Вика как раз заканчивала отчет, когда услышала этот пронзительный, надрывный кашель из детской. Такой, знаете, сухой, будто песок в горло насыпали, и сразу же — тишина. Эта тишина, она была хуже любого крика. Вот оно.
Она влетела в комнату. Пятилетний Лева сидел на ковре, прижимая к груди плюшевого медведя, и тяжело дышал. Вокруг него — гора! Гора апельсиновых шкурок и мандариновых долек. Вся комната пахла цитрусами так, что аж слезы на глаза наворачивались. И посреди этого оранжевого безумия — сидела она, Алла Павловна, свекровь. Довольная, как кошка, наевшаяся сметаны.
— Что здесь происходит?! — Виктория чувствовала, как кровь стучит в висках. Это был не вопрос — это был рык.
Алла Павловна невозмутимо поправила свой берет.
— Ой, Вика, ну что ты паникуешь? Поел ребеночек витамины. Твои эти доктора-только деньги дерут! У него не аллергия, а истерика, вот что. Я ему объяснила, что мандарины — это полезно! И ты — мать, ты должна была ему это объяснить, а не запрещать!
Вика схватила сына, поднеся его к окну, чтобы дать ему воздуха. Левина кожа уже пошла красными пятнами, маленькие ручки тряслись. Она знала, что может начаться отек Квинке, и что счет идет уже на минуты.
— Вы... Вы же знали! — Вика еле выговорила. — Я вам сто раз говорила: у Левы после них скорая!
— Сто раз! Сто раз она говорила! — передразнила свекровь. — А я тебе вот что скажу, Вика: ты плохая мать! Ты ребенка своего искусственно ограничиваешь! Это ты побоялась, что я его накормлю! Ты мне просто не доверяешь!
Да, она ей не доверяла. Особенно после того раза, когда свекровь тайно засунула ребенку конфету, зная о его диатезе. Игорь, муж, был на совещании. И она знала: если она позвонит ему сейчас, он, как всегда, скажет:
— Мама не хотела зла. Просто поговори с ней.
Но сейчас было не до разговоров. Лева хватал ртом воздух, и Вика, не говоря ни слова, бросилась за аптечкой.
— Я сейчас Игорю позвоню, Вика! — угрожающе крикнула свекровь ей в спину. — И скажу, что ты мне хамишь! И вообще, я вижу, ты не справляешься! Я заберу сына у тебя! Я заберу Леву!
Это был контрольный выстрел. Но Вика уже вводила сыну антигистаминное. И в этот момент, глядя на посиневшую кожу маленького сына, она поняла: Хватит. Больше НЕТ. Эта манипуляция через ребенка была последней каплей.
Скорая помощь ехала — целую вечность, как казалось Вике. Лева уже немного подышал свежим воздухом, но пятна не сходили. Алла Павловна, увидев панику в глазах невестки, не успокоилась, а, наоборот, начала нагнетать.
— А я говорила — больная ты, Вика! Ненормальная! Что ты с ребенком своим делаешь! Это ты его довела, чтобы меня очернить!
И тут Вика сделала то, чего делала крайне редко. Она отошла в угол, взяла телефон и набрала Игоря. Обычно она звонила с дрожью в голосе, чтобы он пожалел и поговорил с мамой. Сейчас голос был... стальной и холодный. Как ледник.
— Игорь, слушай меня внимательно. — Она даже не поздоровалась. — Твой сын сейчас в критическом состоянии, ждем скорую. Он еле дышит. А знаешь, почему? Потому что твоя мать напичкала его мандаринами, зная про аллергию.
По ту сторону — шум. Игоря сразу понесло на его любимую тему:
— Ну, мама, наверное, просто...
— Никаких «наверное»! — Вика перебила его так резко, что даже Алла Павловна вздрогнула. — Выбирай прямо сейчас, Игорь. Или я и дети, или она. Когда мы вернемся из больницы, ее здесь не будет. Ты меня понял?!
Алла Павловна подскочила, как ужаленная.
— Что ты ему там говоришь?! Ты меня выгоняешь?! Я здесь хозяйка!
Вика взглянула на свекровь, не отводя глаз. Впервые. В ее взгляде была не злость, а пустота. Угроза.
— Если она будет здесь, Игорь, ты увидишь меня в суде. Я сделаю все возможное, чтобы ты потерял родительские права. Попытка отравления, угроза жизни ребенка — мне есть, что рассказать о твоей маме. А ты — ее соучастник, потому что ты годами позволял ей это делать. Все! — Она нажала «Отбой».
Алла Павловна стояла, абсолютно обездвиженная. Ее оружие — манипуляция и крик — не сработало. Вика не плакала, не оправдывалась. Она просто вынесла приговор.
— Ты... Ты же не посмеешь! — зашипела свекровь. — Да кто ты такая?! Ты мне здесь никто!
— Я — мать моих детей. И я — жена вашего сына. — Вика подошла к ней близко. — Теперь у вас есть несколько часов, чтобы собрать вещи и исчезнуть. Иначе я клянусь, что жизнь Игоря превратится в один большой юридический кошмар. Вы меня годами учите жизни? Хорошо. Теперь я покажу вам, как надо учить.
Дверь распахнулась. Скорая. Фельдшеры, суета. Вика взяла Леву на руки и вышла, даже не обернувшись. Она оставила Аллу Павловну одинокую, стоящую посреди комнаты, где пахло острой, ядовитой сладостью мандаринов. Свекровь впервые в жизни почувствовала, что она проиграла.
Игорь позвонил через двадцать минут, когда они уже были в приемном покое. Он был бледный, даже по голосу.
— Вика... я... Я сказал маме уйти. Она... — он запнулся. — Она в шоке.
— Это ее проблемы. — Голос Вики был безжизненным. — У нас проблемы с сыном. А теперь мне некогда.
Она сбросила звонок. И в этот момент почувствовала силу. Знаете, когда отступает боль и приходит ясность. Она знала, что этот звонок изменил все.
***
Через два дня Вика вернулась домой. Лева был под наблюдением, но в целом — все обошлось. Квартира была пуста. Игорь сдержал слово. Очевидно, провел с матерью какой-то тяжелый разговор, потому что на звонки она не отвечала, а в сообщениях Игоря сквозило беспомощное отчаяние.
— Вика... прости меня. Я не знал, что все так далеко зашло. — Он стоял на кухне, опустошенный, и смотрел на нее, как побитый щенок.
Вика не стала его обнимать. Она пошла прямо в кладовку, взяла большой, прочный мусорный мешок.
— Знаешь, что самое противное, Игорь? — Она говорила ровно, но в ее глазах плясали искры. — То, что ты годами делал вид, будто не видишь. Ты выбирал ее комфорт, а не безопасность своего сына.
Она начала собирать вещи свекрови. Этих нелепых фарфоровых ангелочков, которых Алла Павловна расставила по всему дому, «чтобы в доме была благодать». Ее старые шерстяные кофты, которые она всегда забывала, «чтобы было что носить, когда я к вам приеду». Вика сгребла все это и туго завязала.
— Куда ты это? — спросил Игорь.
— Отправлю назад. С подарком.
Она нашла большую картонную коробку, положила туда мешок с вещами. А потом, улыбнувшись какой-то очень холодной улыбкой, сходила в магазин.
... Пять килограммов отборных, самых спелых, ярких, пахучих мандаринов.
Вика аккуратно засыпала ими коробку. Символ унижения, превращенный в акт возмездия. Она вызвала курьера и отправила эту «посылку с заботой» Алле Павловне. Без записки. Она и так все поймет.
***
Свекровь, разумеется, поняла. На следующий день она устроила мини-спектакль. Она приехала не к дому, а прямо на работу к Игорю. В фойе крупной компании, где он был начальником отдела.
— Игорь! Ты посмотри, что эта НЕБЛАГОДАРНАЯ сделала! — Алла Павловна швырнула на мраморный пол пару мандаринов, а потом показала на мешок со своими вещами. — Эта сумасшедшая мать вышвырнула меня! И это — твоя жена?! Я заберу внуков! Я подам на нее в опеку!
Вокруг собирались сотрудники. Игорю было стыдно, дико, невыносимо стыдно. Раньше он бы замялся, потащил мать в сторонку, пробормотал бы: «Мама, ну что ты...»
Но в этот раз… он вспомнил бледное личико Левы в больнице и холодный, уверенный голос Вики по телефону. Он понял, что теряет все.
Игорь выпрямился. Его голос прозвучал громко, он сам не ожидал такой твердости.
— Мама, хватит! Это моя жена, и это мой дом. Ты угрожала здоровью моего сына, и ты пытаешься разрушить мою семью.
Алла Павловна поперхнулась.
— Что?! И ты меня выгоняешь?!
— Да. — Игорь поднял мандарин с пола. — Ты принесла нам это. А теперь забирай все свое и уходи. Не звони мне. Не приходи ко мне. Ты это сделала сама.
Он повернулся и, не оглядываясь, прошел мимо ошарашенных коллег. А свекровь осталась стоять посреди фойе: одинокая, со своей же собственной драмой. Униженная невесткой, но отвергнутая сыном.
Вика, узнав об этом, не стала прыгать от радости. Она просто почувствовала мир.
Вечером Игорь пришел домой.
— Я уволился. — Сказал он.
— Что? Почему?
— Потому что в этой компании работал и я, и моя мама. А теперь я хочу начать все заново. С тобой. С детьми. И знаешь, что? Я понял: ты была права, Вика. Мы сами должны строить свою жизнь.
Он впервые по-настоящему взял ее за руку. И Вика, глядя в его впервые прозревшие глаза, поняла: она не просто спасла сына. Она вернула себе мужа. И себя.
Она наконец-то сказала НЕТ.