Часть 9. Глава 198
После этих слов, ничего не добавив больше, Дед поднялся и медленно, с недовольным старческим каким-то кряхтением пошёл к своему укрытию – подвалу. Костя посмотрел ему вслед, потом – в ту сторону, где осталась Валя со щенком, которого прижимала к груди, как самое ценное сокровище, и подумал, что даже в этом месте, где каждый день может стать последним, иногда возникают такие вещи, ради которых хочется жить.
Услышать, как щенок снова пискнул, доказывая свою жажду жизни. Увидеть, как Валя улыбнулась в ответ. Как зазвучал ее голос, как солнечный луч осветил ее лицо, и чтобы этот свет на мгновение затмил бы всю окружающую, бесконечную тьму. Костя сидел, прислонившись к холодной стене, и чувствовал, как усталость последних дней наваливается на него тяжёлым, свинцовым грузом. Но всё равно он радовался тому, что смог спасти Живулю – крошечный, тёплый комочек, напоминающий о том, что рано или поздно всё это закончится, и на многострадальной земле снова наступит мир.
***
Первые пару часов после возвращения у Вали прошли в суете и попытках накормить нового члена их маленького сплочённого коллектива.
– Ну, давай, малыш, ешь, – бормотала медсестра, поднося к мордочке щенка кусочек тушёнки, размятый до состояния паштета. Она старалась говорить тихо, чтобы не напугать его. – Это вкусно. Наша фронтовая еда. Привыкай, тебе обязательно понравится.
Живуля лишь слабо отворачивалась, морща крошечный носик. Она не проявляла никакого интереса к еде. Медсестра, видя это, пробовала снова и снова, терпеливо, но безрезультатно. Щенок был слишком слаб, чтобы сопротивляться, но находил в себе силы отказываться от более чем щедрого предложения подкрепиться.
– Может, она просто в шоке? – предположил Студент, который недавно вернулся и теперь сидел неподалёку, чистя свой автомат. Его обычно весёлое лицо было серьёзным. – Ей надо время прийти в себя, так сказать, привыкнуть к новой обстановке.
– Время у нас пока есть, – мрачно ответил Док, который наблюдал за ними, прихлёбывая горячий чай. – А вот сил у неё, похоже, нет. Если не поест, то и до утра не дотянет.
Валя бросила на капитана гневный взгляд, но ничего не сказала. Субординация, чтоб её леший взял! Лишний раз и хочется высказать что-нибудь эдакое, да нельзя. Вот и приходилось мириться, задвигая подальше собственные чувства.
С наступлением ночи ситуация стала критической. Живуля начала скулить. Сначала это был тихий, едва слышный писк, но постепенно он перешёл в нещадный, надрывный скулёж, который пронзал тишину блиндажа. Это был звук абсолютного отчаяния, голода и боли.
Валя взяла щенка на руки, прижимая к себе, пытаясь согреть и успокоить. Она гладил Живулю, шептала ласковые слова, но щенячий стон не прекращался и становился громче, острее, словно крошечное существо пыталось криком вырваться из своего слабого тела.
– Да что же ты, маленькая! – прошептала Парфёнова почти в отчаянии, чувствуя, как в груди поднимается волна беспомощности и гнева. Она была готова выносить «трёхсотых» из серой зоны, терпеть нападения дронов, но перед этим крошечным умирающим существом оказалась совершенно бессильна.
Дошло до того, что скулёж разбудил Лиру. Она спала на койке в углу, завернувшись в одеяло. Она считалась женщиной с жёстким, но справедливым характером и удивительно сильными руками. Однажды десять километров тащила на себе тяжёлого «трёхсотого» весом около 120 кг, – здоровенного десантника, напоровшегося на мину. Как ей это удалось, никто не знал. Было известно лишь, что Лира допёрла бойца, ему сделали операцию, сумели спасти почти оторванную ступню.
Теперь коллега поднялась, поправила волосы и подошла к Вале.
– Дай-ка её мне, посмотрю, – сказала она, и в голосе не было ни тени раздражения, только профессиональная сосредоточенность.
Парфёнова осторожно передала Лире щенка. Живуля, почувствовав новые руки, на мгновение затихла, а потом снова издала жалобный, тонкий звук. Коллега положила её на колени, развернула одеяло и начала осматривать. Пальцы медсестры, несмотря на вызванную недосыпом усталость, были ловкими и нежными. Она ощупала крошечный живот, осмотрела пасть, проверила дёсны.
– Сколько ей, по-твоему? – спросила Лира, не отрываясь от осмотра.
– Не знаю, – ответила Валя. – Наверное, недели три-четыре. Она совсем маленькая.
Медсестра покачала головой.
– Нет. Максимум три. Может, три с половиной. Это ещё совсем кроха, видишь? Глаза только-только открылись, – она подняла взгляд на Парфёнову, и в её глазах мелькнула та самая искорка, которую Валя часто видела в глазах коллеги – смесь сострадания и решимости.
– Тушёнка ей не подходит, Валюша. И любая твёрдая пища. Она ещё не умеет её переваривать. Нет нужных ферментов. Ей бы по-прежнему следовало бы питаться молоком матери.
– Молоком? – переспросила Парфёнова. – Но… где его тут взять?
– В молодости, – начала Лира, и на её губах появилась лёгкая, почти незаметная улыбка, – я была заводчиком. Восточно-европейские овчарки. Серьёзное дело. Я знаю, как выкармливать щенков. Ей нужно молоко. Козье или специальная сухая смесь для щенков. Но не коровье, оно слишком жирное и может вызвать понос.
В блиндаже повисла тишина. Все, кто не спал, слушали. Студент и Валя – все понимали, что слова Лиры означают приговор, если они не найдут выход.
– У нас есть сгущёнка, – подал голос Костя. – Разведём водой. Будет, как молоко. Всё очень просто.
Лира резко повернулась к нему.
– Ни в коем случае! Сгущёнка – это сахар. Собакам, особенно щенкам, сладкое – это яд. Вызовет брожение, диарею, она умрёт от обезвоживания быстрее, чем от голода.
– Значит, надо искать, – заключил Студент. – Но вот одна проблема: где? До ближайшего села, где может быть коза, километров тридцать, да и там неспокойно. Если вообще остался хоть один человек, у которого козы водятся.
– Тридцать километров – это не приговор, – сказала Лира. – Я слышала, что Док говорил, нам надо пополнить боекомплект и забрать кое-что из запчастей. Заодно и молоко можно найти, – она вопросительно посмотрела на Костю. – Ты Живулю нашёл, ты за неё и отвечаешь.
Студенту ничего не оставалось, как согласиться. Он пошёл к Доку и сообщил о своём желании совершить опасное путешествие.
– Уверен? – спросил капитан. – Фэпивишки теперь лютуют, как никогда. Их операторы как с цепи сорвались, лупят куда попало.
– С чего это вдруг? – тревожно поинтересовался Костя и замер, поняв, что не стоит так обращаться со старшим по званию, – субординация не дозволяет.
– С того, что в высших эшелонах ведутся переговоры о прекращении всего этого… – Док не обратил внимания на выпад подчинённого и продолжил, но Студент и сам догадался, о чём речь. – Вот нацики и стараются всему миру доказать, кто на самом деле владеет ситуацией на поле боя… – произнёс Док и добавил крепкое выражение.
– Так что с припасами, товарищ капитан? – вернул его Костя в привычное русло. – Можно?
– Да. Поедешь с Дедом. Доберётесь до базы снабжения, там возьмёте, что нужно, и по пути поищете в деревнях.
– А если не найдём? – спросил Костя, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха за щенка.
– Постарайтесь, – отрезал Док, пристально посмотрев Студенту в глаза.
– Есть постараться!
Началась подготовка. Поездка в тыл, даже в относительно ближний, была всегда рискованным предприятием. Дороги разбиты, а риск наткнуться на диверсионные группы врага или попасть под случайный обстрел оставался высоким.
Дед и Студент быстро собирались. Первый проверил двигатель старенькой, но надёжной «таблетки». Второй записал со слов Лиры всё, что требуется для Живули. «Если забуду что, не прощу себе», – подумал он и замер, когда Валя подошла к нему и сказала:
– Костя, возьми Живулю с собой.
– Зачем?
– Здесь нечем её кормить. Она умрёт. У вас больше шансов найти пропитание.
Студент ощутил, как ответственность тяжёлым грузом ложится на плечи.
– Возьми с собой ещё вот это, – сказала Лира, протягивая ему маленькую, плотно закрытую баночку. – Это витамины. Если найдёте молоко, добавляй по капле. И главное – тепло. Живуля не должна переохлаждаться.
– Понял, – кивнул Костя, пряча баночку во внутренний карман.
Валя подошла к нему, держа Живулю. Щенок, завернутый теперь в вязаный шерстяной шарф, выглядел ещё меньше и беззащитнее.
– Береги его, Костя, – сказала медсестра и после многозначительной паузы добавила: – И себя береги.
– Обязательно, – ответил он, осторожно принимая щенка и улыбаясь.
Живуля, почувствовав незнакомый запах, снова начала тихонько скулить. Костя прижал её к груди под курткой, чтобы дать как можно больше тепла.
– Мы скоро вернёмся, малышка, – прошептал он. – И ты поешь как следует.
Они выехали, когда небо уже начало светлеть. «Таблетка» привычно тряслась на ухабах, и каждый толчок отдавался в груди Кости. Дед вёл машину сосредоточенно, его глаза постоянно сканировали окружающее пространство.
– Ты уверен, что это стоит того? – спросил он, не отрываясь от дороги. – Рисковать машиной, бензином, собой… ради щенка?
Костя посмотрел на Живулю, которая, наконец, затихла и, кажется, уснула, прижавшись к телу человека.
– Во-первых, – твёрдо сказал Костя, – мы не ради неё стараемся, а ради того, чтоб у нашего взвода было чем помогать «трёхсотым», и это наш приоритет, так сказал Док. Во-вторых, Живуля – это живое существо. И если мы можем спасти хотя бы одну жизнь, пусть даже не человеческую, значит, у нас есть шанс не превратиться в монстров с оружием. Понимаешь?
Дед молчал некоторое время, потом ответил:
– Да, пацан. Понимаю. У меня бабка была. Старая уже, лет девяносто. Помню, в деревню к ней приехал, а в комнате паук. Здоровый такой. Хотел его тапком прибить, а бабуля мне: «Не замай! Он тут живёт. Пусть себе». Спрашиваю: «Бабушка, как это? Он же чужой тут, паутину плетёт». Она мне: «Это мы здесь чужие. Не станет людей, и планете хорошо будет».
– Она мизантроп была, что ли? – спросил Костя.
– Нет, акушеркой даже работала, детишкам помогала на свет появиться. Просто считала, что не только люди имеют право на жизнь, а и другие формы жизни. Вот хотя бы даже пауки.
Студент кивнул, не говоря больше ни слова. Он понял. В этом маленьком, дрожащем комочке по имени Живуля была их надежда, их маленький, хрупкий якорь в мире, который сошёл с ума. Разве по здравом размышлении станут люди друг в друга взрывчаткой кидаться? В том и суть, что нет!