— Иди сюда, я тебе покажу, где раки зимуют! — рявкнул Иван, сжимая в руке увесистую палку.
— Ты сейчас с кем это? — удивился бы любой посторонний, оглядывая пустую избушку.
— С вами, полосатые разбойники! — бормотал лесник, глядя на четыре пары виноватых глаз. — Кто опять мои портянки в лоскуты изорвал? Признавайтесь!
В ответ раздался дружный визг, и самый упитанный волчонок радостно ткнулся мокрым носом ему в сапог.
***
Мороз такой, что даже тайга похрустывала, будто сухари в молоке. Иван, лесник с лицом, не отличавшимся особой экспрессией от старого пня, продирался сквозь сугробы, мысленно ругая свою работу, январь и беличью наглость, из-за которой он вообще сегодня покинул теплую избушку.
И тут он его увидел. Крупный, почти сказочный волк, гордо несущий в пасти нечто, решительно непохожее на лесную дичь. Это был приличный, аккуратный кусок мяса, срезом явно человеческой руки.
— Ну вот, — беззвучно процедил Иван. — Пошли цирки. Рудольфы с мясом разгулялись.
Мысль проигнорировать была первой и самой разумной. Но любопытство, эта прорва, в которую летит не только кот Шрёдингера, но и всякое здравомыслие, заставило его двинуться вслед. Следы волка вели в самую чащобу, туда, где даже зайцы носили колючки для маскировки.
— Ладно, Бонифаций, — мысленно обратился он к волку, вспомнив старенький мультик. — Покажи, куда ты свой антрекот тащишь. На свидание?
Пройдя с полкилометра, Иван замер. Волк скрылся в глухом буреломе у подножия старой ели. Лесник, двигаясь бесшумно, как тень не в меру упитанного привидения, подобрался ближе и заглянул в естественное укрытие.
И тут весь его скептицизм испарился, словно спирт на морозе.
В небольшом логове, на подстилке из хвои, лежала волчица. Ее шерсть на боку была слипшейся от старой, почерневшей крови, а глаза, мутные и безжизненные, смотрели в никуда. Рядом, беспомощно тычась в ее холодный живот, копошились четыре слепых комочка. Новорожденные волчата. А тот, кого Иван мысленно величал Бонифацием, осторожно положил мясо рядом с волчицей и, ткнув ее носом, тихо заскулил. Ответа не последовало.
— Вот черт, — тихо выдохнул Иван, и в его душе, заскорузлой, как старый валенок, что-то ёкнуло. — Принес жене обед, а она уже остыла. Трагедия в трех актах, да еще и с приплодом.
Он смотрел на эту картину: величественный самец, безуспешно пытавшийся растормошить свою подругу, и эти крошечные, обреченные существа. Его внутренний прагматик бубнил что-то про естественный отбор и невмешательство в природу. Но другой, давно забытый голос, напоминал, что в тайге выживает не только сильнейший. Иногда выживает тот, кому повезло встретить упрямого старика с комплексом бога.
— Ладно, детсад, — проворчал он, снимая с плеча рюкзак. — Поехали. Только предупреждаю, каши манной у меня нет. Будете на сгущенке сидеть, как я.
Судя по всему, его таежная вахта только что резко усложнилась.
***
Иван стоял на коленях в снегу, и его мозг, привыкший к простым таежным алгоритмам «увидел – оценил угрозу – принял решение», отчаянно пытался перезагрузиться. Перед ним лежала мертвая волчица, вокруг копошились слепые щенки, а неподалеку, зарывшись мордой в лапы, сидел огромный волк, от которого теперь пахло не угрозой, а таким человеческим отчаянием, что аж тошно.
— Ну, Бонифаций, — мысленно обратился к нему Иван, — ситуация, мягко говоря, не фонтан. У тебя план «Б» есть? Или будем рыдать дуэтом?
Волк, словно услышав его, поднял взгляд. В этих желтых глазах не было злобы, только пустота и вопрос. Вопрос, на который у лесника не было ответа.
— Ладно, — вздохнул Иван, снимая рюкзак. — Раз уж ввязался в это реалити-шоу «Таежный детдом», будем танцевать от печки.
Он достал топор. Волк мгновенно вскочил на ноги, низко опустив голову и издав глухое предупреждающее ворчание.
— Успокойся, Арнольд, — буркнул Иван, — не на тебя. Хотя идея, конечно, заманчивая, — добавил он, окидывая взглядом могучее телосложение зверя. — Мясца с тебя хватило бы на всю зиму.
Он принялся рубить еловые лапы, сооружая нечто вроде короба. Нужно было как-то донести этот пищащий комок до избушки. Волк наблюдал за его действиями с нескрываемым подозрением, но не приближался.
— Смотри, не путай, — продолжал свой односторонний диалог Иван, укладывая на лапник первых двух волчат. Они запищали, и зверь снова напрягся. — Я тут не елочку на Новый год наряжаю, а твоих отпрысков в эвакуацию готовлю. Хочешь, чтобы род продолжился – помалкивай в тряпочку.
Короб был готов. Оставалось самое сложное – забрать волчат. Иван, медленно, чтобы не спровоцировать отца-героя, протянул руку к очередному комочку. В этот момент самый шустрый волчок, тычась мордочкой в поисках тепла, уткнулся прямо в его рукав и принялся сосать сукно.
Ивана будто током ударило. Сквозь толстую ткань он почти не чувствовал этого слабого движения, но его сознание нарисовало картинку с такой яркостью, что он на мгновение остолбенел. Крошечное, беспомощное существо, ищущее у него спасения.
Когда все четверо волчат, похожие на пельмени с ушками, были уложены в короб, Иван встал. Предстоял долгий и крайне неудобный путь назад. Он взвалил короб на плечо, как ранец, стараясь не трясти его содержимое.
— Ну, пошли, Ромео, — кивнул он волку. — Покажешь дорогу, а то я в гости к тебе без навигатора плелся.
К его удивлению, волк, словно поняв, медленно тронулся в путь, периодически оглядываясь, чтобы убедиться, что лесник не отстал. Так они и шли – молчаливый лесник с пищащим за плечами грузом и величественный зверь, прокладывающий тропу в сугробах.
Дорога обратно казалась втрое длиннее. Каждый сугроб был испытанием, каждый валежник – препятствием. Волчата время от времени начинали дружно пищать, и Иван мысленно ругал себя последними словами.
— Ну чего вам еще? — ворчал он, продираясь сквозь заросли. — Кондиционер включить? Музыку для релаксации? Сидели бы тихо, как мышата в норке.
Волк, услышав писк, каждый раз останавливался и смотрел на Ивана вопросительно.
— Все у них в порядке, Симона, не нервничай, — успокаивал его лесник. — Просто проверяют, не сбежал ли их личный таксист.
Он уже начал придумывать клички всем членам этой волчьей семьи. Это было проще, чем постоянно думать о них как о безликих «зверях». Так в его голове поселились Бонифаций (отец), Симон (самый шустрый волчонок), а остальным он пока дал условные имена – Пушистик, Умник и Тихоня, хотя различить их было почти невозможно.
Когда сквозь деревья уже показалась заветная избушка, Иван почувствовал, как с него градом льет пот, несмотря на мороз. Ноги подкашивались от усталости.
— Прибыли, — прохрипел он, с облегчением опуская короб на крыльцо. — Конечная остановка «Избушка лесника Ивана». Просьба освободить салон.
Он распахнул дверь, впуская внутрь клубы пара из своего рта. Избушка встретила его знакомым запахом дыма, кожи и сушеных трав. Занес короб внутрь и поставил на стол. Волчата, почувствовав резкую смену температуры, запищали с новой силой.
— Сейчас, сейчас, крикуны, — пробурчал Иван, скидывая промерзшую куртку. — Сначала печку надо растопить, а то вы тут у меня как ряпчики замороженные.
Он быстро наколол лучины, разжег огонь в небольшой железной печурке. По мере того как в избушке становилось теплее, писк поутих. Волчата, видимо, смирились со своей участью.
Иван подошел к столу и впервые внимательно разглядел своих новых жильцов. Четыре серых комочка с огромными, еще не открытыми глазами-щелочками и розовыми носиками-пуговицами. Они беспомощно ползали по еловым лапам, тыкаясь мордами друг в друга.
— Ну и рожи, — констатировал он беззлобно. — Никакой харизмы. Надо будет сфоткать для будущего паспорта.
Теперь встал самый главный вопрос – чем их кормить? Сгущенка, конечно, вариант, но насколько он правильный? Он порылся в своих запасах и нашел пачку сухого молока, оставшуюся с прошлой зимы, когда пытался выходить сбившегося с пути теленка. Тот опыт, увы, закончился печально.
— Ладно, рискнем, — решил он, разводя порошок в теплой воде. — Только вам, предупреждаю, лично я бы это не пил.
Проблема была с емкостью. После недолгих поисков его взгляд упал на завалявшийся в углу пузырек от валерьянки. Он его тщательно вымыл. Получилась идеальная бутылочка. Оставалось найти соску. С этим было сложнее. В итоге Иван, почесав затылок, отрезал кусок от старого резинового противогаза, что хранился у него как память о армии. Сделал подобие соски, натянул на горлышко пузырька.
— Изобретательность – наше все, — с гордостью провозгласил он, глядя на свое творение.
Теперь предстояло самое сложное – накормить первого волчонка. Он взял того, что назвал Симоном. Тот сразу учуял молоко и тыкался мордочкой в его пальцы.
— Эй, полегче, санитар волчий, — сказал Иван, пытаясь всунуть ему в пасть импровизированную соску. — Это тебе не мамка на раздаче.
С третьей попытки волчонок понял, что от него хотят, и принялся жадно сосать, упираясь лапками в его огромную, потрескавшуюся ладонь. Иван сидел неподвижно, боясь пошевелиться. Он смотрел, как тельце зверька постепенно наполняется, как перестает дрожать от холода и голода. И снова почувствовал тот странный, теплый укол внутри.
— Ничего, браток, — тихо прошептал он. — Выживешь. Я тебя выкормлю, как своего. Только смотри, не кусай потом за палец благодарности.
Покормив всех по очереди и устроив их в старом ящике возле печки, на мягких тряпках, Иван наконец присел на лавку, чувствуя себя так, будто его пропустили через мясорубку. За окном уже темнело. Он вспомнил про волка.
Подойдя к окну, он замер. Прямо напротив, на опушке, в сумерках стоял Бонифаций. Он сидел, как изваяние, уставившись на освещенное окошко избушки.
— Все в порядке, папаша, — сказал Иван, словно волк мог его услышать. — Покормил, обогрел. Спит твоя банда беспробудным сном.
Волк просидел так еще с полчаса, а потом медленно, нехотя, развернулся и растворился в вечернем лесу.
Иван тяжело вздохнул. Теперь он был единственным ответственным за четыре хрупкие жизни. Ответственным перед ними, перед их отцом и, как ни странно, перед самим собой. Он посмотрел на ящик, откуда доносилось посапывание, потом на свое отражение в запотевшем стекле – усталое, обветренное лицо, покрытое щетиной.
— Ну, Иван, — сказал он сам себе, — или ты сейчас станешь таежной нянькой, или тебе придется всю жизнь избегать одного очень обиженного волка. Выбор, как говорится, за тобой.
Он подбросил в печку полено, сел за стол и принялся чинить капкан, время от времени поглядывая на своих новых, самых неожиданных соседей. В избушке пахло молоком, дымом и чем-то новым, незнакомым. Чем-то живым.
***
Первая ночь в роли таёжного няньки выдалась, мягко говоря, насыщенной. Иван проснулся от настойчивого писка, похожего на звук заевшего свистка паровоза. Точнее, четырёх свистков.
— Ну что, хор маэстро? — проворчал он, с трудом отрывая голову от подушки. — Уже репетируете? Концерт в шесть утра – это перебор.
Он подошёл к ящику. Четыре розовых рта разом устремились в его сторону, беззвучно требуя еды. Самый шустрый, Симон, уже пытался выбраться наружу, отталкивая братьев и сестёр.
— Эй, Наполеон, полегче с конкурентами, — строго сказал Иван, тыча в него пальцем. — Здесь командую я.
Процесс кормления снова превратился в цирк. Одного волчонка он держал, второму приходилось подпирать голову сапогом, чтобы не уполз, а остальные двое в это время поднимали такой писк, будто их режут.
— Спокойно, ресторан «У дяди Вани» работает без выходных, — бормотал он, разводя новую порцию сухого молока. — Всех накормлю, очередь соблюдайте!
Когда, наконец, все четыре брюшка были набиты до отвала, наступила блаженная тишина. Волчата, словно перекормленные удавы, распластались на тряпках и заснули.
— Вот, — с удовлетворением констатировал Иван. — Совсем другое дело. Теперь бы и мне поспа...
Он не успел договорить. Резкий, едкий запах ударил в нос. Иван понял, что упустил из виду один важнейший аспект материнства – гигиену.
— Ах вы, неблагодарные эльфы! — заскрипел он зубами, глядя на испачканные тряпки. — Я вам – молочко, а вы мне – вот это вот всё! Ладно, сейчас устроим вам банный день.
Перестилать подстилку пришлось трижды за ночь. К утру Иван чувствовал себя как после вахты в шахте – весь в непонятных пятнах, с красными глазами и с одним-единственным желанием – выспаться.
Утро не принесло облегчения. Теперь волчата требовали не только еды, но и внимания. Симон, самый предприимчивый, умудрился выбраться из ящика и с грохотом шлёпнуться на пол.
— Что, полководец, осваиваешь новые территории? — мрачно поинтересовался Иван, поднимая его. — Рекомендую начать с Аляски. Там, говорят, ваших много.
Волчонок доверчиво уткнулся мокрым носом ему в шею и запищал. Иван неожиданно для себя обнаружил, что строгое ворчание даётся ему с трудом.
К полудню он был на грани. Поход за дровами превратился в спринтерский забег – он выскакивал на мороз, хватал охапку поленьев и мчался обратно, пока «детсад» не устроил очередной погром.
— Ладно, — сдался он, глядя на их довольные морды. — Победили. Но это не значит, что я буду с вами в прятки играть. У меня работа есть.
Работа, однако, не спорилась. Мысли всё время возвращались к четырём пищащим комочкам. Он пытался чинить лыжу, но представлял, как Симон грызёт её на щепки. Пытался читать, но слышал каждый шорох из ящика.
— Да что ж это такое, — с раздражением бросил он книгу. — Словно под гипнозом.
Вечером, после очередной канители с кормлением и уборкой, он сел на лавку и уставился на волчат. Они, наевшись, устроили возню, тычась друг в друга тупыми мордами и неуклюже переваливаясь.
— Смешные вы, — вдруг сказал он вслух. — Глупые, беспомощные... но смешные.
Симон, услышав его голос, отполз от братьев и, покачиваясь на ещё неокрепших лапах, пополз в его сторону. Дополз до сапога, уткнулся в него и обречённо плюхнусь на пол, заснув в ту же секунду.
Иван смотрел на него, и в его душе, этом закостеневшем от одиночества органе, что-то снова пошевелилось. Что-то тёплое и давно забытое.
— Ладно, — вздохнул он. — Пока я вас не съел от злости, будем считать, что мы сдружились. Только, чур, в тапки не гадить. Это уже слишком.
Он аккуратно, чтобы не разбудить, погладил волчонка пальцем по спине. Тот во сне дёрнул лапой и что-то тихо запищал.
— Снится, наверное, как отца своего, Бонифация, обогнал, — усмехнулся Иван.
За окном снова показался волк. Он стоял и смотрел на освещённое окно. Иван махнул ему рукой.
— Всё нормально, Боня! Живут! Уже сапоги мои исследуют. Приходи завтра, покажем новые трюки.
К его собственному удивлению, волк, словно поняв, вильнул хвостом и снова скрылся в темноте.
Иван закрыл заслонку в печке, потушил керосиновую лампу и лёг спать. В избушке, кроме потрескивания поленьев, стоял ровный звук – дружное посапывание четырёх волчат.
— Спокойной ночи, орки, — пробормотал он, засыпая. — Только попробуйте разбудить меня до шести...
***
Прошла неделя. Жизнь в избушке обрела новый, сумасшедший ритм. Волчата, которых Иван уже окрестил «Бандой четырех», открыли глаза. Теперь это были не просто пищащие комочки, а любопытные создания с пронзительными голубыми глазами, полными решимости исследовать каждый уголок.
— Ну вот, — констатировал Иван, наблюдая, как Симон пытается залезть на печь, цепляясь когтями за кирпичи. — Зрение включили. Теперь мне от вас вообще спрятаться негде.
Они повсюду. Пушистик, самый упитанный, облюбовал его старый валенок и теперь использовал его как штаб-квартиру, откуда совершал вылазки за едой. Умник, казалось, действительно пытался анализировать окружающий мир – он мог по полчаса сидеть и смотреть на горящую свечу, склонив голову набок. А Тихоня, самый мелкий, предпочитал тактику скрытного наблюдения, неожиданно появляясь из-под лавки и впиваясь молочными зубами в штанину.
— Атакуешь по-партизански? — ворчал Иван, осторожно отцепляя его. — Это не по уставу волчьей стаи. Драться надо честно, лицом к лицу, как твой папаня.
Мысль о Бонифации не покидала его. Волк приходил каждый вечер и садился на опушке, наблюдая. Иногда Иван выносил ему кусок мяса.
— На, — говорил он, бросая. — Отец семейства тоже должен подкрепляться. А то выглядишь тощим, как щепка.
Он начал понемногу менять их рацион. К молоку добавился размятый вареный картофель, позже – мелко порубленное сырое мясо. Первый опыт был комичным.
— Держите, аристократы, — объявил он, бросив в ящик мясной фарш. — Переходим на твердую пищу.
Волчата, привыкшие к соске, поначалу отнеслись к подарку с подозрением. Умник тыкался в него носом, Пушистик случайно наступил лапой и начал вылизывать, а Симон, в итоге, догадался его попробовать. Осознав преимущества новой диеты, они набросились на еду с таким энтузиазмом, что через минуту от фарша не осталось и следа.
— Ну вот, — с удовлетворением сказал Иван. — Теперь вы официально хищники. Поздравляю. Только мои тапки в число жертв не включайте.
Они росли не по дням, а по часам. Их игривые укусы, которые раньше были похожи на щекотку, начали приобретать вполне ощутимую силу. Иван то и дело ходил с красными царапинами на руках.
— Так, — заявил он однажды утром, показывая на свежую царапину на запястье. — Это кто из вас сегодня пытался провести дегустацию «Лесник по-старорусски»? А? Симон, это твоих дел?
Волчонок, услышав свое имя, вильнул обрубком хвоста и попытался укусить его за сапог.
— Воспитание – это вам не фаршем баловаться, — философски заметил Иван, отлавливая Пушистика, направлявшегося с исследовательскими целями к его запасам крупы. — Придется вводить дисциплину.
Он попробовал строгим голосом говорить «нельзя!», когда они грызли что-то запретное. Эффект был обратным. «Банда четырех» воспринимала это как приглашение к игре.
— Ладно, — сдался он. — Грызите. Но потом не жалуйтесь на несварение желудка.
Вечерами, растопив печь и закончив все дела, он садился на пол, и волчата тут же окружали его, тычась мокрыми носами в ладони, забираясь на колени и затевая возню у него за спиной. Иван, делая вид, что читает, на самом деле следил за их играми. Он уже мог отличить каждого не только по характеру, но и по едва заметным приметам – у Тихони было маленькое белое пятнышко на груди, а у Умника – одна ухо было чуть заломлено.
Однажды ночью он проснулся от непривычной тишины. Сердце его екнуло. Он подскочил к ящику – он был пуст. Паника, острая и холодная, сжала горло.
— Ребята? — тихо позвал он.
В ответ из-под кровати донесся сонный писк. Он зажег лампу и заглянул туда. Все четверо, сбившись в один большой пушистый ком, сладко спали на его запасном валенке.
— Ах вы, перебежчики, — выдохнул он с облегчением. — Штаб сменили без уведомления руководства.
Он не стал их возвращать. Стоя на коленях и глядя на спящий комок, он вдруг с абсолютной ясностью понял: все его ворчание – это просто ширма. Ширма, за которой прячется растущая, нелепая и очень тревожная привязанность.
— Ладно, — прошептал он. — Договорились. Остаетесь. Но только без храпа.
Утром, выходя на крыльцо, он увидел на свежевыпавшем снегу не только следы Бонифация, но и другие, более мелкие – лисицы или, возможно, песца. Кто-то уже начал интересоваться его жильем. Он нахмурился.
— Боня! — крикнул он в лес. — Твоих деток уже на карандаш берут! Так что будь на стреме, отец примерный.
В ответ из чащи донесся короткий, понимающий лай. Иван кивнул.
— Вот и хорошо. А мне пора, моя орава уже, наверное, шторы грызет.
Он повернулся и пошел внутрь, навстречу новому дню, полному хаоса, ворчания и этого странного, теплого чувства, которое делало его старенькую избушку самым настоящим домом.
***
Прошло три недели. «Банда четырех» превратилась из неуклюжих комочков в шустрых, длиннолапых подростков с цепкими когтями и острыми зубками. Их мир стремительно расширялся за пределы ящика, и теперь вся избушка была их полигоном для испытаний.
— Так, — утром констатировал Иван, снимая с дверной ручки уцелевший остаток своего полотенца. — Фаза уничтожения всего текстиля вроде бы завершилась. Переходим к фазе уничтожения всего деревянного?
Волчата уже не просто ползали – они носились по комнате, врезаясь в ножки стола и подскальзываясь на гладком полу. Симон, самый смелый, практиковал прыжки с табуретки.
— Цирк «Дю Солей» отдыхает, — мрачно заметил Иван, наблюдая, как Тихоня, гоняясь за собственным хвостом, с размаху врезался в печку. — Только у них страховка есть, а у меня ремонт предстоит.
Он пытался приучать их к порядку. Сделал им отдельную лежанку из старого тулупа в углу. Результат был плачевен. Тулуп они мгновенно разорвали в клочья, устроив победную возню на его останках.
— Ладно, — вздохнул Иван. — Понял. У вас здесь режим анархии. Предупреждаю, за порчу государственного имущества – а это я и есть – полагается штраф. В виде лишения пайка.
Угроза подействовала ровно на пять минут. Потом Симон обнаружил, что от печки так приятно откалывать кусочки засохшей глины, и процесс пошёл по новой.
Питание тоже усложнилось. Молоко они теперь презрительно обходили стороной, требуя мяса. И причем свежего.
— Смотрите, гурманы объявились, — ворчал Иван, разделывая тушку зайца. — Вчерашнее мясо уже не котируется? Надо каждый раз свежую антилопу приносить?
Он заметил, что они начали проявлять интерес к улице. Когда он выходил на крыльцо, четверо носов тут же высовывались в щель под дверью, нюхая холодный воздух.
— Что, потянуло на волю? — спросил он однажды, глядя на их заинтересованные морды. — Скоро, скоро. Сначала научитесь хоть кого-то догнать, кроме моих тапок.
Бонифаций теперь приходил не только вечерами. Иногда Иван видел его днем, бродящим по опушке. Он казался спокойнее, но его присутствие стало более заметным для других обитателей леса. Иван начал находить вокруг избушки странные следы – не лисьи и не заячьи. Крупные, цепкие, с четкими отпечатками когтей.
— Росомаха, — определил он, нахмурившись. — Или две. Нехороший знак, ребята. Пахнем мы для них очень аппетитно.
Он удвоил бдительность. Ружье теперь всегда стояло наготове у двери. По ночам он стал просыпаться от малейшего шороха снаружи, прислушиваясь, не крадется ли кто к его жилищу.
Однажды ночью его разбудил громкий рык Бонифация за стеной, а следом – тревожный, отрывистый лай. Иван схватил ружье и распахнул дверь. В лунном свете он увидел Бонифация, стоящего в позе угрозы перед двумя темными, приземистыми тенями. Росомахи. Они не отступали, их глаза холодно блестели в темноте.
— Эй, усатые! — крикнул Иван, поднимая ружье. — Пробавляйтесь своими делами! Здесь столовая закрыта!
Один выстрел в воздух – и тени мгновенно растворились в чаще. Бонифаций обернулся, посмотрел на Ивана, коротко вильнул хвостом и скрылся вслед за ними, чтобы убедиться, что непрошеные гости ушли.
Иван закрыл дверь, прислонился к ней спиной и выдохнул. Волчата, разбуженные выстрелом, сидели в своем углу и тихо поскуливали.
— Ничего, бойцы, — сказал он, подходя к ним. — Первая учебная тревога. Ваш папаша дежурит. Но, — он строго посмотрел на них, — пора бы и вам самим учиться постоять за себя. А то что вы за волки, если вас росомахи пугают?
Он погладил Симона по голове. Тот ткнулся ему в руку мокрым носом и издал короткий, горловой звук, больше похожий на попытку рычания, чем на писк.
— Вот, уже пытаешься, — усмехнулся Иван. — Молодец. Скоро и ты так же сможешь.
Он понял, что время их беззаботного детства в избушке подходит к концу. Лес напоминал о себе. И он, и Бонифаций не могли вечно охранять этот хрупкий питомник. Природа брала свое, и скоро «банде четырех» предстояло столкнуться с ней лицом к лицу. Без его защиты и без теплой печки.
***
Пришла весна. Нежная, с капелью, которая барабанила по крыше целыми днями, и с проталинами, черневшими на белом снегу. В избушке стало невыносимо тесно. Волчата, а это уже были не детеныши, а почти взрослые волки размером с овчарку, сносили все на своем пути.
— Ну все, — заявил Иван, отбирая у Пушистика его пятую по счету портянку. — Терпение лопнуло. Вы все тут милые и пушистые, но вы громилы. Пора на вольные хлеба.
Он открыл дверь и вышел на крыльцо. Воздух пах талым снегом и хвоей. Волки высыпали за ним, но на пороге замерли в нерешительности. Весь мир, который они знали, ограничивался стенами избушки. А тут – огромное, мокрое и шумное пространство.
Симон, как всегда, был первым. Он осторожно ступил на проталину, понюхал воздух и вдруг, поддавшись какому-то древнему инстинкту, громко и радостно взвизгнул. Это был уже не детский писк, а почти взрослый вой. Его братья и сестра, после минутного замешательства, присоединились к нему.
— Ну вот, — сказал Иван, опершись на косяк. — Пение уже освоили. Теперь бы охотиться научиться, а не на мои запасы покушаться.
Он наблюдал, как они осторожно исследуют территорию. Тихоня тыкался носом в первую весеннюю травку, Умник пытался поймать падающую каплю с крыши, а Пушистик, поскользнувшись на льду, съехал с небольшого пригорка прямо в сугроб.
— Эх вы, — качнул головой Иван. — Теорию без практики проходили.
В этот вечер Бонифаций пришел не один. С ним была молодая волчица. Они стояли поодаль, наблюдая. Старый волк издал короткий, гортанный звук. Иван понял.
— Зовут, — перевел он. — Ну что, орлы, ваш лимузин подъехал. Пора.
Он зашел в избушку и вышел с охапкой вяленого мяса – их последний «сухой паек».
— Держите, на первое время. Дальше сами разберетесь. Я вам не служба доставки.
Он разломил мясо и разбросал куски по снегу. Волки набросились на угощение, радостно рыча и отнимая друг у друга лакомые куски.
Когда трапеза закончилась, наступила неловкая пауза. Они стояли и смотрели на него – четверо повзрослевших волков и человек, который стал для них странной заменой матери, отцу и целой вселенной.
— Ну, — сказал Иван, и в горле у него вдруг встал ком. — Вы там... смотрите друг за другом. Симон, не лезь на рожон. Умник, думай головой. Пушистик... ну, ты просто будь собой. А ты, Тихоня, не давай их в обиду.
Он махнул рукой по направлению к лесу, где ждали Бонифаций с подругой.
— Бегите. Ваша жизнь там.
Симон первым сделал шаг. Потом еще один. Он подошел к Ивану и ткнулся мордой в его руку. Тихоня последовала его примеру. Потом Умник и Пушистик. Они обступили его, тычась мокрыми носами в его потрескавшиеся ладони, в его старую куртку.
— Да идите вы, — прохрипел Иван, отворачиваясь. — Чего разнюнились...
Он резко повернулся и зашел в избушку, захлопнув дверь. Он стоял за ней, не дыша, и слушал. Сначала тишина. Потом – несколько сдавленных взвизгиваний. И наконец – топот лап по тающему снегу, который быстро затих вдали.
Он подождал еще минуту, потом открыл дверцу печки и сунул внутрь новое полено. В избушке было непривычно тихо. Пусто. Он сел на лавку и уставился на пустой угол, где еще утром валялись клочья шерсти и гремели миски.
— Ну, вот и все, — сказал он самому себе. — Отпустил. Молодец.
Он вышел на крыльцо. Лес был полон звуков – капель, щебетания первых птиц, шепота ветра в соснах. Но привычного писка и возни за спиной не было.
Иван глубоко вдохнул запах весенней тайги. Он был прежним, но ощущался иначе. Уже не как запах места службы, а как запах дома. Дома, в котором он ненадолго перестал быть одиноким.
— Ладно, — пробормотал он, глядя на следы, уходящие в чащу. — Поправляйтесь там. И не болтайтесь под ногами.
Он повернулся и зашел внутрь, чтобы затопить печь и сварить себе ужин. Впервые за долгое время – только себе. Избушка была пуста, но воспоминания о прошедшей зиме наполняли ее теплом. И это тепло было куда надежнее, чем у любой печки.
Читайте и другие наши рассказы:
Очень просим, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)