Год назад на Новый год она впервые пришла к его родителям. Тогда она опоздала на два часа, и мама всю ночь её «учила» — как вести себя, как ценить его, как нужно строить отношения. Андрей тогда молчал. Лена потом плакала в машине, а он говорил: «Просто её манера, не обращай внимания». Сегодня он позвал её ещё раз. Он думал, всё будет по‑другому. Он ошибался.
Часы на стене щёлкали так громко, что Андрею хотелось швырнуть их в мусоропровод: стрелки медленно подползали к семи, и каждое деление звучало как личное обвинение.
Лена должна была прийти к шести тридцати. Он сам утром написал ей в мессенджер: «Только очень прошу, не опаздывай, мама это ненавидит».
И вот — без десяти семь, а её нет.
Телефон лежал на столике экраном вверх, как на допросе, Андрей каждые пару минут нажимал кнопку, будто от этого должны появиться новые сообщения. Сообщений не было.
Из кухни доносился звон тарелок. Мама там шуршала, накрывала: салаты, курица, фирменный фаршированный перец — запах стоял такой, что даже воздух казался жирным.
— Андрюш, — позвала она, — глянь, там снег не валит? А то опять начнётся, люди как ненормальные гоняют, а потом удивляются, что опаздывают. В наше время, если знали, что к шести надо, уже в четыре были готовы.
— В наше время, — донёсся из комнаты голос отца, — если человек хотел прийти вовремя, он выходил заранее. А не ссылался потом на погоду и пробки.
Андрей подошёл к окну. Во дворе — обычный ноябрь: грязный снег, бабка с таксой, пара машин у подъезда. Никакого урагана, который можно предъявить как алиби.
Он увидел своё отражение в стекле: сорокалетний мужик в выглаженной мамой рубашке, с тем самым нервным прикусом губы, от которого пытался избавиться с института.
— Не звонит? — мама появилась в дверях, вытирая руки о полотенце с лимонами. На ней был «парадный» халат с цветами — такой она надевала только к «важным гостям».
— Пока нет, — ответил Андрей и сам услышал, как оправдательно это прозвучало.
Внутри клокотало раздражение. И не от тревоги за Лену: мысль «а вдруг с ней что‑то случилось» мелькнула и тут же отодвинулась. Гораздо ярче светилась другая: «Сейчас буду как дурак сидеть перед ними и объяснять».
— Может, она ещё стесняется? — осторожно предположила мама, но голос уже скользнул ядом. — В наше время, если девушка к родителям шла, за час приходила и ещё под подъездом ждала.
— Галя, — пробурчал отец, не отрываясь от телевизора, — в наше время и мороженое по двадцать копеек было. Но вопрос ответственности никто не отменял.
Андрей снова взял телефон, наконец не выдержал и набрал Лену. Гудки потянулись один за другим.
— Ну? — мама почти повисла у него над плечом.
— Не берёт, — коротко сказал он.
— Занята, наверное, — сладко протянула она. — Или звук выключила.
«Или ей просто наплевать», — добавилось без слов.
Сообщение пришло, когда они уже собирались садиться за стол.
Андрей услышал звук, подскочил так, что чуть стул не опрокинул.
«Я в жёсткой пробке на ТТК, тут авария, сорок минут стою. Очень стараюсь, прости. Пыталась выйти раньше, но из офиса не отпускали, годовой отчёт, завал».
Следом второе: «И ещё в маршрутке женщине плохо стало, мы скорую ждали, я осталась с ней, пока врачи не приехали. Не могла уйти. Прости, правда не из неуважения».
Нормальная часть мозга спокойно отметила: «Ну, бывает. Пробка, авария, человек помог другому человеку — где тут преступление?».
Но она же наткнулась на старый внутренний кирпич: «Родители сидят, ждут. Мама у плиты три часа стояла. Как я теперь выгляжу?».
Он машинально набрал: «Понимаю, главное, что ты в порядке», — но стёр.
Написал коротко: «Ок, ждём» и отправил.
— Ну что там? — тут же возникла мама.
— Авария, пробка, — отозвался Андрей. — Женщине плохо стало, скорую вызывали.
Мама скорчила сочувственное лицо, но голос выдал настоящее отношение.
— Ох, неприятно, конечно, — сказала она. — Но видишь, Андрюша, в наше время такие вещи планировали. С родителями знакомиться — это не в кино опоздать.
— Людям помогать хорошо, — вставил отец. — Но и вопрос ответственности никто не отменял. Можно было и нас раньше предупредить, а не в последний момент писать.
В Андрее привычно ёкнуло что‑то детское: как тогда, в восьмом классе, когда он принёс четвёрку по алгебре и неделю жил в мамином ледяном молчании.
Он кивнул, хотя соглашаться было не с чем.
Лена появилась в окно в семь сорок пять.
Выскочила из такси, одной рукой расплачиваясь телефоном, другой прижимая к себе фирменный пакет. Шла почти бегом, скользя по нечищеному двору, пару раз чуть не грохнулась.
Увидела его у окна, виновато махнула и попыталась улыбнуться.
Почему‑то эта улыбка только подлила масла в огонь.
Звонок в дверь прозвенел, как выстрел.
— Ой, наконец‑то, — громко вздохнула мама.
— Иди открой, — сказал отец, даже не вставая.
Андрей пошёл в коридор. Каждый шаг гулко отдавался в голове: «Не подведи, не подведи, не подведи».
Он открыл дверь.
Лена стояла на площадке красная от холода, с растрёпанной чёлкой, в своём тёмно‑синем пальто, которое он любил именно за простоту. На колготках — затяжка, на щеке след от маски. В руках пакет с тортом, на плече рабочая сумка.
— Привет, — выдохнула она. — Я как бешеная неслась, ты не представляешь, что там творилось…
— Ты понимаешь, сколько времени? — перебил он её, сам удивившись тону. — Родители час как за столом.
Лена моргнула, улыбка тут же погасла.
— Андрюш, я же писала, — тихо сказала она. — Пробка, авария, женщина в маршрутке…
— Можно было раньше выехать, — чужим, холодным голосом сказал он. — Если для тебя это было настолько важно.
Она сжала губы, кивнула.
— Я виновата, что не заложила время на пятничные пробки, да, — спокойно согласилась она. — Дай хотя бы в квартиру войти, а не отчитываться в подъезде.
— Да заходите уже, а то сквозняк, — крикнула мама с кухни. — Мы тут все продрогли, пока ждали.
— Галина Петровна, Виктор Иванович, это Лена, — официальным тоном произнёс Андрей, как на корпоративе.
— Очень приятно, — Лена протянула пакет. — Я взяла торт, не знала, что вы любите.
— Мы уже не в том возрасте, чтобы торты есть, — мягко уколола мама, но пакет забрала. — Сахар, давление… Разве что внуки заглянут, им можно будет дать кусочек.
Слова «внуки заглянут» повисли под потолком, как прозрачное: «А вы чего тянете?». Лене тридцать пять, ему сорок, ни у кого из них детей пока нет.
— Мы редко сладкое едим, но спасибо, — замял неловкость Андрей.
— Вежливость — это хорошо, — заметил отец, разглядывая Лену, как новый прибор. — А ещё хорошо, когда люди вовремя приходят.
— Я очень извиняюсь за опоздание, — сразу сказала Лена. — Действительно, надо было раньше выехать, это моя ошибка.
— Да что вы, мы не обидчивые, — улыбнулась мама, взглядом аккуратно протаскивая иголку. — Просто в наше время знакомство с родителями — это был целый обряд. Ответственность, серьёзный подход.
Лена кивнула, опустив глаза.
Андрей поймал себя на гадкой мысли: «Ну что она так сразу сдалась? Ответила бы что‑нибудь, не выглядела бы виноватой школьницей». Тогда, может, ему самому не пришлось бы выбирать сторону.
— Садитесь, — мама обвела рукой стол. — У нас всё по‑простому.
«По‑простому» выглядело как новогодний банкет: хрусталь, сервиз «на праздник», три салата, курица, нарезки.
Минут десять держались светские разговоры.
— Значит, вы бухгалтер, — прицельно начала мама. — А дети у вас есть?
— Нет, пока нет, — спокойно ответила Лена.
— Пока, — повторила мама. — Сейчас у молодёжи всё не как у нас.
— В наше время сначала семья, потом карьера, — вздохнул отец. — А сейчас наоборот, в сорок бегают по врачам, спрашивают: «Почему не получается».
Лена чуть повернулась к Андрею.
Взгляд был простой: «Ты тут вообще?».
— Мы это… ещё не всё обсудили, — промямлил он. — Работа, ипотека…
— Ипотека — это понятно, — отмахнулся отец. — Но вопрос ответственности никуда не делся. Андрей у нас с детства серьёзный был.
— Я его так и воспитывала, — гордо вставила мама. — Сказал, что в девять будет — в девять и был. Не то, что сейчас: пригласили семью, а человек опаздывает.
Лена вдохнула, выдохнула.
— Я уже извинилась, — напомнила она. — Больше ничего добавить не могу, кроме того, что мне правда неловко.
— Мы же не кусаемся, — мама положила ей руку на кисть. — Просто столько лет вкладываешь душу в сына, хочется быть уверенной, что его ценят.
Андрею захотелось провалиться под стол.
— Мам, — тихо сказал он, — Лена всё понимает.
— И ты, Андрюша, тоже должен понимать, — тут же повернулась к нему мама. — Женщина должна знать, что к мужчине твоего уровня… нужно подходить серьёзно.
Лена улыбнулась краешком губ.
— Я могу помочь на кухне? — спросила она. — Неудобно сидеть, когда вы всё одна делаете.
— Да вы что, вы гостья, — оживилась мама. — Хотя… если не трудно, тарелки для горячего подайте.
— Конечно, — ухватилась Лена за шанс выйти из‑за стола.
Как только за ней закрылась дверь, мама наклонилась к сыну.
— Девочка вроде неплохая, но мягкая, — шепнула она. — Ты смотри, чтобы на шею не села.
— И опоздание не к добру, — добавил отец. — С первого раза характер показывает. Это вопрос воспитания.
— Ты её воспитывай, — кивнула мама. — Мужчина должен задавать тон.
Слово «воспитывай» у него внутри щёлкнуло, как старая пружина. Когда‑то мама почти теми же словами говорила о его бывшей: «Ей нужен кто‑то построже, направь её, а то сядет на шею». Тогда он промолчал, решив, что так и положено.
Кухня встретила Лену запахом моющего средства и горкой тарелок в раковине.
— Ой, Лена, да что вы, — всплеснула мама руками, но губы улыбнулись довольнее. — Я уже почти всё сама… Ну раз уж пришли, давайте я помою, а вы ополоснёте.
— Конечно, — Лена засучила рукава. — Я люблю, когда всё по местам.
Андрей зашёл, когда они почти управились.
Мама тут же вышла «проверить чайник», аккуратно оставив их вдвоём.
Он закрыл дверь, и тишина сразу стала плотной.
— Ну что, герой, — вырвалось у него вместо нормального приветствия, — довольна, как всё вышло?
Лена повернулась, держа в руках мокрую тарелку.
— В смысле? — спокойно спросила она.
— В прямом, — он чувствовал, как нарастает злость и стыд, но гнал оба чувства прочь. — Ты понимаешь, как ты меня выставила сегодня?
— Андрей, я опоздала, да, — кивнула она. — Но я же объяснила.
— Ты опоздала на первое знакомство с моими родителями почти на полтора часа, — голос сам собой поднимался. — Они тут сидели, ждали, мама у плиты стояла, а ты…
— А я вылетела с работы, где у нас завал, в пятничную пробку, попала в аварию по дороге и помогала женщине, которой стало плохо, — перечислила Лена. — Я не в салон ногти красить заехала.
— У тебя всегда есть «но», — перебил он. — Работа, пробка, какая‑то женщина…
— Это не «какая‑то женщина», а человек, — отрезала она. — Но вижу, что это не аргумент.
— Да мне плевать, кто там был! — сорвался он. — Можно было заранее учесть, что в пятницу на ТТК пробка. Можно было сесть на метро. Можно было выехать на час раньше!
— Можно было, — тихо согласилась Лена. — Видимо, я переоценила свои способности успеть всё сразу.
— Ты подвела меня, — отчеканил он. — Из‑за тебя я выгляжу плохо. Перед ними.
Она молча посмотрела.
— То есть вся трагедия вечера в том, что ты выглядишь плохо, — медленно произнесла она. — Не в том, что мне пришлось разрываться и я сейчас еле на ногах стою.
— Да, — ляпнул он, даже не подумав. — В том числе.
— Понятно, — кивнула Лена. — Я почему‑то думала, что мы одна команда.
— Нормальная команда не опаздывает так, — упрямо бросил он. — Я не намерен, чтобы из‑за тебя меня считали безответственным.
— То есть ты сейчас выбрал их сторону, — уточнила она. — Осознанно.
— Я выбрал порядок, — выкрутился он. — И да, я тебя буду воспитывать, если ты не понимаешь элементарных вещей.
За дверью негромко скрипнул стул — явно кто‑то прислушивался.
Лена сняла перчатки, аккуратно положила их на край раковины.
— Спасибо, что честно сказал, — тихо произнесла она. — Теперь хотя бы ясно, где я у тебя в иерархии.
Он хотел ответить что‑нибудь едкое, но вдруг увидел её лицо: не обиженное, не истеричное, а просто уставшее и пустое. И язык прилип к нёбу.
Когда они вернулись к столу, мама окинула Андрея довольным взглядом: «Ну, молодец, поговорил» читалось без слов.
— Разобрались? — почти ласково спросила она.
— Да, — коротко сказал он.
Лена села рядом, но как‑то на пару сантиметров дальше обычного.
— Правильно, нужно воспитывать, — одобрил отец. — Иначе на шею сядут.
Эти слова ударили сильнее, чем его собственные в кухне.
Раньше такие фразы грели ему самолюбие. «Я — тот самый взрослый, который умеет ставить на место», — казалось тогда.
Сейчас от этого «правильно» внутри стало мерзко.
Он украдкой посмотрел на Лену. Она слушала мамины байки про общагу, кивала, вставляла дежурное «да что вы», но глаза были как стеклянные.
И вдруг что‑то щёлкнуло.
«Она сегодня могла вообще не приходить, — неожиданно ясной мыслью прорезалось в голове. — Могла сказать: „Мне плохо, давай перенесём“. Но она приползла сюда, таскала их тарелки, слушала эти «в наше время». А я сейчас сижу и горжусь тем, что получил медаль «молодец, правильно воспитываешь»».
От этой мысли стало настолько стыдно, что он чуть не подавился чаем.
Домой, к его ипотечной квартире, они с Леной шли молча. Для родителей это по‑прежнему был «его дом», а не их общее гнездо.
На лестничной площадке второго этажа Лена остановилась.
— Дальше я сама, — сказала она. — Такси скоро подъедет, поеду к себе.
— Лена, подожди, — наконец выдавил он. — Я… прости за кухню. Я вёл себя как…
— Как мальчик, который очень боится, что его поругают родители, — подсказала она без злобы. — И чтобы его не ругали, он сдаёт друга учительнице.
Он вздрогнул: попала точно.
— Это не первый раз, знаешь? — продолжила она спокойно. — Просто сегодня было особенно ярко.
— В смысле — не первый? — он автоматически начал оправдываться. — Я же…
— Вспомни прошлый Новый год, — перебила Лена. — Когда твоя мама весь вечер шутила, что в мои тридцать пять уже «пора бы поумнеть», а ты только смеялся и говорил в машине: «Ну, у мамы своя правда».
Картинка всплыла с такой чёткостью, будто это было вчера.
— Или когда она выдала фразу, что «женщина, которая не умеет печь пироги, — это недоженщина», — продолжила Лена. — А ты сказал: «Не обращай внимания, она всех так строит».
Он вспомнил и это. Тогда у него действительно не щёлкнуло внутри, показалось — обычная мамина манера.
— Тогда ты просто промолчал, — сказала Лена. — Сегодня ты сделал шаг дальше. Ты не просто не встал на мою сторону. Ты встал против меня.
Слово «против» ощутимо толкнуло в грудь.
— Я… — Андрей почесал затылок, как школьник у доски. — Я понял, что предал тебя.
Сказать это вслух было физически тяжело, но одновременно как‑то по‑настоящему.
— Да, — просто подтвердила она. — Ты предал.
Никаких «да ладно, не драматизируй». Чистый диагноз.
— Я не хочу так больше, — выдохнул он. — Я не хочу жить, оглядываясь на их оценку. Мне сорок лет, а я до сих пор, как ученик с дневником.
— С этим я согласна, — кивнула Лена. — Вопрос только в том, что ты собираешься делать.
Он замолчал, прислушиваясь впервые не к маминым интонациям в голове, а к собственным.
— Для начала… — медленно начал он, — перестать считать нормой, что ты каждый раз доказываешь им, что достойна меня. Как будто я — приз.
Она чуть усмехнулась.
— Хорошее начало, — согласилась. — И ещё.
— Что ещё? — спросил он.
— Мне нужен партнёр, который на моей стороне, — сказала Лена, глядя прямо. — В первую очередь. Даже когда я облажалась. Даже когда я опоздала, сказала глупость, пришла с порванными колготками. Сначала ты со мной, а потом мы уже вместе разбираем, кто был неправ. А не так, как сегодня: ты первым побежал меня сдавать.
Фраза «на моей стороне» вошла в него, как ключ в замок.
— Ты должна быть на моей стороне, — вдруг хрипло повторил он, примеряя эти слова на себя. — Вот что ты сегодня должна была от меня услышать, а не «ты подвела меня».
— Именно, — кивнула Лена. — Поддержка, а не обвинения.
Он тихо выругался себе под нос.
— Я… хочу попробовать это изменить, — сказал Андрей. — Не на словах.
— Слова у тебя хорошие, — вздохнула она. — Но я сейчас в такие вечера, как этот, больше верю действиям.
— Тогда будут действия, — неожиданно твёрдо ответил он. — Завтра поеду к ним и скажу, что так больше нельзя. Что если они хотят остаться в моей жизни, придётся уважать тебя.
Он произнёс это — и почувствовал, как внутри поднимается паника: мама обидится, папа напрягётся, скандал обеспечен. Но поверх паники впервые за много лет было ощущение, что он делает что‑то своё, а не «как надо».
— Если ты это реально сделаешь, — сказала Лена после паузы, — это будет шаг. Не подвиг, не «я порвал с родителями», а нормальный взрослый шаг.
— А шанс для нас у нас всё ещё есть? — спросил он почти шёпотом.
Она долго не отвечала.
— Посмотрим, — наконец произнесла. — Я не могу сделать вид, что вечера не было. Это слишком больно. Но если ты действительно будешь на моей стороне, а не просто красиво говорить об этом… возможно, этот шанс есть.
На улице было сыро и холодно. Возле его дома тускло горел фонарь, машины фарами мазали по домам. Такси Лены показалось через пару минут.
— Доедешь нормально? — спросил Андрей. — Хочешь, вызову сам?
— Я уже вызвала, — ответила она. — Я же ответственная, помнишь?
В голосе была не злая ирония, а усталое самоощущение.
— Лена, — он снова остановил её взглядом. — Я сегодня вёл себя как робот, который запрограммирован на «мамино одобрение — хорошо, всё остальное — потом». Я правда так больше не хочу.
— Тогда перепрошивайся, — пожала она плечами. — Это уже не ко мне, а к тебе.
Он кивнул, не обидевшись.
Такси подъехало, водитель нетерпеливо моргнул фарами.
— Я буду ждать не идеального тебя, — неожиданно добавила Лена, уже открывая дверь. — А того, который в сложный момент встанет рядом, а не напротив.
— Я… попробую быть именно таким, — серьёзно сказал он. — Не сразу, но я хотя бы понял, куда идти.
Она посмотрела внимательно, будто проверяла, не врёт ли.
— Посмотрим по делам, — повторила Лена. — Доброй ночи.
Дверь захлопнулась, машина выехала со двора и растворилась в потоке.
Андрей остался один под жёлтым светом подъездной лампы.
Он достал телефон и открыл семейный чат. Там уже висело свежее мамино сообщение: «Очень милая девочка, но дисциплины ей не хватает. Ты правильно с ней поговорил».
Его передёрнуло.
Пальцы сами набрали: «Мама, папа. Сегодня я вёл себя неправильно по отношению к Лене. Я не собираюсь её «воспитывать» у вас на глазах. Если вы хотите дальше с нами общаться, прошу уважать её и наши решения. Я вас люблю, но Лена — мой близкий человек, и я буду на её стороне».
Он перечитал текст несколько раз, сердце колотилось в горле.
Нажал «отправить».
Две галочки загорелись почти сразу. Ответа не было.
Андрей стоял во дворе, вдыхая мокрый воздух с запахом выхлопов и чужих ужинов. В окнах соседей мигали телевизоры, где‑то смеялись, где‑то ругались, где‑то просто молча ели.
Он не знал, что скажут родители завтра. Не знал, простит ли его Лена по‑настоящему или в какой‑то момент скажет: «Сколько можно, я устала» и уйдёт.
Но впервые за много лет он чувствовал, что сделал шаг не к маминому одобрению, а к своей жизни.
Хрупкая, как тонкое стекло, надежда дрожала у него внутри, но не разбивалась.
Где‑то наверху снова щёлкнули часы.
И на этот раз он впервые подумал не о том, как бы всё выглядело со стороны, а о том, чтобы успеть на свой собственный поезд — туда, где рядом с ним человек, который ждёт не идеального сына, а живого партнёра, умеющего встать на её сторону.