Пролог
Тишина в доме была особенной — густой, тягучей, словно насыщенной невысказанными упреками. Она впитывала в себя все звуки: скрип половиц, тиканье часов в гостиной, даже собственное дыхание. Мария стояла у окна, глядя на увядающий осенний сад, и чувствовала эту тишину каждой клеткой своего тела. Она была ее привычной средой, ее коконом. А за стеклом, под промозглым дождем, сидел на качелях маленький мальчик. Ее сын. Антон. Он не плакал, просто сидел, поджав колени, и смотрел куда-то в сторону забора. Он знал, что внутрь его не позовут. Не потому, что злые, а потому, что забудут. О нем всегда забывали.
Глава 1
Антону было семь лет, когда он понял, что с ним что-то не так. Не так, как с другими детьми. Не так, как с его старшей сестрой Лерой. Ее голос в доме звучал колокольчиком, его встречали улыбками и объятиями. Ее рисунки вешали на холодильник. Ее успехами в школе восхищались. Когда Лера смеялась, мама смеялась в ответ. Когда смеялся Антон, мама оборачивалась и спрашивала: «Что случилось?» с легкой тревогой в голосе, будто смех его был ненормальным явлением.
Его день рождения был 25 декабря. Всегда суета, предпраздничные хлопоты. Его торт стоял на столе рядом с первыми подарками к Новому году. «Как удобно, — шутил папа, — два праздника сразу». Но Антон видел, как мама устало выдыхала, когда вспоминала, что нужно испечь еще один, отдельный торт. Ей было не до него. Вселенной было не до него.
Он научился быть тихим. Незаметным. Он — тень, скользящая по стенам родного дома. Он не просил, не требовал, не капризничал. Он наблюдал. Он видел, как мама с нежностью поправляла Лере бант, а его воротник всегда был как-то криво завернут. Он слышал, как папа, рассказывая анекдоты, смотрел только на Леру и маму, а его взгляд будто проходил сквозь Антона, как сквозь пустое место.
В школе его называли «тихоней». Учителя хвалили за спокойствие, но в их похвалах сквозила легкая недоуменная жалость. У него не было друзей. Он не умел идти на контакт, его отчужденность была броней, которую он надел, сам того не осознавая.
Однажды, в десять лет, он нашел на улице щенка. Маленького, жалкого, дрожащего. Он принес его домой, зажав под курткой, с надеждой, от которой заходилось сердце.
— Мам, можно? — спросил он, впервые за долгое время глядя ей прямо в глаза.
Мария взглянула на грязный комочек, потом на сияющее лицо сына. И сморщилась.
— Нет, Антон. У нас нет времени на животных. И потом, шерсть повсюду. Лера аллергия.
У Леры не было аллергии. Антон это знал. Он молча вынес щенка обратно на улицу. Сидел с ним на лавочке до вечера, пока щенка не забрала какая-то старушка. В тот вечер он не плакал. Он просто что-то понял. Окончательно и бесповоротно.
Лера росла в лучах обожания. Она была живой, яркой, талантливой. Занималась танцами, музыкой, училась на отлично. Она искренне не замечала, что с братом что-то не так. Для нее он был просто странным, тихим братишкой, который вечно сидит в углу с книгой. Иногда она пыталась его растормошить, вовлечь в игру, но он уходил, словно улитка в раковину.
— Мам, а почему Антон всегда один? — спросила она как-то раз.
Мария, помешивая суп, на мгновение задумалась.
— Он просто такой, дочка. Не такой, как все. Не такой, как ты.
В этой фразе не было злого умысла. Но в ней была вся суть. «Не такой, как ты». Ты — эталон. Он — отклонение.
Отец, Дмитрий, был человеком мягким, погруженным в работу. Он приходил поздно, уходил рано. Дом был крепостью Марии, и он предпочитал не вмешиваться в ее порядки. Он любил Антона, конечно. По-своему. Но его любовь была пассивной, какой-то далекой. Он мог похлопать его по плечу, спросить про уроки, но никогда не садился поговорить по душам. Не видел, что в глазах сына с каждым годом растет пустота.
Подростковый возраст Антона был похож на холодную войну с самим собой. Он ненавидел свое отражение в зеркале. В нем не было ничего примечательного — обычные черты, обычный взгляд. Ничего, что могло бы привлечь внимание, вызвать любовь. Он пытался. Пытался хорошо учиться. Принес однажды пятерку по математике — олимпиаду выиграл.
— Молодец, — сказала мама, отвлекаясь от телефона. — А Лера сегодня на концерте сольный номер танцевала. Ты бы видел, как она прекрасна была!
Он пытался заниматься спортом. Но папа, придя на его первые соревнования по плаванию, смотрел на часы. Ему было скучно.
В шестнадцать он окончательно смирился. Он был нелюбимым ребенком. Это был не диагноз, а приговор. Фундаментальный закон его вселенной. Он перестал пытаться что-то изменить. Он уходил в книги, в музыку, в свой внутренний мир, который был богаче и добрее, чем мир внешний. Он научился не чувствовать. Вернее, чувствовать так, чтобы этого никто не видел. Его лицо стало маской бесстрастия.