Свекровь стукнула кулаком по столу так, что чашки с чаем подпрыгнули и расплескались:
— Игорь! Дети должны помогать матери, а не наоборот! Ты что, совсем забыл, кто тебя вырастил, кто ночей не спал, кто последний кусок отдавал?!
Я сидела рядом с мужем и чувствовала, как он напрягся. Его рука, лежавшая на моём колене под столом, сжалась в кулак. Но голос Игоря остался спокойным — он всегда умел держать себя в руках, даже когда внутри всё кипело.
— Мам, я не забыл. Но у меня теперь своя семья. Жена, двое маленьких детей. Я не могу отдавать тебе половину зарплаты, как раньше. Просто физически не могу — нам самим не хватает.
— А раньше мог! Десять лет мог! Пока эта не появилась! — Раиса Петровна ткнула в меня пальцем с таким выражением лица, будто указывала на таракана. — Вцепилась в моего сына и тянет из него последние соки!
Я молчала. Знала по опыту — любое моё слово будет использовано против меня. Лучше дать Игорю самому разобраться с матерью. Он взрослый мужчина, это его обязанность — защищать свою семью. Даже от собственной мамы.
***
Меня зовут Катя и сейчас мне тридцать девять лет. С Игорем я познакомилась девять лет назад, а спустя год мы поженились. У нас двое детей — сын Артём, ему семь, первоклассник, и дочка Маша, четыре года, ходит в садик.
Живём в Воронеже, в съёмной двушке на окраине города. Квартира старая, панельная, зимой холодно, летом душно — но других вариантов за эти деньги нет. Аренда — двадцать пять тысяч в месяц. Копим на первый взнос по ипотеке, но пока не получается — то одно, то другое, то болезни детей, то ремонт машины.
Я работаю воспитателем в детском саду — зарплата тридцать две тысячи рублей. Игорь — инженер на машиностроительном заводе, получает шестьдесят пять. Вместе выходит около ста тысяч — вроде неплохо по меркам нашего города, но на четверых в съёмной квартире разлетается мгновенно.
Давайте посчитаем. Аренда — двадцать пять тысяч. Коммуналка — пять. Садик и школа (питание, взносы, кружки) — ещё пять. Продукты на четверых — минимум тридцать тысяч, если не шиковать. Одежда детям — они растут каждый сезон. Лекарства — дети болеют постоянно. Бензин, страховка машины, мелкие расходы. К концу месяца остаётся тысяч десять, если повезёт. И то — не откладываем, а затыкаем дыры.
А свекровь, Раиса Петровна, шестьдесят восемь лет, считает, что мы ей должны. По гроб жизни.
***
Она живёт одна в трёхкомнатной квартире в центре города — хорошая сталинка с высокими потолками, большой кухней и балконом. Муж умер двенадцать лет назад, оставил ей и жильё, и небольшие накопления на книжке. Пенсия у неё двадцать две тысячи — не роскошь, но для одинокой женщины с собственной квартирой вполне достаточно.
Квартира приватизирована, никаких кредитов и долгов. Питается она скромно — одной кастрюли супа хватает на неделю. По идее, должна жить без проблем.
Но Раиса Петровна привыкла к другому уровню жизни.
До нашей свадьбы Игорь жил с ней и отдавал ей ровно половину зарплаты. Каждый месяц, как по часам. Не по своей воле, конечно — мать «попросила», когда ему было двадцать пять, и он не смог отказать. Сказала: «Сынок, я одна, пенсия маленькая, мне тяжело». Он и согласился.
Десять лет — половина его заработка уходила матери. На что? На «достойную жизнь», как она выражалась. Хорошие продукты — не куриные окорочка, а телятина и сёмга. Одежда из дорогих магазинов, а не с рынка. Поездки в санаторий два раза в год — весной и осенью, «подлечить нервы». Рестораны по праздникам, театры, подарки подругам на юбилеи.
Когда мы поженились, Игорь попытался сократить эти выплаты. Мягко, деликатно, без скандалов. Сначала — до трети зарплаты. Потом — до четверти. Мать каждый раз устраивала истерики, плакала, хваталась за сердце, обвиняла меня во всех смертных грехах.
— Это она тебя настраивает! Эта змея подколодная! Пришла на всё готовое и хочет отобрать сына у родной матери!
Я терпела. Молчала. Понимала — Игорю и так тяжело, не хотела усугублять конфликт. Надеялась, что со временем всё наладится, свекровь привыкнет, поймёт.
Но когда родился Артём, стало совсем невыносимо. Декретные копеечные, расходы на ребёнка выросли втрое, а Раиса Петровна по-прежнему требовала свою долю. Как будто ничего не изменилось, как будто у нас не появился крохотный человечек, которого нужно кормить, одевать, лечить.
— Игорь, сынок, мне срочно нужны деньги на лекарства. Давление скачет, сердце колотится. Ты же не хочешь, чтобы мать умерла от инфаркта?
Он давал. Каждый раз. Пятнадцать тысяч в месяц — железно, при любых обстоятельствах. Даже когда у нас не хватало на памперсы, даже когда я плакала по ночам от усталости и безденежья, даже когда занимали у моих родителей до зарплаты.
***
В этом году всё изменилось. Не потому, что мы вдруг разбогатели — наоборот. Расходы выросли так, что стало не до церемоний.
Артём пошёл в первый класс — форма, рюкзак, канцелярия, учебники, взносы на охрану и уборку, продлёнка. Маша перешла в старшую группу садика — там тоже свои поборы. Плюс аренду подняли на три тысячи — хозяйка сказала, что в городе всё подорожало. Плюс наша старенькая машина окончательно сломалась — ремонт встал в сорок тысяч рублей, пришлось брать в долг у друзей.
Игорь пришёл домой после работы, сел за кухонный стол и долго молчал. Смотрел в одну точку, тёр переносицу. Потом сказал:
— Кать, я больше не могу давать маме пятнадцать тысяч каждый месяц. Мы просто не вытягиваем. Я посчитал — у нас минус получается.
— Давно пора, — ответила я, стараясь говорить мягко. — Сколько можно? У неё пенсия приличная, квартира своя, никаких долгов. А у нас двое маленьких детей и съёмное жильё.
— Я ей скажу. Сокращу до пяти тысяч в месяц. На лекарства хватит, а остальное — пусть укладывается в пенсию.
Я обняла его крепко. Знала, как тяжело ему далось это решение. Игорь всю жизнь был «хорошим сыном», который не может отказать матери, который чувствует себя виноватым за любое «нет». А теперь придётся сказать это «нет» — ради нас, ради детей.
Он позвонил ей в тот же вечер, после ужина. Разговор длился сорок минут. Я слышала из кухни обрывки — мамин голос в трубке, громкий, истеричный, переходящий в визг. Игорь отвечал тихо, ровно, повторял одно и то же: «Мам, я не могу. У меня семья. Мне нужно кормить детей».
Потом он вышел из комнаты — бледный, с трясущимися руками, с красными глазами.
— Она сказала, что я предатель. Что променял родную мать на бабу. Что она проклянёт меня, если я не одумаюсь. Что я убиваю её своим равнодушием.
— Игорь, ты всё правильно сделал. Всё правильно.
— Она хочет приехать. Поговорить лично. Сказала — в воскресенье будет.
Я вздохнула. Знала, что одним телефонным разговором это не закончится. Раиса Петровна так просто не отступит.
***
Раиса Петровна приехала в воскресенье к обеду. С порога — ни здравствуйте, ни как дела — прошла мимо меня на кухню и села за стол. Выложила перед собой какие-то бумажки, квитанции, рецепты.
— Вот, смотри, — ткнула пальцем в квитанцию. — Коммуналка — четыре тысячи. Лекарства — семь тысяч. Продукты — пятнадцать. Телефон, интернет — ещё тысяча. Итого двадцать семь, а пенсия — двадцать две. Как мне жить на минус пять тысяч? Объясни матери!
Игорь взял бумажки, внимательно посмотрел. Я видела, как он хмурится, изучая список лекарств.
— Мам, тут лекарства — кардиомагнил, эналаприл, валерьянка, глицин. Я проверил в интернете — это максимум полторы-две тысячи в месяц, а не семь. Откуда такая сумма?
— А витамины? А мази для суставов? А капли для глаз? А пластыри перцовые? Ты думаешь, я вру собственному сыну?!
— Я думаю, что ты сильно преувеличиваешь. И продукты на пятнадцать тысяч для одного человека — это не необходимость, это роскошь. Мы вчетвером, с двумя растущими детьми, тратим тридцать.
— Потому что вы экономите на всём! Едите одни макароны! А я привыкла нормально питаться! Мясо каждый день, рыба красная, фрукты свежие, молочка дорогая!
— Мам, мы тоже едим мясо и рыбу. Просто не каждый день и не самые дорогие сорта. Это называется «жить по средствам». Это нормально для большинства людей.
Раиса Петровна побагровела от злости. Вот тогда она и ударила кулаком по столу — с такой силой, что чай расплескался на скатерть.
— Дети должны помогать матери, а не наоборот! Я тебя вырастила, выучила, на ноги поставила! Ночей не спала, когда ты болел! Последний кусок отдавала! А ты теперь жалеешь родной матери каких-то несчастных пятнадцать тысяч?!
— Не жалею, мам. Просто не имею возможности. У меня двое детей, съёмное жильё, долг за ремонт машины. Я физически не могу отдавать тебе столько денег.
— Можешь! Просто не хочешь! Потому что эта, — снова тычок в мою сторону, — тебя обработала! Промыла тебе мозги! Вцепилась в тебя клещами и высасывает все деньги!
Я не выдержала. Восемь лет молчала, терпела, не вмешивалась. Хватит.
— Раиса Петровна, это наши общие семейные деньги. Мы оба работаем, оба зарабатываем, оба вкладываем в семью. И тратим на детей, на жильё, на еду — на жизнь. Это не я «высасываю» деньги из Игоря. Это мы вместе содержим нашу семью.
— Молчи! Тебя не спрашивали! Это разговор матери с сыном!
— Нет, я не помолчу. Восемь лет молчала — достаточно. Вы получали от Игоря пятнадцать тысяч каждый месяц. Это сто восемьдесят тысяч в год. За восемь лет нашего брака — почти полтора миллиона рублей. На что они ушли? На санатории? На дорогую колбасу? На рестораны? Пока мы с детьми живём в съёмной квартире с плесенью в ванной и не можем накопить на своё жильё?
— Это не твоё дело, куда я трачу! Это деньги моего сына!
— Это деньги нашей семьи. Наших детей. Которые могли бы пойти на их образование, на их здоровье, на их будущее. На первый взнос по ипотеке. На нормальную жизнь.
Раиса Петровна открыла рот, закрыла, снова открыла. Посмотрела на Игоря — ждала, что он меня одёрнет, прикрикнет, поставит на место. Но Игорь молчал. Сидел рядом со мной, смотрел на мать спокойно, без привычной вины в глазах.
— Мам, — сказал он наконец, тихо, но твёрдо, — Катя права. Я буду переводить тебе пять тысяч в месяц — на лекарства, на непредвиденные расходы. Остальное — справляйся сама. У тебя пенсия, своя квартира, никаких долгов и кредитов. Ты можешь жить на свои деньги, если немного сократишь расходы. Я больше не в состоянии содержать два дома. Извини.
***
Свекровь уехала, громко хлопнув дверью. Не попрощалась ни с нами, ни с внуками — Артём и Маша сидели в детской, напуганные криками бабушки. Артём потом подошёл ко мне и спросил тихо:
— Мам, а почему бабушка так кричала? Мы что-то плохое сделали?
— Нет, солнышко. Вы ничего плохого не делали. Бабушка просто расстроилась из-за взрослых дел. Взрослые иногда ссорятся, это бывает.
Месяц после этого Раиса Петровна не звонила и не приезжала. Полная тишина — демонстративная, обиженная. Потом начала звонить — сначала Игорю, потом мне. Жаловалась, что не хватает денег, что она буквально голодает, что скоро умрёт в нищете и одиночестве, брошенная неблагодарным сыном.
Игорь предложил приехать, вместе посмотреть её расходы, составить бюджет. Она отказалась наотрез: «Не хочу, чтобы ты в мои дела совал нос. Я взрослая женщина, сама разберусь».
Потом подключила родственников — классический приём. Позвонила тётя Люба, мамина сестра:
— Игорь, как тебе не стыдно! Мать одна, больная, немощная, а ты ей копейки бросаешь, как нищенке! Где твоя совесть?
Игорь ответил спокойно, без эмоций:
— Тёть Люб, у мамы пенсия двадцать две тысячи и собственная трёхкомнатная квартира в центре. У меня зарплата шестьдесят пять, съёмное жильё на окраине и двое маленьких детей. Кому из нас, по-твоему, тяжелее?
Тётя Люба замолчала на том конце провода. Видимо, конкретные цифры её впечатлили больше, чем мамины причитания.
К осени всё как-то устаканилось. Игорь переводит маме пять тысяч первого числа каждого месяца — молча, без обсуждений и оправданий. Она принимает — тоже молча, без благодарности, но и без скандалов. Приезжает к внукам раз в месяц, ведёт себя более-менее прилично. Меня демонстративно игнорирует — ну и ладно, я не в обиде.
А мы наконец-то начали откладывать деньги. По десять-пятнадцать тысяч в месяц — мелочь, казалось бы, но за год набегает сто пятьдесят, сто восемьдесят. Ещё пару лет — и на первый взнос по ипотеке хватит. Своё жильё. Свой дом. Для нас, для детей — не для свекрови.
Игорь иногда говорит мне по вечерам:
— Кать, мне до сих пор иногда неловко. Она же мать всё-таки. Вырастила меня одна, после смерти отца поднимала.
— Вырастила. И ты ей за это благодарен — ты помогал ей почти двадцать лет. Но сейчас у тебя своя семья, свои дети. Они тоже заслуживают, чтобы отец о них заботился. В первую очередь.
— Да, ты права. Просто сложно перестроиться после стольких лет.
Я обнимаю его. Знаю, как ему тяжело разрываться между долгом перед матерью и ответственностью перед семьёй. Но он справляется. Мы справляемся — вместе, плечом к плечу.
Дети должны помогать родителям — это правда, это нормально и правильно. Но не ценой собственной семьи. Не ценой будущего своих детей. Не ценой своего здоровья и отношений. Помощь должна быть посильной, разумной, а не разрушающей.
Раиса Петровна этого не понимает. Возможно, никогда не поймёт — так и останется при своём мнении, что сын ей «должен». Но это уже её выбор, её картина мира. Не наша.
А в вашей семье были подобные ситуации? Как вы решали вопрос с помощью родителям, когда денег не хватало?
Друзья, если вам понравился рассказ, подписывайтесь на мой канал, не забывайте ставить лайки и делитесь своим мнением в комментариях❤️