Часть 9. Глава 197
Костя очень медленно прошёл еще несколько метров, пока не оказался на краю свежей, дымящейся воронки. Вокруг сильно пахло сгоревшей взрывчаткой и палёной шерстью. На противоположном крае образовавшейся после удара снаряда ямы лежала собака. Она была крупной, рыжей. Студент двинулся к ней, держа на прицеле автомата, – а ну как вскочит и набросится? Но, когда подошёл ближе, понял: животное мертво. Из ее тела, напротив сердца, торчал крупный осколок.
Рядом с собакой лежали три маленьких, неподвижных тельца, похожих на грязные, мокрые тряпочки. Они тоже не шевелились, – видимо, удар пришёлся в тот момент, когда животное кормило своих малышей. Снова услышав писк, Костя повернулся в его сторону и, к своему удивлению, в паре метров заметил еще один комочек. Маленький, размером с ладонь, едва живой, он шевелил тонкими грязными лапками, пытаясь подползти от мёртвой матери, и издавал тихий, надрывный скулёж, который вызвал у медбрата приступ злости за тех, кто сотворил всё это с нечастными животными, и жалости к оставшемуся в живых.
Костя опустился на колени в липкую, глинистую грязь, и поднял малыша осторожно, ощущая его почти невесомую хрупкость. Щенок был неожиданно тёплым и слабым, его мягкая шёрстка мокрой от запекшейся крови и местами покрыта комьями грязи. Глаза едва открывались, тонкие веки дрожали, и в них не было страха, только невыносимая, древняя усталость, как будто он уже прожил целую жизнь.
Студент догадался, что произошло: щенята прибежали к матери, чтобы поесть. Добраться успели только трое, четвёртый замешкался, это его и спасло – когда случится взрыв, малыша отбросило в сторону ударной волной. Осколки ударили снизу вверх, но животинка оказалась настолько мелкой, что куски металла пролетели у нее над головой, не поранив. Ее разве что контузило, и только. Остальной семье не повезло, – они погибли.
Костя с щенком на ладонях вернулся к «таблетке», возле которой Дед возился, меняя пробитое колесо на запаску.
– Студент… – начал было водитель, увидев медбрата. Его лицо было смесью жёсткого гнева и глубокой усталости, морщины вокруг глаз стали резче. – Какого лешего ты?.. – он запнулся на полуслове, увидев животное. – Нет, Костя. Нельзя. Оставь. Ты что, не понимаешь? Мы на передке. Это лишний груз, обуза.
– Там их четверо было, – тихо сказал Студент, и его голос неожиданно дрогнул, так что пришлось прокашляться. – Снарядом накрыло. Этот… один остался, дышит еще.
Дед длинно и зло выругался, сплюнув в дорожную грязь, помянув нехорошим словом всех нацистов вместе взятых, но взгляд его смягчился, скользнув по дрожащему маленькому комочку в руках Кости, который выглядел нелепо на фоне грязной камуфляжной куртки. Водитель, замерев с тяжёлым домкратом в руках, посмотрел на Студента очень пристально, пытаясь понять: у пацана искренний порыв или блажь напала. Всё-таки решил, что второе.
– В машину, – буркнул Дед, резко отворачиваясь и завершая подтягивать болты на установленном колесе. – Только под ноги не клади, раздавим. И чтоб не пищал громко. И не дай бог он нам тут что-нибудь занесёт, заразу какую.
Валя высунулась из дверей, пытаясь оценить ситуацию.
– Что там? – спросила она.
Костя подошёл и протянул ей щенка. Медсестра взяла его без колебаний, её руки, только что проверявшие пульс раненого, имевшие дело с кровью и болью, стали невероятно нежными, словно держали пушинку.
– Живой, – сказала она. – Но рана на лапке. Небольшая, рваная. И истощённый очень.
– Давайте колесо доделаем, – сказал Дед, голосом, не терпящим возражений. – А вы там… смотрите.
Они работали ещё пять минут, которые протянулись, как несколько часов, наполненные скрежетом металла и тяжёлым дыханием. Костя старался, хотя руки тряслись, но не от страха, а от того, что в груди клубилось непонятное чувство, тугой, горячий ком. Он вспоминал маленький комочек жизни, который цеплялся за воздух, за каждый вдох, и внутри что-то переворачивалось. Это была жизнь, чистая и беззащитная, которую он только что вырвал из лап смерти.
Когда поехали, машина тяжело вздохнула и тронулась. Щенок лежал на сером армейском одеяле, накрытый краем, положив крошечную голову на Валину ладонь. Медсестра капала воду из шприца ему на язык, говорила что-то тихое, успокаивающее, монотонное, словно молитву читала. Костя, глядя на эту картину, испытывал такую нежность, что… Он даже подумал: если бы прямо сейчас ему приказали кинуться в одиночку на вражеский опорник, только чтобы спасти Валину жизнь, сделал бы это не задумываясь, пусть даже ценой собственной.
Раненые иногда стонали, их голоса были глухими от боли. Дед ругался на кочки, которые подбрасывали машину. Костя удерживал капельницу тяжёлому, следя за тем, чтобы игла не вышла из вены, но его взгляд то и дело возвращался к маленькому щенку, и ладони медсестры Парфёновой. В голове у Студента даже песня зазвучала: «Я буду руки твои целовать, Я стану грустью в улыбке твоей…» Только он понятия не имел, откуда она, кто автор и так далее. Да это было и неважно. Всё, кроме «я буду руки твои целовать».
Через час, когда солнце начало клониться к закату, бригада наконец добралась до расположения эвакуационного взвода. Это был лагерь из палаток и блиндажей, где пахло йодом и сырой землёй. Когда «таблетка», заскрипев тормозами, остановилась, к ней тут же подбежали санитары. Выгрузили «трёхсотых» и унесли на сортировку, которой сегодня занимался Док, как всегда деловой, жёсткий, в идеально чистом, несмотря ни на что, халате. Он не тратил время на эмоции, его лицо было маской сосредоточенности.
– Этот тяжёлый – сразу в операционную, – сказал капитан сухим командным голосом, указывая на носилки. – Остальным – осмотр и процедуры по надобности.
Щенка Валя вынесла сама, держа его под курткой и прижимая к себе, чтобы скрыть от посторонних глаз и сохранить тепло.
– Куда? – спросил Док, заметив странную позу медсестры. Его острый взгляд скользнул по её фигуре.
– К себе, – она сказала это твёрдо и без тени сомнения, но Док даже бровью не повёл.
– Покажи, что у тебя.
– Неважно, товарищ капитан.
– Мы в армии, Парфёнова. Это приказ.
Она раскрыла куртку, показала щенка.
– Выброси, всё равно сдохнет, – сказал Док и пояснил: – маленький слишком. Без матери не протянет. Да и не место ему здесь.
– Оставлю себе, – сказала Валя упрямо. – При всём уважении, Док. Это не обсуждается.
– Тогда возись с ним сама, – он сделал жест рукой, отмахиваясь от лишних проблем, и пошёл дальше, чтобы отдать новые распоряжения.
Валя отнесла малыша в блиндаж, в их маленькое временное убежище. Костя пошёл за ней, не в силах отвести взгляд от свёртка. Дед остался у машины, думая о том, как заделать новые дыры на корпусе, пока ржаветь не начали. К тому же требовалось восстановить пробитое колесо: на запаске постоянно ездить – глупость, износится она раньше времени, а каптёрщика, эту крысу тыловую, днём с огнём и ночью с дроном не сыщешь – сидит себе где-нибудь в тихом защищенном месте, всего и вся боится.
В блиндаже, куда спустилась Валя с Костей, было тепло и пахло сырой землёй, влажным деревом и соляркой, которую использовали в качестве топлива для коптилок, а иначе батареек не напасёшься. Лира, услышав их шаги, проснулась, подняв голову с подушки, увидела свёрток.
– Это что такое? – спросила она, и в её голосе прозвучало искреннее удивление.
– Наша находка, – ответила Парфёнова, аккуратно разворачивая серую ткань.
Костя встал рядом, прислонившись спиной к холодной, сырой стене блиндажа, пытаясь понять, отчего всякий раз, когда он оказывается в непосредственной близости от Вали, у него на душе становится спасительно спокойнее, даже если вокруг зона боевых действий и «трёхсотые». Это всякий раз напоминало ему короткую, незапланированную передышку посреди шторма.
Щенок пискнул тонко и жалобно, как птенец. Открыл глаза шире. Слабенько, словно это требовало от него неимоверных усилий.
– Ах, вот оно что, – улыбнулась Лира. – Имя есть у вашего найдёныша? Это мальчик или девочка?
Валя посмотрела на Студента, её лицо было бледным от усталости и пережитого волнения, но глаза светились мягким, нежным светом.
– Ты нашёл. Ты и называй. Это твой подопечный, Костя.
Он замялся. Почувствовал внезапную, острую ответственность за это крошечное, грязное, раненое и голодное существо. Перебрал в уме десятки кличек, от самых героических до жутко нелепых, но все они казались слишком громкими или слишком глупыми для маленького комочка. Потом сказал, глядя на него:
– Живуля. Она же… самочка, верно? – спросил он, не решившись использовать более общеупотребительное слово.
– Подходит, – сказала Валя с улыбкой, и в её глазах мелькнула тёплая искорка, которая пробилась сквозь пелену усталости и страха.
Щенок потянулся, выгнув спинку и слабо дёрнув лапкой, ткнулся сухим тёплым носиком в ладонь Вали. Костя смотрел на это и чувствовал, как внутри у него растёт что-то светлое – непривычное, почти забытое, но такое настоящее и нужное. Не для фронта. Для жизни. Для того, чтобы помнить, что она существует и стоит того, чтобы за неё цепляться.
Вскоре Студент, почувствовав, что в женском коллективе он лишний, поднялся наверх. Вечер наступал быстро, словно кто-то опускал тяжёлый, тёмный занавес над миром. Небо окрасилось в багровые тона, отражая далёкие, невидимые пожары. Где-то далеко, глухо и ритмично, била арта, не давая противнику возможности спокойно провести ротацию, и этот звук был уже привычным фоном, как биение огромного больного сердца.
Костя пришёл в то место, – это был полуразрушенный частный дом, – где Дед сидел посреди просторной комнаты на ящике, покосившемся от времени и влаги. Он задумчиво смотрел на полосу горизонта, виднеющуюся из оконного проёма, где сгущалась тьма. Его фигура казалась высеченной из камня, недвижной и тяжёлой.
– Ну что? – спросил водитель, не глядя, голосом, в котором не было вопроса, только констатация факта.
– Живая, – ответил Костя, чувствуя, как это простое слово обретает огромный, почти невыносимый вес.
– Ты про кого? – поинтересовался Дед.
– Про щенка. Девчонкой оказался…
Водитель хмыкнул.
– И мы живы. Значит, ладно. Пусть будет. Она нам не помеха. – Дед помолчал некоторое время, потом покачал головой. – Вот уважаю тебя, Костик, но знаешь, ты всё-таки редкостный растыка.
– Это еще почему? – удивился Студент, усаживаясь на еще один ящик.
– Да просто всё. Вот где твои глаза?
– Как это где? На месте…
– На пятой точке, а не на месте, – хмыкнул Дед. – Ты замечаешь вообще, как Валя на тебя смотрит?
Костя смутился так сильно, что не сразу даже сообразил, что ответить старшему товарищу. Наконец спросил:
– Ну… и как? По мне, так на коллегу, на товарища, сослуживца.
Водитель снова покачал головой.
– Притворяешься глупым, что ли?
– Да я…
– Головка от рукоятки, – перебил Дед. – Ох, молодые! Всё вам надо разжевать и в рот положить. Да нравишься ты ей, не заметил ещё?
– Кто? Я?!
– Нет, блин, конь в пальто! Ну тупи, Костик! Глаза разуй. Валентина – женщина красивая, серьёзная, опытная. К тому же внимание на тебя обращает.
– Как на коллегу…
– Тьфу! – сплюнул Дед разочарованно. – На коллег так не смотрят. У неё к тебе интерес. Понимаешь, что это значит?
– Ну, я…
Водитель опять разочарованно сплюнул.
– Костя, не тупи.