Часть 1. Комната, которой «не существует»
Маша впервые увидела Никиту в шесть утра, возле выцветшего от солнца автобуса. Она несла термос с крепким эспрессо и коробку с ещё горячими булочками — для водителей автобусного парка, которые становились её первыми клиентами за день. Он стоял, опираясь на подножку, проверял зеркала и вялым жестом махнул ей.
— Ты та, с кофе? — спросил он, морщась от недосыпа.
— Я та, с надеждой на выручку, — парировала Маша и протянула ему картонный стакан. — Держите, спасатель пенсионеров и школьников.
Он усмехнулся неожиданно тепло, и с этого начался их роман — на остановках, в кабине расписанного плакатами автобуса, на заднем сиденье пустого салона, когда он заезжал к ней перед закрытием кофейни. Никита рассказывал про сложные маршруты, она — про капризных гостей, любящих латте «погуще и погорячее, но подешевле».
Со временем всплыло и то, чем он гордился особенно: крошечная комната в старом общежитии училища, где когда-то работала его мать Ирина. Комнату та, упершись в бесконечные очереди и бумаги, сумела приватизировать. Наследство. Баснословных денег оно не стоило, но Никита произносил слова «МОЯ НЕДВИЖИМОСТЬ» с подчёркнутым спокойствием, словно говорил о квартире в центре.
— Там же жить нельзя, — как-то заметила Маша, когда они в первый раз туда заехали. Оторванный линолеум, пятна на стенах, запах старой проводки и чужих жизней.
— Ремонт сделать — и можно, — пожал плечами Никита. — Но ЗАЧЕМ? Мы же с тобой будем нормально зарабатывать. Пусть стоит. Главное — это МОЁ.
Слово «моё» он любил. Маша тогда только улыбнулась. Её интересовало «наше», а не «моё», и она была уверена, что всё ещё выровняется.
Потом случилась история с братом.
***
Её брат Глеб работал техником-светотехником в маленьком театре: вечно в пыли от прожекторов, с ободранными руками, но упрямо счастливый. В тот день он позвонил Маше почти хриплым голосом:
— Маш, я попал. Разбил чужую машину. Человек нормальный, но ему СРОЧНО нужны деньги. Он уезжает за границу. Если не отдам хотя бы половину, он выставит счёт за каждую царапину. У меня ТАКИХ денег НЕТ.
Маша вспомнила мамину пенсию, дедушкину аптеку, свои накопления — и сложила цифры. Не сходилось. Совсем. Только Никитина «комната, которой не существуют и которая всё решит».
Вечером за узким столом на их съёмной кухне пахло дешёвой пиццей и чесноком. Никита пришёл после смены уставший, раздражённый. Маша всё равно начала:
— Слушай, Глебу очень нужно. Там серьёзно, он не выкрутится. Я подумала… Может, мы заложим твою комнату? Или продадим. Она ведь всё равно пустует, там ремонт нужен, и…
Он медленно отложил кусок пиццы, посмотрел на неё почти холодно.
— ТЕМА С МОИМ НАСЛЕДСТВОМ ТЕБЯ НЕ КАСАЕТСЯ, — проговорил он неожиданно отчётливо. — Давай закроем это РАЗ И НАВСЕГДА.
Маша будто ударилась виском о невидимую стену.
— Никит, я же не себе прошу. Глеб потом всё вернёт, просто сейчас…
— Я СКАЗАЛ: НЕТ, — перебил он. — Это МОЁ. Я на эту комнату пашу с тех пор, как сел за руль, поняла? И не собираюсь разбрасываться тем, что мне досталось от матери. У вас там своя семья, у нас — своя. Твой брат пускай сам разбирается. МЕНЯ это НЕ КАСАЕТСЯ.
Слова хрустнули между ними, как тонкий лёд. Маша вдохнула, выдохнула — и кивнула.
— Как скажешь, — ответила она спокойно, хотя внутри что-то напряглось, будто туда вложили тяжёлую стальную пластину.
Она продала свою единственную золотую цепочку, отменила заказ на новую кофемашину для кофейни, взяла у старого соседа в долг, объяснив, что у кофейни «временные трудности». Глеб собрал недостающие деньги с коллег, договорился с хозяином машины. Вышло тяжело, но без катастрофы.
А Никита ещё пару раз при друзьях подчеркнул:
— Я же говорил Маше: НЕ ЛЕЗЬ в МОЁ. А она у нас — очень добрая, всех спасает, потом сама же и разгребает.
Маша тогда лишь крепче зажала в ладони ключи от кофейни. Она ещё не знала, что память о его словах однажды станет её оружием.
Часть 2. Наследство, которое «не обсуждается»
Прошли годы. Кофейня, которую Маша вела вместе с братом, набрала обороты: они не делали ставку на модность, просто честно готовили хороший кофе, придумали десерты без сахара для диабетиков, сделали стенд для детских рисунков. Люди шли, потому что там было спокойно. Её жизнь в отличие от личной понемногу складывалась.
Глеб женился на Лизе, странной и восхитительной девушке, которая умела чинить световые пульты, плести макраме и находить гранты для маленького театра. Благодаря её упорству театр не закрыли, а Глеб получил стабильную ставку, пусть и не роскошную.
Старый дедушка — мамин отец — долго тянул, отказывался от больниц, бурчал, что «старость — не болезнь». Потом всё равно уехал в хоспис, а через пару месяцев его не стало. Осталась двухкомнатная квартира с натянутыми коврами и шкафами, где каждая ручка пахла прошлым веком.
Юрист в сером свитере, вытянув носки, разложил документы и спокойно объяснил схему наследства. Глеб и Маша, как внуки, делили всё пополам. И вот тогда Глеб неожиданно сказал:
— Я ОТКАЗЫВАЮСЬ от своей доли. Хочу, чтобы всё досталось тебе.
Маша вздрогнула.
— Глеб, ты С УМА СОШЁЛ? Ты только-только встал на ноги. Возьми хотя бы комнату, какую‑то часть. Мы потом поменяемся…
— НЕТ, — отрезал он. — Когда я разбил машину, помнишь, кто за меня вкладывался, а кто сказал: «МЕНЯ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ»? Мне НИКТО НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН, но вот ты тогда тащила, как могла. Я просто возвращаю долг. Для меня это ВАЖНО.
Лиза одобряюще кивнула, не вмешиваясь. Юрист задумчиво посмотрел на них, потом оформил отказ.
Квартира стала Машиной. Просто так. Без скандалов, без шёпота о деньгах. Единственный человек, кто даже не пытался вмешаться, была её мать: она только сказала по телефону:
— Делайте, как СЧИТАЕТЕ НУЖНЫМ. Главное — не грызитесь.
Никита сначала вроде бы обрадовался.
— Двушка — это серьёзно, — сказал он однажды, приходя в гости к больному тестю, хотя слово «тесть» произносил всегда как‑то отдельно. — Можно же будет поменять, если что. Или сдавать. Пассивный доход…
— Никит, давай потом поговорим, — мягко обрезала его Маша. — Пока ещё дедушкины шторы висят, как бы кощунственно о деньгах толковать.
Он промолчал, но в глазах мелькнула жадная искра. Она отметила это, как хладнокровный бариста отмечает, что молоко перегрелось и больше не вспенится как надо.
Переезд они отложили: в кофейне шли работы над новой стойкой, дедушкина квартира требовала ремонта, а у Никиты начались неприятности в автобусном парке. Машина сломалась, начальство давило, смены передвигали. К тому же, как позже выяснилось, у него был ещё и КРЕДИТ за старую иномарку, о котором он предпочитал помалкивать.
Капля за каплей в их жизнь стала просачиваться раздражённость Никиты. Он обижался на Машины подработки, на её поздние возвращения, на то, что она вкладывает деньги «в какую‑то кафешку», вместо того чтобы «думать о семье». При этом про свой долг по кредиту он упорно молчал.
Когда умер дедушка и прошло положенное время, Маша, выматываясь на ремонте, просто не успевала всерьёз задуматься о том, как изменятся их с Никитой отношения. Она оплачивала рабочих, ездила выбирать плитку с Глебом, спорила с дизайнером-другом, который предложил покрасить одну стену в глубокий тёмно-зелёный — «для концентрации».
Никита всё чаще бывал мрачен. А однажды вернулся с работы с матерью и тёткой.
Часть 3. Семейный «совет»
Ирина — НИКИТИНА МАТЬ — была женщиной, которой всегда было МАЛО. Мало внимания, мало признания, мало контроля. Её называли «ироничной», хотя чаще это выражалось в броских замечаниях уровня: «Маша, ты сегодня опять без макияжа? Ну, значит, уверена в себе». Про «свою» приватизированную когда‑то комнату она рассказывала всем, будто совершила государственный подвиг.
Тётка, Нелли Павловна, была её старшей сестрой: в платье с переливами, с крупным янтарным кольцом. Она любила слова «ПРИЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ» и «ПОРЯДОК», вкладывая в них исключительно свои представления.
Сестра Никиты, Лена, в этот вечер пришла последней. В старой джинсовой куртке, с тетрадью под мышкой — она училась на реставратора мебели и часто задерживалась в мастерской.
Маша ждала гостей, приготовив закуски и торт на заказ из своей же кофейни. У Никиты был день рождения, и она все равно считала, что дата требует уважения, даже если они два месяца живут порознь — она у мамы, он в съёмной квартире один. Формально они не расходились, фактически — почти не встречались.
Решение уйти она приняла тихо, когда однажды вечером он заявил:
— Мы ДОЛЖНЫ оформить половину квартиры на меня. Я ТВОЙ МУЖ. Ты живёшь в моей СЕМЬЕ. Логично, что всё общее.
— Никит, — тогда сказала она, глядя на его руки, — дедушку ты провожал?
— У меня смена была, — буркнул он.
— На похоронах был?
Он промолчал.
— В хоспис ездил хотя бы раз? Не ко мне — К НЕМУ?
— Маш, хватит СЦЕН УСТРАИВАТЬ. Давай по‑взрослому. Ты переоформляешь на меня ПОЛОВИНУ, и всё. Я ТЕБЕ ЖЕ помогаю. В случае чего я буду бумагами заниматься, решать по жилью. ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ: я В ЭТИХ ВОПРОСАХ лучше разбираюсь.
Внутри неё что‑то холодно щёлкнуло — не ломаясь, а, напротив, становясь ещё жёстче.
— В ВОПРОСАХ ЧЬЕГО? — спросила она тогда. — МОЕГО НАСЛЕДСТВА?
Он махнул рукой:
— ДА ЛАДНО ТЕБЕ, НАДУЛАСЬ. Мы — СЕМЬЯ. Квартира — ОБЩАЯ. Нечего тут делить.
Она молча собрала три сумки, положила туда одежду, и стопку любимых книг, поехала к матери. Особых сцен не было. Он, по привычке, думал, что она «остынет» и вернётся.
Два месяца она не возвращалась. Поддерживала с ним поверхностные разговоры о платежах за квартиру, о его сменах, но избегала встреч. И вот — день рождения. Маша пришла без букета, но с конвертом.
Ирина уже сидела во главе стола, раскладывая салфетки.
— Маша, — протянула она, — ты, конечно, молодец, что пришла. А то всё СВОЯ КОФЕЙНЯ, СВОИ ДЕЛА…
Никита хмуро рыскал по столу глазами, явно ожидая чего‑то. Рядом с ним лежала новая папка с документами.
— Где ГЛАВНОЕ? — спросил он, как только Маша села.
— В каком смысле? — она сделала вид, что не поняла.
Нелли Павловна подалась вперёд:
— Маша, не тяни. Мы ВСЕ ЗНАЕМ, что дедушка переписал квартиру на тебя. Но вы ЖЕ С НИКИТОЙ МУЖ И ЖЕНА. Это НОРМАЛЬНО, что половина — ЕГО. Он МНОГО ВЛОЖИЛ в ваши отношения, не только деньгами.
— Чем именно? — спокойно поинтересовалась Маша.
— ОН ТЕБЯ В СЕМЬЮ ПРИВЁЛ, — тут же ответила тётка. — Ты ЖИЛА В СЪЁМНОЙ КОМНАТЕ, у тебя НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Теперь у тебя СВОЙ БИЗНЕС, квартира. А если вы РАЗВЕДЁТЕСЬ, он что — НА УЛИЦЕ?
Слова «НА УЛИЦЕ» повисли между тарелок. Маша поймала взгляд Лены — та, устроившись у окна, молча наблюдала. Словно не сестра, а независимый зритель странного спектакля.
— Ирина, — обратилась Маша к свекрови, опять избегая конфликта, — а вы как думаете?
— Я думаю, — отозвалась Ирина, — что если жена ПОЛУЧАЕТ НАСЛЕДСТВО, то муж имеет ПРАВО на его часть. Ты ЖИВЁШЬ С МОИМ СЫНОМ, значит, ты — НАША. Мы ЖЕ НЕ ЧУЖИЕ ЛЮДИ.
В слове «наша» Маша уловила не заботу, а метку собственности.
Никита наконец‑то встрял:
— Вот! МАМА ПРАВА. Пора заканчивать этот театр. МАША, ТАК ДАЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ. Ты ДОЛЖНА понять одну простую вещь: квартира — ОБЩАЯ. И точка.
— Почему ОБЩАЯ? — уточнила она.
— Потому что МЫ ЖЕНАТЫ ЧЕТЫРЕ ГОДА! — почти выкрикнул он. — Я ТВОЙ МУЖ. Я ВКЛАДЫВАЮСЬ в нашу жизнь, пашу, кручусь, а ты держишься за бумажку, как за сокровище. ТЫ ЖАДНАЯ, МАША. Вот честно. ТВОЙ БРАТ СДЕЛАЛ ПО МУЖСКИ: отказался, помог тебе. А ты СВОЕГО МУЖА так и оставишь ни с чем?
Маша медленно вытащила из сумки конверт, положила на стол перед Никитой.
— Вот, — сказала она. — Это тебе.
Никита мгновенно поменялся в лице. Взгляд зажёгся триумфом. Ирина даже улыбнулась: всё, мол, обошлось, «девочка одумалась».
Лена, всё так же молча, чуть наклонилась вперёд.
Никита вскрыл конверт. Первый лист, второй. Лицо его вытянулось.
— Это ШУТКА? — спросил он хрипло.
— Нет, — ответила Маша. — Это счёт. За проживание в арендованной квартире. Владелец поднимает аренду и требует погасить ЗАДОЛЖЕННОСТЬ до утра. В противном случае — ВЫСЕЛЕНИЕ. Это не Моя прихоть. Ты подписывал договор, ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ.
За столом разом зашептали. Ирина побледнела.
— Это ЧТО ТАКОЕ? — прошипела она. — Маша, ТЫ С УМА СОШЛА? Зачем ты приносишь сюда ЭТО? Мы празднуем…
— Вы НЕ ПЛАТИЛИ за квартиру ДВА МЕСЯЦА, — перебила её Маша. — Никита уверял хозяина, что всё УРЕГУЛИРУЕТ, но не сделал ничего. Он не говорил об этом ни мне, ни вам. Сегодня у него ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. И ЛИБО он как взрослый человек решает СВОЮ проблему, либо собирает вещи.
В комнате стало тяжело и тесно, как в автобусе в час пик.
Часть 4. Конфликт, который «нельзя было доводить до такого»
— ЭТО ИЗДЕВАТЕЛЬСТВО, — первой взорвалась Ирина. — Ты ПРИШЛА, чтобы УНИЗИТЬ моего сына? В его же ДОМ? На его ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ? Ты ЧТО СЕБЕ ДУМАЕШЬ?
Маша поднялась со стула.
— До этого был наш ОБЩИЙ дом, — произнесла она ровно. — Но мой муж решил, что МОЁ НАСЛЕДСТВО — ОБЩЕЕ, а его собственность — СВЯТАЯ КОРОВА. Помните, как он говорил? «Тема с МОИМ наследством тебя НЕ КАСАЕТСЯ». Ну вот, сегодня я здесь, чтобы сообщить: ТЕМА С ЕГО ДОЛГАМИ меня больше НЕ КАСАЕТСЯ.
Никита вскочил.
— НЕ ПУТАЙ, — процедил он. — Тогда была ДРУГАЯ ситуация. ТАМ МОЯ МАТЬ потрудилась, а здесь — ДЕД ТВОЙ. У каждого СВОЯ ЛИНИЯ. Я муж, я имею ПРАВО.
— Муж? — Маша усмехнулась, но без веселья. — Муж — это тот, кто СТОИТ РЯДОМ, когда нужно. И когда Глеб попал в беду, ты сказал: «МЕНЯ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ». Дословно. СЕЙЧАС МЕНЯ не КАСАЕТСЯ твой долг. И твоё НАГЛОЕ желание залезть в КВАРТИРУ, которая никак с тобой не связана. Ты сам установил правила. Просто Я ИХ ПРИНЯЛА.
— Да что за глупости! — вмешалась Нелли Павловна. — Девочка, ты путаешь помощь РОДСТВЕННИКУ и ЮРИДИЧЕСКОЕ ПРАВО. Никита — ТВОЙ МУЖ. Ты ДОЛЖНА О НЁМ ПОЗАБОТИТЬСЯ.
— Я заботилась, — Маша повернула голову к ней. — Многие годы. Оплачивала счета, вкладывала в ОБЩИЙ быт, прикрывала его перед начальством, когда он опаздывал из‑за пьянок друзей, закрывала глаза на его КРЕДИТЫ, о которых узнавала ПО ФАКТУ. Теперь — НЕТ. НАСХВАТЫВАЛИ, а отдуваться я не собираюсь.
— Ты просто МСТИШЬ, — прошипел Никита. — За ту комнату. Да сколько можно помнить эту ЕРУНДУ?
— Ерунду? — Маша шагнула ближе. — Ты назвал МОЮ СЕМЬЮ «их там». Ты сказал, что МОЁ участие в жизни брата — «не твоё дело». Ты показывал МЕНЯ перед своими друзьями как «слишком добрую дурочку», которая всех ЖАЛЕЕТ. А сейчас ты пришёл за ПОЛОВИНОЙ квартиры, в которую ты НЕ ВЛОЖИЛ НИ ОДНОЙ КОПЕЙКИ. Это не ерунда, Никита. Это СИСТЕМА.
Ирина вскочила. В её глазах уже не было той уверенности, которая обычно подпирала каждое слово.
— ХВАТИТ! — крикнула она. — Ты не имеешь права так говорить с моим сыном! Да если б не мы, ты до сих пор бы по СЪЁМНЫМ УГЛАМ шаталась со своим кофе и булками! А теперь РАЗБАВИЛА КРОВЬ деньгами — и строишь из себя королеву! Давай так: ты сейчас ПЕРЕВОДИШЬ ДЕНЬГИ за квартиру хозяину, НИКИТА ОСТАНЕТСЯ ЖИТЬ, а уже потом будете РАЗБИРАТЬСЯ. УСЛЫШАЛА? Плати и СТОЙ СМИРНО.
Свекровь резко шагнула к Маше, грубо схватив её за локоть. Взгляд у Ирины был острым, злым, рот подрагивал.
— Ты будешь делать так, как НАДО! — прошипела она ей в лицо. — НЕ ПОРТЬ СЕБЕ РЕПУТАЦИЮ истерикой. ПОГАСИЛА ЗАДОЛЖЕННОСТЬ — и ПОТОМ уже хоть УХОДИ.
Маша ощутила на коже её пальцы — неприятно холодные и цепкие, как у человека, который всю жизнь привык ДАВИТЬ.
И в этот момент из неё словно вырвали провод, по которому долго шёл ток покорности.
Она отдёрнула руку и размахнулась.
Шлепок по щеке свекрови прозвучал отчётливо. Тишина после него не была «особо красноречивой» — она просто дала место новым крикам.
— МАША! — взревел Никита. — ТЫ ЧТО СОВСЕМ…!
Он рванулся к ней, схватил за плечи. Движение было не столько агрессивным, сколько привычно ВЛАСТНЫМ: как будто он может встряхнуть её, ПРИВЕСТИ В ЧУВСТВА, вернуть в удобное для себя состояние. В глазах Никиты было НЕ СТРАДАНИЕ — там было оскорблённое ощущение, что его власть оспаривают.
— ОТПУСТИ, — процедила Маша.
— САМА ИДИ, — прошептал он зло. — Сейчас мы ВСЕ СЯДЕМ и СПОКОЙНО всё ОБСУДИМ. Ты не уйдёшь, пока…
Договорить он не успел.
Лена, до этого молчаливо сидевшая у окна, вдруг шагнула вперёд и с неожиданной для её хрупкости резкостью ударила брата в лицо. Не кулаком — ладонью, но так мощно, что его голова дёрнулась в сторону, а под глазом сразу обозначилось налившееся пятно.
— ЕЩЁ РАЗ ТРОНЕШЬ ЕЁ — Я ТЕБЯ ВОН ТЕМ СТУЛОМ ПРИГВОЗЖУ! — крикнула она. — ОТПУСТИ СЕЙЧАС ЖЕ!
Никита отпустил Машу, ошарашено глядя на сестру.
— Лена, ты ЧТО… — пробормотал он.
— Я НИЧЕГО, — ответила она жёстко. — Я просто ДОСМОТРЕЛАСЬ. Я терпела твои выкрутасы, когда ты ныл про свои смены и перекладывал ВСЁ НА ДРУГИХ. Я молчала, когда ты орал на маму за каждый недосоленный суп. Но бить жену за то, что она НЕ СОГЛАСНА отдать тебе квартиру и ЗАКРЫТЬ твой ДОЛГ? Вот НЕТ. ЭТО УЖЕ СЛИШКОМ.
Ирина подскочила:
— Лена! Как ты можешь… Это ЖЕ ТВОЙ БРАТ!
— Брат? — Лена бросила на неё быстрый взгляд. — Брат — это тот, кто НЕ СТАНОВИТСЯ НА ЧУЖИЕ ПЛЕЧИ КАЖДЫЙ РАЗ, когда ему ЛЕНЬ решать свои проблемы. А он захотел на Машу СВЕСИТЬСЯ С ПОЛНЫМ ВЕСОМ. Я, КОНЕЧНО, ЛЮБЛЮ ЕГО, но не настолько, чтобы закрывать глаза на такую НАГЛОСТЬ.
Никита, прижимая руку к глазнице, зло фыркнул:
— Замечательно. ВСЕ ПРОТИВ МЕНЯ. Семейный совет, значит. Мать, сестра, жена — ВСЕ КРУПНЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ по МОЕЙ ЖИЗНИ. Может, вы и за руль вместо меня сядете?
Маша посмотрела на него пристально.
— За руль — НЕТ, — сказала она. — Но вот за СВОИ ОБЯЗАННОСТИ ты сядешь САМ. Ирина, Нелли Павловна, — повернулась она к старшим женщинам, — вы так уверены, что я ДОЛЖНА? Хорошо. Давайте посчитаем.
Она говорила быстро и ясно, как на планёрке в кофейне, когда распределяла смены:
— Аренда квартиры за последние месяцы — ТВОЯ ответственность, Никита. Ты не платил. Кредит за машину — ТВОЙ. Штрафы, которые ты приносил ГОДАМИ и которые я, дура, оплачивала, чтобы у тебя не отняли водительское удостоверение, — ТВОИ. Я закрывала глаза, потому что боялась СКАНДАЛОВ, унижений, твоих воплей про «женщина должна быть МЯГКОЙ». Но сейчас — НЕТ. Я БОЛЬШЕ НЕ МЯГКАЯ.
— Маша… — попыталась вставить Ирина.
— Я ещё не закончила, — отрезала Маша. Голос у неё не дрожал. Он был натянут, как струна, но не рвался. — Когда мой брат разбил машину, мне пришлось ПРОДАТЬ золотую цепочку, занять у соседа, ВЫЖАТЬ из кофейни всё, что можно. Никита тогда сказал: «МЕНЯ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ». Сегодня я отвечаю тем же: МЕНЯ НЕ КАСАЕТСЯ ЕГО АРЕНДА. Он взрослый. Он водитель. Он знает, что такое ответственность. Пусть ПРОЯВИТ.
Она взяла свою сумку.
— Ты ОБЯЗАН оплатить счёт до утра, — добавила она. — Иначе хозяин подаст заявление о выселении. Там твоя подпись. Я с ним сегодня разговаривала. И он больше НЕ ЖЕЛАЕТ получать деньги от третьих лиц. Только от тебя.
— Маша, — закричала свекровь, срываясь. — ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ТАК УХОДИТЬ! Ты обязана…
— Я НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ОБЯЗАНА, кроме себя, — отметила Маша. — А себе я ДОЛЖНА прекратить жить там, где ко мне относятся как к кошельку и бесплатной жилплощади.
Она обернулась к Лене:
— Спасибо.
Лена только кивнула.
Маша направилась к выходу. Никита рванулся было следом, но Лена встала на пути.
— ДАЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ, — сказала она. — ОСТАНЬСЯ. И ПОДУМАЙ, СКОЛЬКО ЛЕТ ты жил за ЧУЖОЙ СЧЁТ.
Дверь хлопнула за Машей — не истерично, а как логичная точка.
Часть 5. Неожиданная развязка
Через три дня Маша встретилась с Глебом и Лизой у себя в кофейне. Она выглядела уставшей, но собранной. На столике лежала папка с документами — с гербовыми печатями.
— Ты точно уверена? — спросил Глеб, пролистывая бумаги.
— Абсолютно, — ответила Маша. — Собственник общежития прислал уведомление Никите: дом под снос, земля переходит под городскую застройку. Комнату, которой он так гордился, признают аварийной, расселение будет по МИНИМАЛЬНОЙ НОРМЕ, в лучшем случае — койко-место в другом общежитии. Никаких денег. НИКАКОГО «НАСЛЕДСТВА». Всё, чем он размахивал, оказывается, ПУСТЫМ местом.
Глеб свистнул.
— Это называется КАРМА, — заметил он.
— Это называется «здание треснуло по шву», — поправила его Лиза практично. — Но да, символично.
Маша усмехнулась — коротко, почти безрадостно.
— Он вчера пришёл к нам с матерью, — сказала она. — В кофейню. В обеденный час, уже без тётки, та, видимо, решила не светиться. Никита потребовал поговорить про квартиру. Громко, на весь зал.
— И что ты? — Глеб с интересом отодвинул пустую чашку.
— Я достала копию его же фразы, — Маша кивнула на папку. — Распечатку переписки: «Тема с МОИМ наследством тебя не касается. Закроем это РАЗ И НАВСЕГДА». Положила перед ним. И сказала: «ТЕМА С МОИМ наследством тебя тоже не касается, Никита. Я просто беру ВАШИ ЖЕ ПРАВИЛА и применяю к себе».
— Свекровь что? — осторожно спросила Лиза.
— Сначала кидалась в обвинения: мол, я РАЗРУШАЮ ЕГО ЖИЗНЬ, что я ДОЛЖНА помочь, потому что у него СЛОЖНОСТИ на работе, что автобусный парк сокращает маршруты, а ему грозит урезание смен, — Маша перечисляла ровным голосом. — Потом вдруг замолчала, когда я упомянула СНОС ОБЩАГИ. Я добавила, что могу ПОМОЧЬ Никите только одним способом: договориться через знакомых, чтобы его взяли на подработку курьером в ночные смены. Там тяжело, но платят СТАБИЛЬНО. Ему хватит, чтобы ПОСТЕПЕННО погасить КРЕДИТ и найти себе более дешёвое жильё.
— И? — не выдержал Глеб.
— Он ВЗОРВАЛСЯ, — ответила Маша. — Сказал, что он не какой‑то там курьер, а профессиональный водитель. Что он ЗАСЛУЖИВАЕТ ДРУГОГО. Что я хочу его УНИЗИТЬ.
— А ты? — Глеб наклонился вперёд.
— Я сказала, что УНИЖАЛ меня он. Годами. Презрением к моей работе, к моей семье, к моим усилиям. Что я больше не ВОЗЬМУ на себя ни одного его долга. И что до конца недели подам на РАЗВОД. После этого попросила их УБИРАТЬСЯ из кофейни, потому что мешают клиентам.
— И что? — Лиза задержала на ней взгляд.
— Они УШЛИ, — ответила Маша. — Никита смотрел как побитый, но не от удара Лены — тот фингал уже почти сошёл. Его ДЕЙСТВИТЕЛЬНО поразило то, что я не ПРОШУ, не МОЛЮ, не МЯМЛЮ. Я ПРОСТО СТАВЛЮ УСЛОВИЯ. Холодно. Логично. Спокойно. Ирина сперва шипела, что я ЭГОИСТКА, что я БРОСАЮ её сына, когда ему трудно. А потом вдруг сказала странную фразу.
— Какую? — спросил Глеб.
Маша посмотрела в сторону, словно проверяя, твёрдо ли внутри неё принятое решение.
— «Оказалось, ты не такая СЛАБАЯ, как я думала», — процитировала она. — И ещё: «Ты ему НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА». Представляешь? Это сказала женщина, которая до этого требовала от меня денег и смирения.
Глеб откинулся на спинку стула.
— Ну, у людей иногда ПРОСВЕТЛЕНИЕ случается, — буркнул он. — Когда понимают, что их ребенок не ЖЕРТВА, а ХОЗЯИН чужих ошибок.
Маша встала.
— Знаете, чего он БОЛЬШЕ ВСЕГО НЕ ОЖИДАЛ? — спросила она.
— Чего? — одновременно отозвались Глеб и Лиза.
— Что я буду ЗЛИТЬСЯ ХОЛОДНО, а не РЫДАТЬ и винить себя, — ответила она. — Что в моём ГНЕВЕ будет РАСЧЁТ. Он привык, что если он накричит, я ПЕРЕЖДУ, если промолчит — Я ПЕРВАЯ пойду мириться. А тут — НЕТ. Я не хочу больше жить там, где меня НЕ УВАЖАЮТ. И не хочу, чтобы мои деньги, моя квартира, моё ВРЕМЯ уходили на чужую ЖАДНОСТЬ и СТРАХ ВЗРОСЛЕТЬ.
От двери раздался голос:
— Значит, правда подашь на развод?
Все трое обернулись. В дверях стояла Лена, чуть запыхавшаяся — видимо, спешила.
— Уже собрала документы, — кивнула Маша. — Сдаваться не планирую.
Лена подошла, уселась рядом.
— Он сейчас у мамы, — сказала она. — Молчит весь день. Ходит по кухне, как потерянный. Мама на него РАЗОРАЛАСЬ утром. Сказала, что сама ИСПОРТИЛА ему жизнь, когда увидела в нём гения, а не обычного водителя с обычными ПРОБЛЕМАМИ. Что она НАКОРМИЛА его мыслью, будто ему ВСЕ ЧТО-ТО ДОЛЖНЫ. И теперь вот ХЛЕБАЕТ.
Маша тихо кивнула.
— Она тоже ЖЕРТВА своих иллюзий, — признала она. — Но я не могу за них РАСПЛАЧИВАТЬСЯ.
Лена выглянула в окно, потом повернулась к Маше:
— Знаешь, мама сегодня сказала ещё кое‑что. Про тебя.
Маша приподняла бровь.
— Что?
— Что ТЫ ЕГО ЛУЧШЕ ВСЕХ НАУЧИЛА, — произнесла Лена. — Только он решил, что научился ИСПОЛЬЗОВАТЬ, а на самом деле — ПРОИГРАЛ. Потерял квартиру, жену, деньги, моё УВАЖЕНИЕ и даже, по сути, мамину поддержку. Потому что она СЕЙЧАС БОЛЬШЕ в ярости на него, чем на тебя. Ты НЕ ИГРАЛА по его правилам. И этим РАЗРУШИЛА его схему.
Маша на секунду задумалась.
— Я не хотела его разрушать, — медленно сказала она. — Я хотела ЗАЩИТИТЬ СЕБЯ. Но если ему пришлось врезаться об реальность — значит, так надо.
Лиза улыбнулась уголком губ.
— В театре говорят: если герой не меняется, рушится ДЕКОРАЦИЯ вокруг него, — сказала она. — Видимо, у Никиты сейчас как раз что‑то такое.
Маша взяла в руки график смен бариста и бегло просмотрела его.
— Главное, — подвела она итог, — что я БОЛЬШЕ не боюсь его ГНЕВА. Потому что увидела: мой собственный, когда в нём есть РАСЧЁТ и ЧЕСТНОСТЬ, ГОРАЗДО СИЛЬНЕЕ. И мне его достаточно, чтобы не позволять УНИЖАТЬ себя — ни ему, ни кому‑либо ещё.
Она поднялась и направилась к стойке. День продолжался — люди заказывали капучино, спрашивали про новые десерты, записывались на дегустацию. Жизнь двигалась вперёд.
Где‑то в другой части города Никита сидел на кухне в старенькой квартире своей матери, лёд на глазу почти растаял, а вот чёрная полоса в жизни только начиналась: хозяин съёмной квартиры уже отправил уведомление о выселении, кредитный отдел банка ждал просроченных платежей, а СТАРОЕ ОБЩЕЖИТИЕ, КОТОРЫМ ОН ГОРДИЛСЯ КАК НАСЛЕДСТВОМ, готовилось к СНОСУ.
Он остался у разбитого корыта: без квартиры, без финансовой поддержки жены, без привычной поддержки сестры и даже без безусловного одобрения матери.
И только одна фраза звенела в голове, как издевательская эхом:
«ТЕМА С МОИМ НАСЛЕДСТВОМ ТЕБЯ НЕ КАСАЕТСЯ».
Оказалось — действительно не касается. Ни её, ни его. Потому что НАСТОЯЩЕЕ наследство — это не бумаги, не комнаты и не квадратные метры. Это последствия собственных решений.
И с этим наследством Никите теперь предстояло жить один на один.
Автор: Елена Стриж ©