано.
Он не был любимым ребенком. Эта боль навсегда останется шрамом на его душе. Но он выжил. Он выстоял. И теперь, глядя на свое отражение в стекле, он больше не видел там тень. Он видел человека. Сильного. Сложного. Заслуживающего любви.
Он повернулся и пошел в сад. Навстречу тихому солнцу, навстречу своей жизни. Той, что он построил сам. Вопреки всему