Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 117
Звонок от Жирафа – Филиппа Константиновича – застал меня врасплох. Я уже почти сроднилась с мыслью, что его имя в нашей рабочей среде стало чем-то вроде декоративного элемента: красиво, дорого, но практической пользы – как с прошлогоднего букета. После слияния, когда «Проспект» проглотил холдинг Леднёва, Жираф формально остался президентом, но его влияние превратилось в церемониальную вывеску.
Я была уверена, что он давно обласкан солнцем Лазурного Берега и коротает дни, развлекая очередных юных спутниц. Но, как выяснилось, он был в Москве, и это уже само по себе звучало довольно удивительно для такого сибарита, как Жираф, который терпеть не может промозглую погоду.
– Алина, дорогая, – его голос, намного мягче положенного мужчине его статуса (формально я не только Леднёву, но и Жирафу подчиненная), звучал на удивление ласково. – Мне нужно с тобой поговорить. С глазу на глаз. Есть одна интересная вещь, которую бы мне хотелось обсудить.
По спине пробежал сухой, резкий холодок. «Важный разговор» от Жирафа, который уже несколько месяцев интересовался только рейтингами элитных вин да прогнозом в Сен-Тропе? Это было из области необъяснимого.
– Разумеется, Филипп Константинович. Когда мне к вам зайти? Прямо сейчас? – спросила я заинтригованным голосом.
– Нет-нет, – он хихикнул, и его смех снова напомнил мне старые качели, которые забыли смазать. – Офис «Проспекта» – это теперь епархия Владимира Кирилловича, я там появляюсь только чтобы подписывать документы, пока в том нужды нет. Для встречи с тобой предпочту нейтральную территорию. Ресторан «Турандот». Знаешь?
Знала, конечно. «Турандот» – не просто заведение общепита, а целая сцена, где каждый зал будто создан для демонстрации статуса. Место, где официанты двигаются тише шелковых занавесей, а каждый чек наполнен такими суммами, что итоговая может запросто служить месячным бюджетом провинциального городка. Идеальная площадка для человека, который хочет показать свою независимость от нового хозяина, но при этом напомнить всем о прежнем величии. Я про Жирафа, само собой.
– Знаю. Когда?
– Сегодня. В восемь. Я забронировал столик в Золотом зале. Не опаздывай, дорогая.
Он отключился, а я ещё секунду смотрела на экран, словно пытаясь понять подоплёку. Золотой зал. Это было заявление – громкое и подчеркнутое. Он не просто хотел поговорить. Желал, чтобы его увидели, и потом по коридорам холдинга прокатился аккуратный шёпот: «Жираф снова что-то замышляет». Но что именно?
И вообще. «Дорогая». Что-то не припомню, когда Филипп Константинович меня когда-то так величал. Неужели прознал про моё родство с Леднёвым? Теперь заискивает? Но зачем? Владимир Кириллович будет твёрдо стоять у руля еще лет десять.
К восьми вечера я стояла у тяжелых дверей «Турандот». Внутри меня встретили тихие залы, приглушённый блеск позолоты, бархатные ткани и почти застылый воздух, в котором витал тонкий аромат специй и дорогого дерева. В таких местах даже шаги становятся осторожнее, словно громкий звук может нарушить чью-то гармонию.
Жираф уже сидел за столиком, вытянутый и угловатый, как всегда, в костюме безупречного кроя. Материя на нём поблёскивала, будто ткань долго отбирали и трогали только в чистых перчатках. Хотя кто знает? Может, в тех местах, где создают подобные вещи, так оно и есть? Не китайская же фабрика. Рядом на столе стояла бутылка коллекционного вина с этикеткой, которую обычно видят лишь в погребах частных аукционов.
– Алина! Здравствуй! Ты прекрасна, как всегда, – он поднялся, поцеловал мою руку. От него тянуло дорогим одеколоном и терпким дыханием коньяка, который явно не ограничился единственным бокалом.
– Добрый вечер, Филипп Константинович. Вы тоже замечательно выглядите.
– Спасибо! – расплылся он в добродушной улыбке.
Мы заказали ужин. Сначала Жираф говорил о пустяках – о новой яхте, которую купил, чтобы «не зависеть от этих сумасшедших цен на круизы». О том, как собирается пройти Средиземное море, заходя в порты, и посмотреть места, недоступные для туристов. Он перечислял маршруты: Сардиния, Корсика, греческие острова – словно читал план своих будущих подвигов. «Тоже мне, Геракл нашёлся, – подумала я с иронией. – Сам наверняка из постели не станет вылезать со своими барышнями».
– Представляешь, Алина, – мой собеседник неторопливо сделал глоток вина, – я сам стану шкипером. Ну… почти сам. Команда, конечно, будет. Но я хочу чувствовать ветер, соль, свободу! Здесь, в Москве, всё какое-то вязкое, липкое.
Я слушала, кивая, а внутри что-то настороженно постукивало: зачем меня пригласил? К чему нужен этот ужин в пафосном месте? Неужели решил записать меня в список своих пассий? Смешно. Я – топ-менеджер, человек из команды Леднёва, а не украшение в его галерее. И хотя он никогда не избегал романов на работе, мысль казалась абсурдной: роли не совпадали, и статус не позволял. Но Жирафы, как известно, живут по своим законам.
Когда официант унес тарелки с основным блюдом, оставив на столе только блеск чистой посуды и тонкую дорожку аромата специй, а Жираф допил очередной бокал коньяка, его глаза стали чуть мутнее, мягче, будто в них что-то затуманилось. Напыщенность понемногу спадала, словно с него аккуратно сняли один из слоев его вечной маски. Он наклонился ко мне, приблизился так, что я услышала, как хрустит подкрахмаленный воротник его рубашки, и его голос внезапно сорвался на шёпот – тихий, но почему-то настороженный.
– Алина, – он посмотрел прямо в глаза, не моргая. Впервые за весь вечер в его взгляде мелькнуло не самодовольство, не привычное высокомерие, а что-то тяжёлое, тревожное. – Ты умная девочка. Очень. И ты… ты копаешь.
Внутри всё напряглось, будто кто-то незаметно дернул за скрытую струну. Мозг молниеносно связал события: человек, который вот уже несколько месяцев жил как декоративная статуэтка, позвал меня в пафосный ресторан, говорил о яхтах и морях, а теперь, чуть захмелев, перешёл к таинственной сути. Он узнал о моём расследовании. Но как?! Никто не знал, кроме меня, Снежаны и сыщика!
– Я вас не понимаю, простите, Филипп Константинович, – сказала я, стараясь удержать голос ровным. – О чём вы говорите? Я занимаюсь проектами холдинга и не работаю в строительной организации. Потому и копать мне нечем.
– Не притворяйся, – его шепот стал тонким, хрупким, почти шипением. – Я говорю о прошлом. О твоём прошлом. О том, что ты ищешь.
Он оглянулся – быстрым, нервным движением, хотя в непосредственной близости от нас не было ни души, кроме пары официантов, которые скользили по залу так тихо и незаметно.
– Слушай меня внимательно. Я тебе не враг. Правда, и не друг, – он выдохнул тяжело, словно признавая некую собственную слабость. – Просто… старый человек, который хочет спокойно дожить до глубокой старости и так, чтобы вокруг не происходили всякие… неприятные вещи. Не копайся в своём прошлом, Алина. Не надо.
Он подался ещё ближе, так близко, что я уловила запах перегара, смешанный с его тёплым, тревожным дыханием.
– И тем более, – он выделил каждую букву, – не стоит копаться в прошлом своего отца. Леднёва. Оставь это. Там… там не просто грязь. Там кровь, – последнее слово он прошептал.
Слово ударило резко, как ледяной порыв. Кровь. Оно пронзило меня мгновенно, куда больнее, чем сухие строки отчётов частного сыщика о залоговых аукционах, которые замарали каждого из их участников сверху донизу.
– Почему? – спросила я почти сразу, без попытки спрятать эмоцию и не пытаясь больше опираться. – Почему мне не следует знать правду? Что там такого?
Жираф откинулся на спинку стула. В его глазах исчез страх, уступив место глубокой, пусть и кривоватой иронии, за которой скрывалась усталость взрослого человека, который видел слишком много и не смог забыть ни одного эпизода.
– Кто много знает, плохо спит, дорогая. Это тебе мой совет, – он говорил мягче, чем обычно. – Совет от человека, который пережил девяностые и остался жив по чистой случайности. Поверь, иногда лучше жить в неведении, чем в кошмаре. Леднёв… он не тот, кем кажется. Это не просто бизнесмен. Он… разработчик сложных схем и очень не любит, когда кто-то пытается разобрать его конструкции по камешку.
Жираф снова сделал глоток, но коньяка в бокале было совсем немного, а заказывать новый собеседник, видимо, уже не хотел, чтобы не напиться окончательно. Разговор иссяк. Он словно выдохся, опустошился. Больше не собирался говорить, и я почувствовала это кожей. Всё, что хотел, уже сказал. Мы доели ужин в тягостной тишине, перебросившись парой дежурных фраз о погоде, живописи, меню. Осыпали друг друга словесным мусором, который никого не обязывает.
Когда поднимались из-за стола, Жираф взял меня за руку.
– Запомни мои слова, Алина. И… удачи тебе.
Я вышла в ночную Москву. Воздух был холодный, чистый, резкий, но он не принес облегчения. Я стояла на крыльце «Турандот», смотрела на пустеющую улицу, а внутри всё звенело. Предупреждение? Попытка помочь? Или Жираф, вечно трусливый и осторожный, просто пытался сбросить с себя груз, который не давал ему спокойно плыть к своим Корсикам и Сардиниям?
Дома я долго ходила по комнате, то садясь, то снова вставая. Сон обходил стороной. Слова Жирафа не уходили, не растворялись в ночи, стучали в голове тяжело, ровно, настойчиво: «Там кровь».
Это было не про приватизацию. Не про «схемы». Не про активы и сделки. Это было про что-то личное. Про то, что связывает Леднёва, Звенигородского, фонд «Надежда» и… меня. Но откуда Жираф обо всём знает?! Кто ему слил информацию?! Не выдержав напряжения, я во втором часу ночи позвонила Снежане и спросила:
– Признавайся, кому ты рассказала о том, что я начала расследование прошлого Леднёва?!
Помощница выпалила мгновенно:
– Никому, Алина! Чем хочешь поклянусь! Никому! Ни слова!
– Но как тогда Жираф об этом узнал?
– Жираф?!
Я рассказала ей о приглашении в ресторан и странном разговоре.
– Понятия не имею, Алиночка, – взмолилась Снежана. – Честное слово!
– Ладно. Подумай. Может, кто-то подслушал или подсмотрел. Я тоже попробую понять. До завтра, – и отключилась.
У нас, как говорят в таких случаях, где-то моросит.