Татьяна только вчера смотрела на оплаченную путевку — та лежала на столе, будто золотой билет в другую жизнь, а сегодня этот звонок — это как ведро ледяной воды прямо в лицо, как будто кто-то со злобной ухмылкой рвет ее билет на мелкие клочки.
— Ирочка, — голос Татьяны был сухой, даже треснул немного, — ты сейчас серьезно?
Ирина, невестка, говорила из солнечного, шумного кафе, наверное. Слышно было, как смеются где-то чужие, счастливые люди. А Татьяна стояла посреди своей гостиной, в которой уже почти пахло свободой. Она стояла, сжимая в руке телефон так, что побелели костяшки.
— Конечно, серьезно, Тань. А что? — Ирочка даже не подумала спросить, она констатировала факт. Вот в этом вся Ирина: никогда не спрашивать, а ставить перед фактом. — Дети же не могут в городе сидеть, знаешь, какая там духота? Андрей, кстати, только до конца июня работать будет, потом на удаленку. Ему интернет проведи получше, ладно?
Ему интернет проведи. Приготовь комнаты. Знаешь, какая там духота. А Татьяна, значит, не человек? Ей духота нипочем?
— Ира, ты забыла? — Татьяна глубоко вдохнула. Она знала, что сейчас начнется. — Я тебе неделю назад говорила, я купила путевку. На три месяца. Наконец-то, после стольких лет... Санаторий на Каспии. У меня же спина, ты помнишь? Мне врач прописал грязи, покой, и вот это вот все.
На том конце трубки повисла тишина, но это была не тишина осознания. Это была тишина раздражения.
— Ой, Тань, ну что ты начинаешь? — голос Ирины стал чуть выше, чуть резче, как осколок стекла. — Какой Каспий? Это же дорого. Ты зачем деньги тратишь? Мы же договорились, что ты копишь на ремонт нашей детской. Или ты забыла? Тебе что, грязи важнее внуков?!
Вот он, первый удар — прямо по чувству вины, которое Татьяна сама в себе годами взращивала. На ремонт детской она, конечно, не «копила». Она откладывала половину своей пенсии, чтобы помочь сыну. Но в устах Ирины это уже звучало как священный долг.
— Мы ничего не договаривались, Ира! Я просто помогала! — Татьяну затрясло. Почему, ну почему ее собственная жизнь всегда на втором месте? — И путевка уже оплачена! Это не обсуждается!
— А как же Андрюша? — голос невестки сделался сладким, прямо приторным. Это была любимая манипуляция. — Он так мечтал, чтобы ты с ним вместе… Ты же знаешь, как он расстраивается, когда ты… отказываешь ему. А дети? Мальчики будут плакать, что бабушка их бросила ради каких-то там грязей.
Татьяна закрыла глаза. Ей стало плохо, реально плохо. Спина заболела сразу, как от удара. Она представила, как сын будет сидеть, опустив голову, как он будет вздыхать этим своим фирменным «Мам, ну мне неудобно перед Ирой». Это чувство вины, как поводок, тащило ее всю жизнь.
— Я не бросаю никого, — прошептала Татьяна. — Я просто еду отдыхать, наконец-то.
— Значит, дача будет закрыта? — Ирина резко сменила тон. Звонкий, командный, ледяной. — Ты закрываешь свою дачу от собственных внуков? Хорошо. Мы тогда тут пойдем, возьмем кредит на отель в Турции, будем сидеть в долгах. Спасибо тебе, мама. Спасибо за твою заботу.
И бросила трубку.
Татьяна опустилась на стул. Тишина. В квартире, в которой должно было пахнуть радостью сборов, теперь пахло предательством и горечью. Дача — ее, купленная на ее кровные, отремонтированная ею же. И теперь этот дом используется как рычаг для шантажа.
«Спасибо за твою заботу». Как же это унизительно. Ее забота — это валюта, которую они готовы обменять только на их комфорт. Но не на ее.
В этот момент, глядя на лежащую на столе путевку, Татьяна поняла: если она сейчас отменит санаторий — она отменит себя. Снова. Навсегда.
Татьяна успела выпить только полчашки кофе. Вчерашний звонок оставил после себя тягучий осадок, будто она снова вернулась в то болото, из которого пыталась выбраться. Но она твердо решила: путевка лежит, вещи собираются. Каспий.
А тут звонок в дверь. Звонил Андрей.
Он вошел — не вошел, а ввалился. Сын Татьяны, тридцатидвухлетний мужчина, который должен быть опорой, стоял в прихожей как провинившийся школьник. Мятый пиджак, потухший взгляд.
— Мам, я на пять минут, — пробормотал он, даже не разуваясь. — Ира дома, ждет.
Татьяна сразу поняла: случилось. Ира его накачала, как насосом.
— Что случилось, Андрюша? Ты на себя не похож. — Она повела его на кухню, налила ему кофе.
Андрей сел, сгорбился. Он долго молчал, теребя края своего пиджака. Это фирменный жест его бессилия, она знала его с детства.
— Мам, это все из-за дачи, — он поднял на нее умоляющие глаза. — Пожалуйста, не езди ты на этот Каспий.
Татьяна почувствовала, как внутри закипает. Ей хотелось закричать: «Ты видел, как я горбатилась на эту дачу?! Я ее для тебя, для вас, держала!» Но она сдержалась.
— Андрей, путевка оплачена. Это мое здоровье. Это мой заслуженный отдых. Вы взрослые люди, найдите отель, снимите дачу.
— Ты не понимаешь, — Андрей резко выдохнул и посмотрел на дверь, будто Ира стояла там, за ней, и слушала каждое слово. — Ира... Она подает на развод.
Татьяна чуть не уронила чашку. Развод? Вот это да. Вот это — уровень манипуляции!
— Ты что такое говоришь?! Из-за дачи?! — Татьяна не верила.
— Из-за твоей позиции, мам. — Андрей говорил уже чужим, вызубренным голосом. — Она сказала, что это предательство. Что ты нас не любишь и не ценишь, что не хочешь помочь. Она считает, что нормальная мать не поедет на «дорогие грязи», когда ее внуки задыхаются в городе.
— Но я вас люблю! — голос Татьяны был полон боли.
— Докажи, мам! — Андрей вскочил, в его глазах блеснули слезы. Это была истерика, спровоцированная женой. — Понимаешь, она сказала: «Или твоя дача, или я». Она давно искала повод, она считает, что мы ей недодали. А ты даешь ей этот повод, мам! Ты просто убиваешь мой брак! Ты можешь его спасти, отменив этот свой санаторий.
Он стоял перед ней, большой, взрослый, и просил ее спасти его. Не он должен был защищать свою мать от наглости жены, а она должна была спасти его от его же слабости!
— То есть, чтобы твой брак уцелел, я должна стать прислугой на своей собственной даче?! — Татьяна чувствовала, как кровь стучит в висках.
— Мам, это только на три месяца! Потом я все компенсирую! Я клянусь! Но сейчас… — Он протянул руку к ней. — Ты же мать! Ты же должна мне помочь! Пожалуйста!
Этот долг тянул ее вниз. Тянул так сильно, что казалось, она вот-вот утонет в его слезах и упреках. Должна. Должна. Должна. Должна спасти брак сына, должна отказаться от отдыха, должна забыть о себе. Иначе — она плохая мать.
Татьяна увидела на столе свою путевку. Золотистая бумажка. Свобода.
Она посмотрела на сына, на его искаженное от страха лицо. И поняла: если она сейчас поддастся, он никогда не научится сам решать свои проблемы. Он всегда будет прикрываться ее спиной. И Ирина будет знать, что этот рычаг работает безотказно.
— Андрей, — ее голос стал холодным, как сталь. — Запомни. Я твою семью уже спасла, вырастив тебя. Теперь ты — муж и отец. Если твой брак держится на моей даче и на моей прислуге, то это не брак. Это шантаж.
— Мам, ты… ты что, выбираешь этот Каспий?! — он был в шоке.
— Я выбираю себя, Андрей, — Татьяна поднялась. В этот момент она выросла в его глазах на голову. — И я выбираю научить тебя, что тобой нельзя манипулировать. Если Ира уйдет, потому что я поехала на заслуженный отдых — значит, Ира уйдет рано или поздно в любом случае.
— Ты пожалеешь об этом! — его голос сорвался на визг. Он подхватил полы пиджака и выбежал, хлопнув дверью.
Татьяна осталась одна. Руки дрожали. Она только что разбила шаблон «удобной» матери, но какой ценой? Может, она и правда эгоистка? Но эта мысль продержалась ровно секунду. Потом пришло облегчение.
***
Татьяна уехала. Уехала, оставив сгоревшую за собой деревню — надежды сына, ярость невестки, глупый страх за их брак. Три месяца на Каспии. Грязи, солнце, тишина. Ей впервые за двадцать лет не нужно было никому угождать, готовить и отчитываться. Она читала, плавала, дышала.
Телефон она включила только в самолете. Сначала — сотни пропущенных от Андрея, потом от Ирины. Потом — тишина.
Когда она вернулась, дача стояла нетронутой. Чистый пол, порядок. Они, очевидно, не посмели взломать дверь. Это была маленькая, но значительная победа.
На следующий день, вместо звонка, пришло СМС от сына. Короткое, ледяное, написанное с явной злобой и, скорее всего, под диктовку.
— Мам, мы развелись. — Ни «привет», ни «как дела». — Ты виновата. Я отказываюсь от своей доли наследства. Мне не нужны твои деньги, если ты так нас не любишь. Мы больше не нуждаемся в твоей помощи. Андрей.
Татьяна сидела на кухне. Солнце заливало комнату, а в СМС — холод.
«Ты виновата». Вот и все. Ее отдых стоил ее сыну брака. Или он свалил на нее вину за свой давно трещавший по швам союз? Она поняла, что Андрей снова трусит. Он просто нашел себе оправдание перед самим собой.
В тот же день Татьяне позвонила Светлана — ее сестра. Сразу с наездом.
— Таня! Ты что там натворила?! Андрей в бешенстве! Ира плачет! Они же развелись! Как ты могла?!
Вот он, социальный подтекст. Теперь вся родня будет ее судить.
— Света, ты сейчас в каком веке живешь? — Татьяна почувствовала силу. Каспийские грязи смыли не только боль в спине, но и многолетнюю привычку оправдываться. — Он пришел и поставил меня перед фактом: либо дача, либо его брак. Я выбрала свое здоровье и свое достоинство. И раз он обиделся и отказался от доли, так тому и быть.
— Отказался?! Он же не подумал!
— Подумал, Света. Он написал мне это официально, — Татьяна сделала глубокий вдох. — А теперь слушай меня внимательно. И передай это всем: Андрею, Ирине, всем, кто мне звонит.
Она встала, подошла к окну. Ее голос был твердым, громким, не допускающим возражений.
— Моя дача, которую я покупала сама, ремонтировала сама, и в которую я вкладывала свои нервы и свою пенсию, теперь будет сдаваться в аренду. Сдаваться порядочным, чужим людям на все лето.
Сестра на том конце трубки ахнула.
— А деньги, Света, — продолжила Татьяна, не сбавляя тона, — деньги с аренды пойдут на мой личный счет. На мои путевки, на мои новые платья, на мой личный водительский курс. На себя.
— Таня, ты… ты что, закрываешь дом от внуков?!
— Я ставлю границы, Света. — Татьяна отчеканила это слово, как чеканный рубль. — Они не получат ключей и не приедут на бесплатный курорт, потому что их родители использовали меня и мой дом как объект шантажа. Сын отказался от дачи — я этот отказ приняла. С сегодняшнего дня дача — это мой бизнес, а не семейная благотворительность.
Татьяна впервые сама сбросила трубку. Облегчение было оглушительным. Как будто она сорвала с себя тяжелое, пропитанное чужими слезами и претензиями одеяло.
Она посмотрела на путевку — та висела в рамке на стене, как символ победы. Она не только спасла себя, но и наказала манипуляторов их же монетой: финансовым ударом. Андрей и Ирина лишились и брака (по их же вине), и бесплатного курорта, и перспективы наследства.
Татьяна улыбнулась. Усталость ушла. Она выбрала отдых, а не кухню. И она победила.