Исторический пейзаж который предстал перед первыми славянами на территории будующей России были Великий Лес и Великая Степь. Великий Лес охватывал обширные территории северной и центральной части восточноевропейской равнины. Великая Степь простиралась к югу от лесного пояса, охватывая территории от Дуная до Урала.
Великий Лес и Великая Степь это две фундаментальнын реальности, определивших судьбу нашей страны. Эта дихотомия — ключ к пониманию всей восточноевропейской истории. Однако есть два существенных замечания.
Во-первых, представление о Лесе как о некоем первозданном, неизменном и едином массиве не верно. «Великий Лес» не был монолитом. Он состоял из крайне разнородных ландшафтов: густые, почти непроходимые еловые и пихтовые массивы на севере чередовались с гораздо более светлыми и доступными смешанными лесами южнее. И именно эти более мягкие окраины Леса, его опушки, граничащие со степью, и стали зоной первоначального и наиболее активного освоения. Освоения, которое уже тогда начинало его менять. Подсечно-огневое земледелие, о котором мы знаем по археологическим данным, не просто использовало лес, а активно его трансформировало, создавая антропогенные ландшафты.
Во-вторых, и это главнее, это не была модель, где среда почти предопределяет судьбу народа. Взять например полян — «живущих в полях». Их выбор осесть на границе был не просто пассивной реакцией на ландшафт, это был сложнейший стратегический расчёт. Граница Леса и Степи — это не просто линия на карте. Это был гигантский контактный пояс, зона обмена, торговли, а также постоянной угрозы. Поселение именно в этой точке давало полянам и их соседям колоссальные преимущества: доступ к ресурсам обеих зон (и лесным, и степным), контроль над торговыми путями, шедшими вдоль этой границы (тот же путь «из варяг в греки»). Но это был и осознанный риск — риск соседства с кочевым миром.
Таким образом, расположение Киева и других ключевых центров — это не следствие некоего климатического предопределения или пассивного заселения «гостеприимных» земель. Это результат активного, стратегического выбора, основанного на сложной оценке экономических, военных и коммуникационных возможностей. Среду не просто заселяли — ее использовали, подчиняли и перекраивали под свои нужды. И в этом активном, творческом начале наших предков, а не в пассивном следовании за климатом или ландшафтом, и кроется, на мой взгляд, главная тайна зарождения государства.
Здесь хочу вспомнить Вернадского с его «лесо-степной» схемой: она безусловно, элегантна и обладает большой объяснительной силой, а также позволяет увидеть за чередой событий глубинную географическую и экологическую логику. Однако, как и любая грандиозная теоретическая конструкция, она в известной мере схематизирует реальность, которая была куда более текучей и противоречивой.
Ключевое противоречие было: чернозём vs безопасность. Это был главный цивилизационный выбор, стоявший перед жителями равнины. Но мне видится, что процесс «оттягивания к северу» был не столько бегством, сколько формированием нового, уникального культурно-хозяйственного типа — именно лесо-степного, а не просто лесного. Северяне не просто укрывались в чащобах. Они создавали сложную экономику, основанную на симбиозе лесных промыслов (бортничество, охота, заготовка пушнины) и земледелия на расчищенных от леса участках — подсеках. И именно этот симбиоз, эта способность извлекать ресурсы из обеих сред, а не просто защищаться в одной из них, и стала, на мой взгляд, основой будущей мощи.
Так что, если обобщить, наша история — это не маятник между Лесом и Степью, а скорее история их сложного, часто трагического, но порождающего симбиоза. И главным героем этой истории был не абстрактный «Лес», а конкретный человек, который научился пахать подсеку, торговать по реке, оборонять засечную черту и, в конце концов, строить государство, объединившее оба этих мира.
Речной каркас Руси
Рассматривая географию дальше, стоит перейти к рекам. Реки были не просто дорогами, они были каркасом, на котором держалась вся хозяйственная, политическая и культурная жизнь. Выделялись четыре «нити»-бассейна: Днепр, Волга, Ока и Дон - на которых строилась древнерусская цивилизация. Это не просто географическое деление — это разные исторические судьбы, разные векторы внешнего влияния и торговли. Псков и Новгород, связанные с Балтикой, жили в ином политическом и культурном ритме, чем, скажем, Ростов или Муром на Волге. А Днепр, эта «дорога к императорам», стал осью вокруг которой сформировался первоначальный “центр тяжести” Руси. Но здесь кроется и ловушка: сводя всё к рекам, мы рискуем упростить мотивацию самих людей. Они выбирали реки потому, что река — это готовый путь для торговли, для общения, для дипломатии, для военных походов. Это был осознанный стратегический выбор, а не просто пассивное подчинение географии.
Русский характер
Было ли пресловутое «воздействие природы на человека» и формирование «национального характера»?.. Было, но не в той прямолинейной форме, в которой этот вопрос обычно ставится. Лес и река — это условия задачи, но не её решение. Они формируют вызов, но не предопределяют ответ.
Да, жизнь в лесу у воды требовала коллективного труда (вырубка леса под пашню, строительство ладей, заготовка древесины). Но рождала ли она неизбежно «соборность» или «общинность»? Или она же могла порождать и жесткий индивидуализм охотника-промысловика, уходившего в тайгу на месяцы? Река объединяла, но она же и разъединяла — быстрая вода могла стать и границей между племенами. Суровая природа, возможно, закаляла выносливость, но она же могла воспитывать и фатализм, и привычку к экстенсивному, а не интенсивному труду.
Приписывать все сложные, противоречивые и меняющиеся черты психического склада напрямую лесу и реке — это то, что мы называем «географическим детерминизмом». Это игнорирует колоссальную роль других факторов: многовековое взаимодействие и ассимиляцию с финно-угорскими народами, чей дух был целиком порожден этим же самым Лесом; глубокое влияние византийского христианства, принесшего свою этику и книжность; наконец, опыт многовекового противостояния со Степью, который воспитал не столько «лесную» скрытность, сколько военно-сторожевую организацию общества.