Тишина, воцарившаяся в гареме после отъезда Сакуры, была обманчивой. Она висела в воздухе, густая и звенящая, как натянутая струна. Для одних освобождение японки стало символом надежды и доказательством невероятной силы Алисы. Для других — опасным прецедентом и прямым вызовом устоявшимся порядкам.
Во главе недовольных встала Джамиля. Жена из Йемена, прожившая в гареме восемь лет. Высокая, статная, с глазами цвета черного кофе и властным, бескомпромиссным характером. До прихода Алисы именно она была главной претенденткой на неформальное лидерство после Фатимы. Она правила кликой «традиционалисток» — женщин, которые верили, что их роль заключается в покорности, служении и строгом соблюдении иерархии. Система Алисы, с её образованием, проектами и демократией, подрывала их влияние. Они видели в ней не освободительницу, а выскочку, несущую опасный хаос.
Интрига созревала в тени роскошных вилл. Алиса чувствовала это по косым взглядам, по внезапно оборвавшимся разговорам, когда она появлялась, по ледяной вежливости Джамили на их редких встречах.
Первая атака была коварной и пришла оттуда, откуда Алиса не ждала.
Марокканская жена Лина, тихая и набожная девушка, которую Алиса всегда считала нейтральной, пришла к ней вечером в слезах.
— Они говорят, что ты… что ты занимаешься черной магией, — всхлипывала она. — Что ты приворожила Повелителя, чтобы получить власть. И что освобождение Сакуры — это твоя сделка с дьяволом.
Алиса сначала рассмеялась, но смех застрял у неё в горле. В атмосфере суеверного страха, которую искусно поддерживала Джамиля, такая ложь могла быть опасной.
— Кто «они», Лина?
— Все… многие говорят. Джамиля сказала, что видела, как ты ночью что-то закапываешь в саду.
Это была ложь, но очень умная. Она играла на самых темных инстинктах. На следующее утро Алиса обнаружила, что несколько женщин из её круга — те, что были менее уверены в себе, — избегают её взгляда.
Вторая атака была более материальной. В «Мастерской шелка», где жены ткали свои удивительные полотна, случился пожар. Небольшой, быстро потушенный, но успевший уничтожить несколько готовых работ и дорогой запас китайского шелка. Следов взлома не было. Все указывало на неосторожное обращение с утюгом. Но Алиса знала — это был саботаж.
Она собрала «Комитет» — Эмили, Илону, Анну и теперь уже Фатиму, чья мудрость и знание закулисных игр стали бесценными.
— Они бьют по нашему самому успешному проекту, — констатировала Эмили. — «Шелковый путь» — это наш козырь, наша финансовая независимость и наша гордость.
— Это предупреждение, — мрачно сказала Фатима. — Джамиля показывает, что может дотянуться до чего угодно.
Алиса молчала, обдумывая ситуацию. Она могла бы пойти к Кариму, обвинить Джамилю. Но это был бы проигрыш. Это показало бы её слабость, неспособность справиться с внутренними проблемами самостоятельно. Нет, эта война должна была остаться их войной.
— Мы будем драться их же оружием, — наконец сказала Алиса. — Но острее.
Она запустила контроперацию. Через свою сеть доверенных служанок она узнала, что у одной из ближайших соратниц Джамили, жены из Судана по имени Нагиба, тайная страсть — она собирала украшения с полудрагоценными камнями, что строго-настрого запрещалось правилами гарема, дабы ничто не омрачало «естественную красоту» его обитательниц. Алиса не стала её разоблачать. Вместо этого она через ту же служанку «случайно» подарила Нагибе редкий и очень красивый сердолик, сказав, что он приносит удачу в любви.
Нагиба была смущена и напугана. Подарок был одновременно и знаком внимания, и доказательством того, что Алиса знает её секрет. Через несколько дней Нагиба, нервничая, передала Алисе первую крупицу информации: Джамиля через своего брата, имевшего доступ к резиденции, пыталась передать на волю письмо с жалобой на Алису старейшинам их клана.
Это была уже прямая измена. Но Алиса снова не стала действовать напрямую. Она пригласила Джамилю на чай. Разговор был вежливым и натянутым.
— Мне стало известно, — мягко начала Алиса, — что некоторые из сестер испытывают… беспокойство по поводу новых порядков. Я ценю традиции, Джамиля. Но мир не стоит на месте. Даже здесь.
— Твои «новшества» сеют раздор, — холодно парировала Джамиля. — Они заставляют женщин забывать о своем долге.
— Долг — это не только послушание, — сказала Алиса. — Это и забота о благополучии дома нашего Повелителя. И я, как та, кому он доверил этот дом, обязана пресекать любые действия, что могут навредить его репутации. — Она сделала паузу и посмотрела Джамиле прямо в глаза. — Например, переписку с внешним миром, минуя установленные каналы. Это ведь может быть истолковано как… заговор.
Джамиля побледнела. Она поняла, что Алиса в курсе её шага. И то, что та не доложила об этом Кариму, было не слабостью, а демонстрацией силы. Алиса давала ей шанс отступить.
Но Джамиля была не из тех, кто отступает. Её ответной атакой стала попытка дискредитировать Алису морально.
Через два дня, когда Алиса проводила занятие по литературе, в её виллу ворвались двое охранников по приказу Маргариты Степановны. Экономка, всегда сохранявшая нейтралитет, на этот раз выглядела суровой.
— Было получено анонимное сообщение, — сказала она, — о наличии в ваших апартаментах запрещенных предметов.
Обыск был унизительным. Они перерыли её вещи, заглядывали под матрас, вскрыли шкатулку с её немногочисленными личными драгоценностями. И… нашли. В кармане старого платья, которое Алиса не носила больше года, лежала маленькая, изящная золотая заколка. Не та, что была подарена Каримом. Чужая.
Алиса поняла всю глубину замысла. Её не просто хотели обвинить в краже — немыслимом преступлении для жены. Её хотели обвинить в краже у другой жены, посеяв тем самым вражду и доказав её «порочность».
— Это не мое, — спокойно сказала Алиса, глядя на Маргариту Степановну.
— Оно найдено в ваших вещах, — безразлично ответила экономка.
В этот момент в дверях появилась Джамиля с несколькими своими сторонницами. На её лице играла маска праведного гнева.
— Это моя заколка! — воскликнула она. — Подарок моей покойной матери! Она пропала на прошлой неделе. Я не могла и подумать…
Алиса видела торжество в её глазах. Ловушка захлопнулась. Прямых доказательств её невиновности не было. Слово «потерпевшей» Джамилы против слова «воровки» Алисы.
И тут вмешалась Фатима. Она молча вошла в комнату, подошла к столу, где лежала заколка, и внимательно её рассмотрела.
— Любопытно, — произнесла она своим размеренным, властным тоном, который заставил всех замолчать. — Эта заколка была утеряна не на прошлой неделе, Джамиля. Я помню, ты жаловалась на её пропажу… в прошлом месяце. Во время подготовки к визиту саудовских гостей. Странно, что она нашлась только сейчас. И именно здесь.
Это была блестящая импровизация. Фатима не знала наверняка, но она блефовала, играя на своем авторитете хранительницы памяти и традиций.
Джамиля растерялась. Она не ожидала, что Фатима, отошедшая от дел, встанет на сторону Алисы.
— Я… возможно, я ошиблась в датах…
— Возможно, — холодно парировала Фатима. — И возможно, кто-то, найдя твою потерю, решил использовать её для грязной игры. Обыскать виллы всех, кто был в этом замешан. Немедленно.
Приказ, отданный бывшим лидером, сработал. Охранники, смотря на Маргариту Степановну, которая молча кивнула, отправились в виллу Джамили. Там, в потайном отделении её шкатулки для украшений, они нашли другие «пропавшие» вещи — брошь одной жены, браслет другой. Джамиля не просто подбросила заколку, она вела настоящую провокационную кампанию, чтобы создать видимость воровства в гареме и свалить всё на Алису.
Развязка наступила быстро. Карим, вызванный Маргаритой Степановной, был в ярости. Не из-за самой кражи, а из-за того, что его гарем, его идеальный, управляемый мир, погрузился в грязные склоки.
Джамилю и её ближайших сообщниц не наказали физически. Их унизили более изощренно. Их перевели в самые маленькие и неудобные виллы на окраине территории. Лишили доступа к бассейну, спа, библиотеке и всем проектам Алисы. Они были не изгнаны, но низвергнуты. Они стали невидимками в своем же мире.
В тот же вечер Карим пришел к Алисе. Он молча постоял в дверях её виллы, глядя на неё.
— Ты справилась, — наконец сказал он. В его голосе звучало нечто новое — не просто уважение, а признание. Признание равного по интеллекту и воле.
— Я поддерживаю порядок в твоем доме, — как всегда, ответила Алиса.
— Нет, — он покачал головой. — Ты не поддерживаешь. Ты управляешь. И делаешь это лучше, чем я мог предположить.
Он сделал паузу.
— С завтрашнего дня все внутренние вопросы, все распределение ресурсов и все решения, касающиеся жизнеустройства гарема, будут проходить исключительно через тебя. Официально. Маргарита Степановна будет подчиняться твоим распоряжениям.
Это была полная и безоговорочная победа. Алиса стала не просто неформальным лидером, а официальным управителем. Её власть получила печать Повелителя.
Когда он ушел, Алиса вышла в свой сад. Ночь была тихой и звездной. Она выиграла эту битву. Она сломила своих врагов и укрепила свою власть. Она добилась того, о чем не могла и мечтать год назад.
Но, глядя на холодные огни вилл, где жили её «подданные», она не чувствовала триумфа. Она чувствовала лишь тяжесть короны. Она была королевой этого маленького, прекрасного и безжалостного мира. И она знала, что любая корона, даже самая блестящая, рано или поздно начинает давить на голову. А её корона была сплетена из колючей проволоки иллюзий, интриг и вечного страха. Её трон стоял в самом сердце золотой клетки. И с каждым днем решетки вокруг, несмотря на всю её власть, казались ей все прочнее.
---
Три недели спустя после победы над Джамилей Алиса проснулась с приступом тошноты. Она списала это на напряжение последних месяцев. Но когда тошнота повторялась несколько дней подряд, а привычный цикл нарушился, в её душу заползла ледяная змейка догадки.
Через подкупленную служанку, используя каналы тайной почты, ей доставили тест. Две полоски. Результат, который она с замиранием сердца наблюдала в своей ванной комнате, был одновременно и самым страшным, и самым желанным в её жизни.
Ребенок. Ребенок Карима.
Она стояла, опершись о мраморную раковину, и смотрела на своё отражение. Внутри неё бушевала буря противоречивых чувств. Радость, идущая из самых глубинных, животных инстинктов. Нежность, смешанная с ужасом. И холодный, безжалостный расчет.
Этот ребенок был одновременно и величайшим даром, и самым совершенным оружием против неё. Он навсегда приковывал её к Кариму. Любая мысль о бегстве, о сопротивлении, о каком-либо будущем, кроме того, что он ей уготовил, теперь становилась призрачной. Она становилась матерью его наследника. Её ценность в его глазах взлетела до небес, но и цепи на её ногах стали несокрушимыми.
Она отложила сообщение Кариму на несколько дней. Ей нужно было время, чтобы осознать, принять и выстроить новую линию обороны. Она понимала, что с этой новостью её статус изменится кардинально, и вместе с ним возрастет зависть, контроль и опасность.
Когда она всё же сообщила ему, его реакция была мгновенной и оглушительной. Впервые за всё время он при всех обитательницах гарема, собравшихся на утренней прогулке, подошел к ней, взял её за руку и публично, громко объявил:
— Аллах даровал мне великую милость! Алиса, свет моих очей, носит моего наследника! Отныне она — Ум аль-Вахид! Мать Единственного! Её слово — закон, её покои — священны!
Ропот прошел по рядам женщин. Одни смотрели с завистью, другие — с подобострастием, третьи — со страхом. Для всех она теперь была не просто управительницей, а избранницей.
Её жизнь превратилась в золотой ад. Мгновенно её виллу окружили новыми, незнакомыми охранниками, более суровыми и бдительными. К ней приставили личного врача — пожилого, невозмутимого доктора Амира, который появлялся дважды в день, чтобы измерить давление, взять анализы и задать десятки бесстрастных вопросов. Её диету взяли под строжайший контроль. Каждое блюдо, каждый фрукт проверялись. Ей запретили посещать общий бассейн, СПА и библиотеку. Её мир, и без того ограниченный, сжался до размеров её виллы и прилегающего к ней маленького садика.
Карим стал навязчиво заботливым. Его визиты, ранее редкие и деловые, стали ежедневными. Он приходил, садился рядом, клал руку на её еще плоский живот и часами мог говорить с будущим сыном, строить планы, давать ему советы, как будто тот уже мог его слышать. Эти моменты были для Алисы самыми невыносимыми. Она видела в его глазах не любовь к ней, а фанатичную одержимость продолжением своего рода, укреплением своей династии. Она была сосудом. Бесценным, хрупким, но сосудом.
Однажды вечером он принес с собой старинный фолиант — генеалогическое древо своего рода.
— Смотри, — сказал он, указывая на разветвленную схему. — Здесь, на этой ветви, будет имя моего сына. А здесь, — он провел пальцем чуть в сторону, — имя его матери. Твое имя, Алиса. Ты войдешь в историю нашего рода.
Она смотрела на пожелтевший пергамент, на арабскую вязь имён давно умерших людей, и её тошнило. Он предлагал ей бессмертие в обмен на её собственную жизнь, на её личность. Она должна была радоваться, что станет footnote-ом в истории его семьи.
— Я хочу, чтобы моя мать знала, — тихо сказала она, глядя в окно. — Это её первый внук.
Карим помолчал, его лицо стало непроницаемым.
— Это небезопасно. Любая информация, исходящая отсюда, является уязвимостью.
— Она моя мать! — голос Алисы дрогнул. — Она имеет право знать, что её дочь станет матерью!
— Твоя мать имеет право быть в безопасности, — холодно парировал он. — А её безопасность зависит от твоего благоразумия. Не заставляй меня снова показывать тебе фотографии.
В его тоне не было угрозы, лишь констатация факта. Это было хуже. Алиса замолчала, сжимая руки в кулаки под складками платья. Шантаж теперь касался не только её, но и её нерожденного ребенка. Её будущего.
Физически беременность протекала тяжело. Постоянная тошнота, головокружения, обострившееся обоняние, заставлявшее её содрогаться от некогда любимых ароматов сада. Но морально было еще хуже. Она чувствовала себя лабораторным животным, за которым наблюдают, чью жизнь полностью контролируют.
Единственным спасением стали её тайные встречи с «Комитетом». Они приходили поодиночке, под предлогом навестить её, принося отчеты о делах в гареме. Эти короткие минуты нормального человеческого общения, обсуждения проектов, сплетен, были для неё глотком воздуха.
Как-то раз Эмили, оставшись наедине, сказала:
— Ты должна использовать это, Алиса. Ты сейчас сильнее, чем когда-либо. Он не посмеет тебе отказать. Проси чего-то. Чего-то настоящего.
Алиса знала, что она права. Её беременность была не только цепями, но и козырем. И она решила им разыграть.
Когда Карим в следующий раз пришел к ней, она была подготовлена. Она сидела в кресле, положив руки на живот, и смотрела на него с новым выражением — не покорности, а спокойной, материнской силы.
— Я хочу учиться, — сказала она.
Он удивленно поднял бровь.
— Учиться? У тебя есть доступ к библиотеке, к образовательным порталам…
— Я хочу учиться по-настоящему, — перебила она его. — У меня будет сын. Наследник империи. Я не могу быть для него просто украшением, женщиной, которая умеет ткать ковры и распределять пайки. Я должна быть ему достойным примером. Я должна понимать мир, в котором ему предстоит править. Я хочу заниматься с преподавателями. Экономика, история, политология. По видеосвязи. Чтобы я могла задавать вопросы, чтобы была обратная связь.
Она говорила тихо, но уверенно, глядя ему прямо в глаза. Она играла на его самом большом эго — на его сыне.
Карим смотрел на неё долгим, изучающим взглядом. Он видел в её глазах не каприз, а стратегию. И это ему понравилось.
— Ты хочешь готовить из себя регента? — улыбнулся он.
— Я хочу быть матерью, достойной своего сына, — ответила она, не моргнув глазом.
Он расхохотался, но в его смехе звучало одобрение.
— Хорошо. Договорились. Я найду тебе преподавателей. Но помни, — его взгляд стал жестким, — все занятия будут записываться. Каждое твое слово.
Алиса кивнула. Она и ожидала этого. Но это была победа. Крошечная брешь в стене её заточения. Теперь у неё будет доступ к настоящим знаниям, к диалогу с внешним миром, пусть и под колпаком.
Через неделю начались занятия. Её первым преподавателем экономики стал суховатый профессор из Оксфорда. Глядя на его лицо на экране планшета, Алиса чувствовала, как что-то замерзшее внутри нее начинает оттаивать. Она задавала вопросы, спорила, впитывала информацию. Это был побег. Побег ума из тюрьмы тела.
Однажды ночью она впервые почувствовала шевеление. Слабый, едва уловимый толчок, похожий на трепет крыла бабочки. Она замерла, прижав руку к животу. И в этот момент случилось непоправимое. Всё — расчет, ярость, страх, ненависть — отступило перед всепоглощающим, стихийным чувством, которое пришло из самых глубин её существа. Любовь. Любовь к этому крошечному, невидимому существу, которое было частью её.
По её щекам потекли слезы. Впервые за долгие месяцы это были не слезы отчаяния или гнева. Это были слезы облегчения и признания. Она сидела в темноте, в своей роскошной тюрьме, прижимая руки к животу, где зародилась новая жизнь, и плакала. Плакала о том, что этот ребенок был зачат в неволе. Плакала о том, какое будущее его ждет. Плакала от ужаса и от счастья одновременно.
Она любила его. Уже сейчас. Безоговорочно. И это делало её одновременно и сильнее, и уязвимее, чем когда-либо прежде. Теперь у неё было за что бороться. И было что терять.
На следующее утро она проснулась с новым ощущением цели. Её борьба больше не была только за неё. Она была за него. За право её сына не быть копией своего отца. За право дышать воздухом свободы, который она, его мать, так и не смогла по-настоящему вдохнуть. Её тюрьма оставалась тюрьмой. Но теперь в ней теплился огонек новой жизни. И этот огонек давал ей силы продолжать бой. Самый важный бой в её жизни
Продолжение ниже!
Первая часть доступна по ссылке:
Очень просим, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)