Сумка была уже в руках. Ключи от машины, телефон, кошелёк — всё на месте. Я стояла в прихожей и застёгивала куртку, когда Игорь вышел из комнаты.
— Ты куда?
— К маме. Она звонила, плохо себя чувствует.
— Опять?
***
Это «опять» резануло. Будто мама специально болеет, чтобы меня позлить. Будто ей семьдесят четыре года — это развлечение такое.
— Игорь, у неё давление подскочило. Сто восемьдесят на сто десять.
— Ну и что? Пусть таблетку выпьет.
— Она выпила. Не помогает. Я должна съездить, посмотреть.
Он скрестил руки на груди, загородив проход в коридор.
— А кто будет кормить детей?
— Дети взрослые. Мишке шестнадцать, Полине тринадцать. Сами разогреют.
— То есть тебе плевать на семью?
Я посмотрела на часы. Половина шестого. Мама живёт в сорока минутах езды, если без пробок. Если с пробками — час. Если я сейчас не уеду, застряну в вечернем потоке.
— Игорь, пусти.
— Нет, подожди. Давай разберёмся.
— Не сейчас.
— А когда? Ты вечно бежишь к своей матери, а на нас — плевать!
— Игорь, у неё давление!
— У всех давление! У меня тоже давление! Я же не ною!
Мишка выглянул из своей комнаты.
— Вы чего орёте?
— Не твоё дело! — рявкнул Игорь. — Иди уроки делай!
Мишка скрылся. Дверь хлопнула.
— Я поехала, — я попыталась обойти мужа, но он не сдвинулся.
— Нет. Сначала приготовь ужин, потом езжай.
— Игорь, ты серьёзно? У мамы криз может быть, а ты про ужин?
— А что такого? Я целый день работал, имею право на нормальную еду!
Внутри что-то дрогнуло. Не обида — я к обидам давно привыкла. Что-то другое, глубже.
— Ты работал с девяти до пяти. В офисе, за компьютером. Я тоже работала — в школе, с тридцатью детьми в классе. Потом забрала Полину с секции, заехала в магазин, приготовила обед на завтра. А ты пришёл домой и лёг на диван. Кто из нас устал больше?
— Это не сравнение!
— Почему?
— Потому что я — мужчина! Я добытчик!
Я рассмеялась. Не от веселья — от абсурда.
— Добытчик? Игорь, я зарабатываю столько же, сколько ты. Иногда больше, когда репетиторство беру. Какой ты добытчик?
Он покраснел. То ли от злости, то ли от стыда.
— Знаешь что? Езжай к своей матери! И оставайся там!
— Что?
— Что слышала! Надоело! Вечно она, её болячки, её проблемы! А я — на последнем месте!
Он отошёл в сторону, освобождая проход.
— Езжай. Только не жалуйся потом, что семья разваливается.
Дверь за мной хлопнула так, что задрожала вешалка.
***
В машине я просидела минут пять, не заводя мотор. Руки дрожали.
Восемнадцать лет брака. Восемнадцать. Двое детей, общая квартира, совместные отпуска. И вот это — «оставайся там».
Из-за того, что я хочу проверить маму.
Телефон завибрировал. Сообщение от Мишки: «Мам, ты ок?»
Я набрала в ответ: «Да, зая. Еду к бабушке. Ужин в холодильнике, разогрейте».
«Ок. Пап псих какой-то».
Псих. Мой шестнадцатилетний сын видит то, что я не хотела замечать годами.
Завела машину, выехала со двора. Пробки были, но небольшие — доехала за пятьдесят минут.
Мама открыла дверь сама. Бледная, под глазами круги, но на ногах.
— Зоенька, зачем приехала? Я же сказала — полежу, пройдёт.
— Мам, сто восемьдесят — это не шутки. Давай давление померяем.
Усадила её на диван, достала тонометр. Сто пятьдесят на девяносто — уже лучше, но всё равно высоко.
— Таблетку какую пила?
— Капотен. Под язык.
— Правильно. Сейчас ещё полежи, я чаю сделаю.
Пока возилась на кухне, думала. Не о маме — о том, что дома осталось.
Игорь. Его «оставайся там». Его вечное недовольство.
Когда это началось? Не помню. Кажется, всегда так было. Или нет? В первые годы он был другим. Или я просто не замечала?
Принесла маме чай, села рядом.
— Зоя, а чего ты такая хмурая? С Игорем поругалась?
— С чего ты взяла?
— Вижу. Ты когда ссоришься, у тебя морщинка вот тут появляется, — она показала на переносицу. — С детства так.
Я вздохнула.
— Он не хотел, чтобы я ехала.
— Почему?
— Говорит, детей некому кормить.
— А дети что, руки потеряли?
— Вот и я о том же.
Мама помолчала, прихлёбывая чай.
— Зоенька, ты прости, что влезаю. Но давно хотела спросить. Вы с Игорем — как вообще?
— В смысле?
— Ну... счастливая ты?
Вопрос повис в воздухе. Простой вопрос — а я не знала, что ответить.
— Мам, кто сейчас счастливый? Живём, как все.
— Это не ответ.
— А какой тебе нужен?
Она поставила чашку на стол.
— Зоя, я тебя вижу раз в две недели. И каждый раз ты приезжаешь уставшая, дёрганая. Раньше ты смеялась, шутила. А сейчас будто потухла.
— Мам, мне сорок четыре. Это называется «взрослая жизнь».
— Ерунда. Мне семьдесят четыре, и я не потухла. А ты...
— Что — я?
— Ты как будто тянешь что-то тяжёлое. Годами тянешь. И не можешь отпустить.
***
Я уехала от мамы около девяти. Давление у неё стабилизировалось, цвет лица стал нормальным. Договорились, что завтра позвоню, проверю.
Домой не хотелось. Совсем.
Припарковалась у подъезда, но не вышла. Сидела в темноте, смотрела на окна нашей квартиры. Свет горел в гостиной — Игорь смотрит телевизор. В Мишкиной комнате тоже свет — уроки делает или в компьютере сидит. У Полины темно — наверное, уже спит.
Обычный вечер. Обычная семья. Обычная жизнь.
Только почему от этой обычности хочется выть?
Телефон зазвонил. Светка, подруга ещё со школы.
— Зой, привет! Ты как?
— Нормально. А ты чего так поздно?
— Да вот, сижу, думаю. Слушай, может, в субботу встретимся? Посидим где-нибудь, поболтаем. Сто лет не виделись.
— Свет, я не знаю... Надо с Игорем согласовать.
— Согласовать? Зой, тебе сорок четыре, не четырнадцать.
— Ну, ты знаешь, как он реагирует, когда я куда-то ухожу.
Пауза.
— Зоя, что происходит?
— Ничего. Всё нормально.
— Врёшь. Я тебя двадцать пять лет знаю, слышу, когда врёшь. Рассказывай.
И я рассказала. Про сегодняшний скандал. Про «оставайся там». Про вечные претензии, про недовольство, про ощущение, что я всем должна — и никогда не могу расплатиться.
Светка слушала молча. Потом сказала:
— Зой, это ненормально.
— Что именно?
— Всё. То, что ты рассказываешь. Это не брак, это... рабство какое-то.
— Светка, ты преувеличиваешь.
— Нет. Ты преуменьшаешь. Зоя, ты работаешь, готовишь, убираешь, детьми занимаешься, маму навещаешь. А он что делает?
— Он тоже работает.
— И всё?
Я задумалась.
— Ну... он мусор выносит. Иногда.
— Иногда. Зой, ты себя слышишь? Он мусор выносит иногда — и за это ты должна быть благодарна по гроб жизни?
— Светка, не начинай.
— Я не начинаю, я заканчиваю. Терпеть это терпение. Ты когда последний раз для себя что-то делала? Не для детей, не для мужа, не для мамы — для себя?
Я молчала. Потому что не помнила.
— Вот, — Светка вздохнула. — Так и знала. Слушай, в субботу мы встречаемся. Не «если Игорь разрешит» — просто встречаемся. Поняла?
— Поняла.
— И ещё. Подумай о том, что я сказала. Серьёзно подумай.
***
Домой я всё-таки зашла. Игорь сидел перед телевизором, даже не повернулся.
— Явилась.
— Явилась.
— Как мать?
— Лучше. Давление снизилось.
— Ну и хорошо.
Он переключил канал. Я прошла на кухню. На столе — грязные тарелки. Мишка с Полиной поели и не убрали. Или Игорь не убрал за ними, что вероятнее.
Раньше бы я молча всё перемыла. Сегодня — не стала. Оставила как есть. Пусть утром увидят.
Легла спать в детской, на диване. Сказала Игорю — голова болит, не хочу мешать. Он буркнул что-то и не стал спорить.
Лежала в темноте, слушала, как за стеной сопит Полина. Думала о маминых словах. «Ты будто потухла». «Тянешь что-то тяжёлое».
Тяну. Уже столько лет тяну. И не замечала, что это ненормально, потому что привыкла. Как лягушка в кипятке — температура поднимается постепенно, и не чувствуешь, что вaришься заживо.
Утром проснулась раньше всех. Вышла на кухню — тарелки так и стояли. Игорь их даже не сдвинул.
Я убрала. Машинально, на автомате. Восемнадцать лет одних и тех же движений.
Но пока мыла, приняла решение.
***
В субботу я сказала Игорю, что иду к Светке.
— Куда?
— К подруге. Посидим в кафе, поболтаем.
— А обед?
— В холодильнике котлеты и картошка. Разогреешь.
— То есть ты опять уходишь, а я тут сам крутись?
— Игорь, разогреть обед — это не «крутиться». Это нажать две кнопки на микроволновке.
Он уставился на меня. Будто первый раз видел.
— Ты чего такая?
— Какая?
— Дерзкая.
— Не дерзкая. Честная.
— Что это значит?
Я взяла сумку, проверила ключи.
— Это значит, что я восемнадцать лет молчала, когда нужно было говорить. Соглашалась, когда нужно было спорить. Терпела, когда нужно было требовать. И больше не буду.
— Зоя, ты с ума сошла?
— Нет. Я пришла в себя. Наконец-то.
Вышла из квартиры, не оглядываясь.
Светка ждала в кофейне на Садовой. Увидела меня — и расплылась в улыбке.
— Ого! Ты пришла!
— А ты сомневалась?
— Честно? Да. Думала, Игорь не отпустит.
— Он и не отпускал. Я сама решила.
— Вот это да! — Светка присвистнула. — Зойка, что с тобой случилось?
— Проснулась.
Мы заказали кофе, пирожные. Сидели, болтали, смеялись. Как раньше, как в молодости. Когда не было мужей, детей, обязательств.
И я поняла, что улыбаюсь. По-настоящему, не из вежливости.
— Свет, — сказала я, — спасибо.
— За что?
— За тот разговор. Ты мне глаза открыла.
— Да ладно, ерунда. Ты бы и сама дошла.
— Не уверена. Я же привыкла. Думала, так у всех.
— Не у всех, Зоя. Совсем не у всех. Мой Сашка, например, сам готовит по выходным. Говорит — ты отдохни, я покашеварю. И с детьми сидит, и маму мою к врачу возит, когда надо.
— Правда?
— Правда. Не идеальный, конечно. Носки разбрасывает, храпит как трактор. Но базовые вещи — понимает.
Я задумалась.
— Светка, а как ты его этому научила?
— Не учила. Он сам такой. Или... — она прищурилась, — или я с самого начала не позволяла на себе ездить. Один раз села на шею — всё, слезать не захочет.
— А если уже сел?
— Тогда сбрасывать. Резко и без предупреждения.
***
Домой я вернулась к вечеру. Игорь сидел на кухне, перед ним — пустая сковородка. Разогрел-таки.
— Поела? — спросил он.
— Поела.
— И как?
— Хорошо. Со Светкой пообщались, кофе попили.
Он помолчал.
— Зоя, насчёт того раза... ну, когда ты к матери ехала...
— Да?
— Я погорячился. Не надо было так.
Это было похоже на извинение. Не совсем извинение — Игорь никогда не говорил «прости» напрямую. Но близко.
— Хорошо, — кивнула я.
— И вот ещё... — он замялся. — Я тут подумал. Может, мне иногда тоже... ну, помогать. По дому.
— Иногда?
— Ну, чаще, чем сейчас.
Я села напротив него. Посмотрела в глаза.
— Игорь, это не «помощь». Это общие обязанности. Мы оба работаем, оба живём в этой квартире, оба растим детей. Почему я должна делать всё, а ты — «помогать иногда»?
Он открыл рот, закрыл.
— Я так не думал об этом.
— Знаю. Поэтому говорю.
— И что ты хочешь?
— Хочу, чтобы мы были командой. Не я впереди, тяну всё на себе, а ты сзади, наблюдаешь. Вместе. Понимаешь?
Он долго молчал. Потом кивнул.
— Попробую.
— Не попробуешь, Игорь. Сделаешь. Или... — я не договорила.
— Или что?
— Или я устану окончательно. И тогда будет поздно что-то менять.
Он посмотрел на меня. В глазах — что-то новое. Не раздражение, не злость. Страх, может быть. Или понимание.
— Зоя, ты серьёзно?
— Абсолютно.
***
С того разговора прошло три месяца. Изменилось ли что-то?
Да. Не кардинально, не сразу. Но изменилось.
Игорь теперь моет посуду после ужина. Сам, без напоминаний. Забирает Полину с секции по вторникам и четвергам. С Мишкой ездил в автошколу — записываться на курсы.
Мелочи? Может быть. Но из этих мелочей складывается жизнь.
А я перестала спрашивать разрешения. Хочу к маме — еду. Хочу к Светке — иду. Хочу полежать в ванной час — лежу. И никто не умирает от голода, дом не рушится, мир не рухнул.
Мама заметила перемены первой.
— Зоенька, ты светишься прямо.
— Да?
— Да. Как раньше. Помнишь, какая ты в молодости была? Хохотушка, заводила. Всё куда-то делось, а теперь — вернулось.
Я обняла её. Крепко, как в детстве.
— Мам, спасибо тебе.
— За что, доченька?
— За тот разговор. Про тяжёлое, которое тяну.
— А, это... Ну что, отпустила?
— Отпустила. Часть, по крайней мере. Остальное — в процессе.
Она улыбнулась.
— Умница моя.
Вечером того дня я записала в блокнот: «Нельзя нести всё одной и злиться, что тяжело. Надо просто сказать — помоги. Или положить часть груза и уйти. Мир не развалится, если я перестану его держать».
Может, это звучит эгоистично. Может, кто-то скажет — а как же семья, долг, обязательства?
А я отвечу: семья — это не когда один везёт, а остальные едут. Семья — это когда все вместе. Иначе это не семья, а такси. С бесплатным водителем.
Хватит. Навозилась.
А вы умеете говорить «нет» близким — или тоже тянете всё на себе?