Людмила сидела на кухне и крутила в руках телефон уже минут сорок. Набирала номер, стирала, набирала снова. Пальцы дрожали — не от слёз, от злости. Обручальное кольцо прокручивала на пальце — стало велико, похудела.
— Ну позвони же, — шептала она сама себе. — Напомни ему, кто платит за его новую жизнь.
Но не решалась. Потому что знала — стоит ему услышать её голос, и он опять начнёт орать про то, что она его душит, что она не может отпустить. Хотя это он не может без её денег.
— Мам, ты чего? — дочка Настя заглянула на кухню. — Опять ему звонить собралась?
— Да нет же, — соврала Людмила, пряча телефон. — Просто так сижу.
— Мам, он тебя бросил два года назад, — устало говорила Настя. — Живёт с той стервой, счастлив. А ты всё ждёшь?
Настя не понимала. Никто не понимал. Людмила не ждала. Она считала. Двадцать пять лет совместной жизни — это не просто цифра. Это три квартиры, дача, вклады. Всё на её имени. Потому что в девяностых у Сергея были долги, кредиторы на хвосте висели, и тогда он умолял: «Людка, переоформи на себя, спаси меня». Она спасла. А потом просто не стала переоформлять обратно.
Людмиле тогда было двадцать два, Сергею двадцать пять. Она училась в медучилище, он в институте на заочном. Встречались три месяца, и тут — залёт.
А правда была проще и страшнее: тогда, двадцать пять лет назад, у неё был другой парень. Алексей, художник, нищий и влюблённый. Звал замуж каждую неделю. Но родители сказали — с таким пропадёшь. И когда она узнала о беременности, Алексей уже уехал в Питер. А Сергей был рядом — с институтским дипломом, перспективами, квартирой от родителей. «Надёжный», — говорила мать. Людмила выбрала надёжность.
— Придётся жениться, — хмуро сказал Сергей тогда. — Родители заставят, да и стыдно будет.
Не было ни цветов, ни предложения на коленях. Просто ЗАГС, две свидетельницы и быстрый банкет у его родителей. Людмила тогда думала — ничего, привыкнет. Родится Настя, он увидит дочку и смирится.
Он смирился. А она поняла главное: любовь проходит, а имущество остаётся.
— Ты могла бы хоть за собой следить, — говорил он, когда Насте было года три. — Смотрю на тебя — корова коровой.
Людмила молча кивала. Слушала. Записывала в тетрадку — не рецепты, а суммы. Сколько он зарабатывает, куда тратит, где прячет заначку. Готовила много — Сергей любил поесть, свекровь Антонина Петровна каждую субботу приезжала с рецептами: «Сыночек любит жаркое вот так, с черносливом». Людмила записывала послушно. А потом добавляла снотворное в его порцию и спокойно проверяла документы, пока он храпел на диване.
После родов она весила килограммов семьдесят пять и не худела нарочно. Пусть думает, что она опустилась. Пусть стыдится. Чем меньше он её ценит, тем меньше контролирует.
— С такой женой на люди выходить стыдно, — бросал он. — Все нормальные мужики с красавицами ходят, а я с кем?
— Прости, Серёж, — шептала она. А сама думала — ещё пять лет, и ипотека на дачу будет погашена полностью. Полностью на мою фамилию.
Потом родился Саша. Людмила бросила учёбу совсем — не до того было. Двое детей, дом, Сергей приходил поздно, садился за стол молча, ел и только потом начинал придираться.
— Ну поговори со мной о чём-то, кроме детей, — говорил он за ужином. — О фильме каком, о новостях.
— Серёж, ну я целый день с детьми, мне когда, — оправдывалась она.
— Другие женщины и работают, и детей растят, и развиваются как-то, — отмахивался он. — А ты... Впрочем, чего от тебя ждать.
Людмила не плакала. Зачем? Она уже знала: через два года он откроет свою фирму. И первое, что он сделает — попросит её стать соучредителем. «Для налоговой оптимизации», скажет он. Для безопасности. И она согласится. А потом тихо, незаметно, выведет себя в мажоритарные совладельцы. Он даже не заметит, пока не станет поздно.
Позже, когда дети подросли и пошли в школу, она пошла работать санитаркой в больницу, а потом ещё уборщицей в офис подрабатывала. Не потому что денег не хватало. Потому что нужны были свои, неучтённые. На всякий случай.
Когда Насте было двадцать пять, а Саше двадцать два, Сергей собрал вещи.
— Всё, я ухожу, — сказал он как отрезал. — Терпел двадцать пять лет, хватит.
— Серёжа, что ты говоришь? — Людмила изобразила ужас. Хотя знала уже полгода. Видела СМС от Ольги. Читала их переписку. Ждала этого момента.
— К Ольге иду, — спокойно ответил он. — Она в моей фирме главным бухгалтером работает. Мы полтора года вместе, если что.
— Как это вместе? — села Людмила на стул, будто бы ноги подкосились.
— А вот так, — пожал он плечами. — Мне с ней интересно. Она умная, красивая, образованная. А ты... Людка, я не чувствую к тебе ничего уже много лет. Мы просто живём рядом, как соседи. Теперь дети взрослые — какого я должен дальше жизнь на тебя тратить?
— Но я же... я же старалась, — прошептала она. Играла роль до конца.
— Да не нужно мне твоё "всё", — поморщился он. — Твои борщи, твои пирожки, твоя покорность идиотская. Тошнит уже. Живи, как знаешь.
Ушёл и не оглянулся.
Настя тогда кричала на отца: «Как ты мог?!» Саша вообще перестал с ним разговаривать. А Людмила их останавливала: «Не надо, он же ваш отец». Хотя в душе улыбалась. Всё шло по плану.
Прошло два года. Людмила похудела килограммов на пятнадцать — наняла тренера, купила абонемент в фитнес, покрасилась. Не от горя. От предвкушения.
Сергей с Ольгой снимали квартиру за сорок тысяч в месяц. Его зарплата — семьдесят. Её — пятьдесят. Жили впритык. А Людмила сидела на кухне, смотрела в окно и думала — сколько ещё он продержится?
Кольцо крутила на пальце. Сняла его месяц назад, положила в шкатулку. Не нужно больше.
— Мам, тебе к психологу надо, — говорила Настя. — Ты не живёшь, ты как зомби ходишь.
— Я нормально, доченька, — отвечала Людмила. — Просто жду.
И дождалась.
Телефон лежал на столе. Вибрация. СМС от Сергея: «Людка, нам надо поговорить. Срочно».
Она улыбнулась. Взяла телефон. Набрала номер.
— Слушаю, — сказала спокойно.
— Людмила, — голос был сухой, усталый. — Мне нужна твоя подпись. На документах. Ольга хочет ипотеку взять, а у меня кредитная история... сложная. Ты же соучредитель фирмы формально, можешь поручиться.
— Не могу, Серёж, — ответила она мягко. — Знаешь, я тут подумала. Двадцать пять лет я на тебя работала. Три квартиры, дача, вклады — всё на мне. Фирма — моя доля пятьдесят один процент, ты помнишь? Оформил когда-то для оптимизации налогов.
Тишина.
— Людка, ты о чём?
— О том, Серёж, что с этого месяца я перестаю оплачивать твои алименты на... ах да, дети уже взрослые. Тогда так: я продаю твою долю в бизнесе. По закону могу. Ты же формально миноритарий.
— Ты... ты сошла с ума?!
— Нет, Серёж. Я просто устала терпеть. Двадцать пять лет, как ты сам сказал. Этого хватит.
Положила трубку. Выключила телефон.
— Мам, пойдём чай пить, — Настя заглянула на кухню, увидела мамино лицо. Впервые за два года — живое, с улыбкой. — Мам, ты... ты что, плакала?
— Нет, доченька, — ответила Людмила. — Я смеялась.
А на следующий день она встретилась с адвокатом. Положила на стол папку с документами — двадцать пять лет собирала, по бумажке. Переписки, чеки, выписки.
— Мне нужно оформить развод, — сказала она. — С разделом имущества. У меня есть доказательства, что всё приобреталось на мои средства.
Адвокат пролистал папку. Присвистнул.
— У вас тут на пять миллионов активов. Вы уверены?
— Абсолютно, — улыбнулась Людмила. — Я ждала этого двадцать пять лет.