— Сорок восемь квадратов, девятый этаж, без лифта, — бормотала я себе под нос, щёлкая объявления на ЦИАН.
На столе — тетрадка в клеточку, ручка и старенький калькулятор, который я упрямо не меняла на приложение в телефоне.
В одном столбце — мои накопления, в другом — «до осени», в третьем — проценты по ипотеке, аккуратно обведённые кружком и подписанные «чтоб не умереть».
Телефон завибрировал, подсветился: «Мама».
Я машинально выпрямилась, как будто сейчас будут экзаменовать, достойна ли я называться старшей дочерью.
— Мариш, ты дома? — голос сразу с порога, с подтекстом. — Ты не занята?
Я посмотрела на тетрадку, на слово «первоначальный взнос» и усмехнулась.
— Ну, не на свидании же, — сказала. — Что случилось?
— Мы тут с папой подумали… — если бы каждый раз, когда мама так начинала, мне на карту капала по тысяче, я бы уже без ипотеки жила. — Ты сегодня можешь к нам заехать? Надо одно дело обсудить. И Андрюша будет.
«Ага, серьёзно», — отметила внутренняя бухгалтерия.
— После работы подъеду. Часам к семи.
***
У родителей в трёшке пахло борщом и нафталином — бабушкины вещи всё никак не разъедутся по дачам.
На столе — селёдка под шубой, нарезка, пирожки. Всё «для Мариночки», которая «у нас похудела, ей надо питательно».
Андрей сидел во главе стола, как почётный гость. В новой толстовке с модным логотипом, явно не с рынка.
— О, сама железная леди пришла, — ухмыльнулся он. — Как там твой офисный планктон?
— Планктон плавает, спасибо, — сняла пальто. — Мам, что за дело?
Мама с папой переглянулись.
Папа откашлялся, поправил очки — у него всегда так перед важными разговорами.
— Ты только не обижайся, ладно? — начала мама. — Мы с папой всё взвесили. Ты у нас девочка умная, ответственная, на ногах стоишь. А Андрюше… ну, ты видишь, как ему тяжело. Работа туда сюда, Семёну алименты, съёмное жильё…
— Прямо трагедия российского масштаба, — не удержалась я.
— Марина, — строго сказал папа. — Дай маме договорить.
— В общем, — продолжила она, — решили мы так. Бабушкину квартиру, которую мы после её смерти на себя оформили, мы дарственной перепишем на Андрея. Пока живы сделаем, чтобы он не по съёмным углам болтался. А ты… ну ты же всё равно свою квартиру собираешься покупать, ты уже копишь, умничка. Мы никого не обделяем, просто помогаем, кому нужнее. Я же всем добра хочу.
— То есть полностью на него? — уточнила я. — Не поровну?
— Да зачем эти формальности, — отмахнулась мама. — Вы ж не враги, вы брат с сестрой. Он же тебя не выгонит, если что. Да и ты к нему всё равно никогда не поедешь, ты ж не любишь спальные районы.
— И потом, — встрял Андрей, откинувшись на стуле, — ну блин, Мариш. Логично же. Ты сама справляешься. У тебя работа нормальная, дочка уже почти на крыльях, мужика, правда, нет, ну это твой выбор. А я… ты знаешь. Мне старт нужен.
— Угу. Разгон, — пробормотала я.
— Мы рассчитываем на твоё понимание, — перешла мама в любимый режим. — Ты у нас сильная, Марин. Всегда самой всё удаётся. Не то что некоторым…
Я почувствовала, как пальцы на вилке немеют, хотя вилкой я даже не шевелила.
Папа встретился со мной взглядом и тут же отвёл глаза в сторону телевизора, где без звука мельтешил какой то сериал.
— А оформлять кто всё будет? — спросила, хотя знала ответ.
— Ну ты же у нас в бумагах разбираешься, — мама оживилась, будто всё само собой разумеется. — С Андрюшей поедешь, всё посмотришь, в МФЦ поможешь, там эти очереди… Мы с отцом не выдержим. И, может, ремонтик ему какой накинешь, ты ж любишь по каталогам выбирать.
— Я не люблю, — спокойно сказала я. — Я просто привыкла, что если не я, то никто.
Повисла пауза. Вилка чуть звякнула о тарелку — это руки сдали мои нервы.
— Ой, понесло… — протянул Андрей. — Ты чё, серьёзно? Тебе что, жалко? Ты всё равно там жить не собиралась.
Внутри что то тоненько треснуло. Не грандиозно, без грома и молний — как старый кафель на кухне, под которым давно пустота, а ты всё ходишь и делаешь вид, что не замечаешь.
— Ладно, — сказала я, откладывая вилку. — Делайте, как считаете нужным.
Мамино лицо сразу разгладилось.
— Вот и умничка, — выдохнула она. — Я знала, что ты поймёшь.
А у меня внутри как будто поставили жирный минус рядом с графой «я вам должна».
***
В маршрутке было душно и пахло зимними куртками.
Я сидела у окна, держа на коленях конверт с надписью «Ипотека» — тот самый, в который каждый месяц откладывала свои тридцать тысяч. Внутри лежали аккуратные «порции» моих сбережений за каждый месяц: по пять, по десять, собранные в ровные пачки.
Телефон пикнул: дочка прислала фото с пары — она стояла у доски, держала какой то график и корчила рожицу.
«Ну как ты?» — дописала она следом.
«Всё нормально», — ответила я, сжимая конверт так, что бумага чуть хрустнула.
Набрала было: «Бабушкину квартиру отдают Андрею», — стёрла. Ей сейчас экзамены, хватит с неё своих нервов.
Напротив женщина орала в телефон на какого то Антошку:
— Ты взрослый мужик уже, а всё к матери! Да, ипотека, а что делать? Все платят!
Я зачем то пересчитала деньги в конверте ещё раз, хотя знала сумму до копейки.
До минимального взноса в пятнадцать процентов мне всё ещё не хватало как до Марса, но я наконец видела в этих цифрах не ноль.
Можно было, конечно, снова всё сделать по старому: помочь с дарственной, вздыхать, шутить про «сильную», а потом ночами листать ЦИАН и считать чужие квадратные метры вместо своих.
И в какой то момент я очень чётко услышала в голове: «Им нужнее. Ты сама справишься».
В маршрутке было жарко, а внутри у меня стало как то наоборот — холодно и пусто.
На этом месте, похоже, заканчивался не только семейный бюджет, но и моя бесплатная работа для семьи.
***
— Ну ты ж всё равно всё потащишь, куда тебе деваться, — сказала на работе Светка из отдела кадров, когда я в обеденном перерыве вкратце описала ситуацию.
— Не уверена, что в этот раз, — ответила я и сама удивилась, как это прозвучало.
Она пожала плечами:
— Посмотрим. Ты у нас железная.
Я вернулась за стол, открыла ноутбук и вместо отчёта по кварталу открыла раздел с вакансиями.
Внутри что то ворочалось: страх, азарт, усталость — всё вместе.
Нашлась вакансия главного бухгалтера в небольшом частном центре: работы больше, ответственность больше, но и зарплата в полтора раза выше моей.
Я долго смотрела на цифры, потом нажала «откликнуться».
Через три дня позвонили.
Через неделю я писала заявление на увольнение, а начальник сказал:
— Ну, вы же не из тех, кто рискует. Удивили.
Я только усмехнулась. Видимо, пора привыкать удивлять. Хотя бы себя.
***
— Мариш, ну ты чего молчишь то? — мамин голос в трубке был обиженным. — Нам же нужно всё успеть до конца месяца, пока бабушкина квартира без обременений. Мы с папой уже возрастные, я ж мать, я переживаю.
Я стояла в «Леруа Мерлен», вертя в руках настольную лампу в отделе света.
Лампа была простая, но симпатичная, и отлично должна была вписаться в мою новую съёмную однушку поближе к работе.
— Мам, — сказала я. — Я не буду этим заниматься.
Пауза была такая, будто связь оборвалась.
— В смысле? — наконец спросила она.
— В прямом, — ответила я. — Это ваше с папой решение — кому что дарить. Ваше право. Но я не обязана делать за вас всю бумажную и организационную работу.
— Марина, ты что, обиделась? — голос стал мягче, жалобнее. — Ну не веди себя, как маленькая.
Я услышала собственный голос и сама удивилась: он звучал ровно, спокойно, как на планёрке, когда я объявляю, что бюджет урезан, и никаких «но» уже не будет.
— В мои сорок восемь, мам, я, наверное, уже имею право хотя бы раз сказать «нет», — сказала я. — Я не адвокат, не риелтор и не бесплатный консультант по наследству.
— Но ты же у нас… — автоматически начала она.
— Нет, мам, — перебила я. — Я у вас не «старшая и ответственная». Я у себя Марина. Которая тоже хочет жить не только в режиме «сама справилась».
С той стороны кто то шмыгнул носом.
— Папа расстроится… Я же всем добра хочу…
— Папа взрослый мужчина, — тихо ответила я. — И Андрей тоже. Они справятся. Ты сама говоришь, что мужчины сильные. Вот и пусть будут.
Я отключила звонок первой.
Пальцы чуть дрожали, телефон в руке казался тяжелее, чем лампа.
***
Андрей отписался в семейный чат:
«Ну спасибо, сестра. Вечно обижалась, что тебе ничего не перепадает, а тут шанс хоть как то поучаствовать — и ты в кусты. Классно».
Я набрала и стерла три длинных ответа.
В итоге написала одно:
«Оформление дарственной — это не подарок, а работа. Бесплатно больше не работаю».
Если бы я сейчас рассказала эту историю в интернете, в комментариях наверняка нашлись бы те, кто написал бы: «родителей не выбирают», и те, кто в крикнул бы: «беги».
Я усмехнулась: хорошо, что пока это обсуждаю только сама с собой. Проще не оправдываться.
Отключила уведомления из чата. Тишина в телефоне вдруг оказалась очень вкусной.
***
Через месяц я сидела в новом офисе среди коробок с архивами и пила кофе из нормальной кофемашины.
На экране мигал эксель, рядом лежала новая трудовая.
Позвонила мама.
— Мы с папой сегодня были в МФЦ, — без прелюдий сказала она. — С Андреем.
— Удалось всё оформить?
— Ну… кое как, — вздохнула. — Там эти талоны, очереди, мы два раза не туда подошли, Андрей нервничал, ругался на девочку в окошке… В общем, кошмар. Я так устала, будто мешки таскала.
Мне стало её чуть чуть жалко. Чуть чуть — как соль в суп.
— Понимаю, — сказала я.
— Слушай, Марин… — она помолчала. — Я, кажется, правда перегнула палку. Мы как то не подумали, что тебе это всё… ну… тоже неприятно. Что мы на тебя всё всегда взваливаем. Я же всем добра хочу, а выходит… как выходит.
Я молчала, чтобы не спугнуть этот редкий приступ честности.
— С подругой говорила, — продолжила мама. — У них такая же история. Она говорит: старших всегда «самостоятельных» считали, младших жалели. В итоге старшие отдалились, младшие на шею сели. Я про нас подумала.
— Угу, — только сказала я.
— Мы с папой… ну, в общем, прости, если что, — выдохнула она.
Для моей мамы это было почти как публичное покаяние.
— Я слышу, — ответила я. — Спасибо, что сказала.
— И ещё, — спохватилась. — Ты там, если со своей квартирой, с ипотекой… Мы, может, и не поможем сильно, но мешать тоже не будем. И в эти истории с Андреем тебя втягивать больше не станем.
Это не было «мы всё передумали» или «Марина, забери ты эту квартиру».
Но для нашей семьи и такой пересмотр уже был чем то вроде революции: меня официально сняли с должности «семейный кризис менеджер».
***
Вечером я ехала в свою съёмную однушку с пакетом из магазина.
В пакете были хлеб, кефир, помидоры — и красное платье, купленное просто потому, что захотелось, а не «по случаю».
Дома я первым делом повесила платье на дверцу шкафа.
Ткань холодком прилипла к пальцам, как будто напоминала: это не подарок «от кого то», это мой выбор и мои деньги.
Потом села за стол, достала конверт с накоплениями и пересчитала деньги — не потому что не доверяю себе, а чтобы ощутить их вес.
На холодильнике висел листок с моим почерком: «Ипотека. Первоначальный взнос. Май».
Я взяла ручку и рядом приписала: «Только мои».
Посмотрела на эту приписку и поймала себя на том, что впервые за долгое время не оправдываюсь ни перед кем — ни в голове, ни вслух.
Телефон мигнул: от мамы пришло фото бабушкиной квартиры — ковёр на стене, тумбочка, старое кресло. «Вот, уже почти всё сделали. Может, как нибудь заедешь на чай», — написала она.
Я поставила сердечко и ответила: «Как нибудь, когда будет время».
Закрыла мессенджер, открыла ноутбук и вернулась к своим объявлениям.
Чужие квадратные метры на экране по прежнему были просто картинками, но теперь к ним прилагалось спокойное знание: к своим я приду сама.
Не быстро, не «по справедливости родни», а по своим правилам.
И если семье это не очень нравится — ну, значит, у нас разный вкус.
Я наконец доросла до того, чтобы выбирать свой.