Сарматы: народ, рождённый в движении. От степей Казахстана до берегов Чёрного моря.
Современная археология локализует вероятную прародину протосарматских (скорее, прото-сако-массагетских) племён в регионе Центральной Азии, в частности, в степях современного Казахстана и Приаралья, с постепенным движением в приуральские и поволжские степи.
Утверждения о сарматах, как об «арийском народе» сегодня в научном сообществе считается некорректным и опасным в этническом контексте из-за его идеологической нагруженности (использование этого термина гитлеровскими нацистами). Лингвисты говорят об индоиранской или, конкретнее, иранской языковой группе, к которой относился сарматский язык. Это языковая, а не расовая или «кровная» категория. Приписывание сарматам некой изначальной «арийской» сущности — дань устаревшим историографическим концепциям XIX века.
Движение сарматов на запад, особенно их масштабное вторжение в Северное Причерноморье с III-II вв. до н.э., было сложным процессом, включавшим не только миграцию, но и военное давление, конфликты со скифами и, вероятно, климатические факторы, менявшие условия кочевания. Это был не «плавный дрейф», а целенаправленная экспансия.
Хотя сарматы были кочевниками, они не жили исключительно в кибитках на повозках. Археология фиксирует у сарматов и стационарные зимние жилища-полуземлянки, и сложные курганные погребальные комплексы (могильники), что говорит о длительном использовании определённых территорий. Чистыми «кочевниками-номадами» они были не всегда и не все группы. Их хозяйство часто было комплексным — скотоводство сочеталось с элементами земледелия и ремесла.
Земледелие было адаптивной стратегией, для освоения новых экологических ниш, основаной на изменении хозяйственного уклада. Часть племён могла практиковать его изначально в долинах рек, другая часть переняла, контактируя с оседлыми народами. Но это не был единый для всего «большого этноса» процесс.
Сарматы не «пришли откуда-то» в готовом виде, они во многом сформировались в процессе миграции и взаимодействия с соседями.
Сарматский таран, сломавший римлян: Как сарматы изобрели тяжёлую кавалерию.
В случае войны у сарматов мобилизовалась значительная часть мужского и, в исключительных случаях, часть женского населения.
Легенда о происхождении от амазонок — прекрасный пример того, как античная этнография (в лице Геродота и его последователей) осмысляла «другого». Греки не просто фиксировали «сильных женщин», они проецировали на степняков свой собственный мифологический код. Современная антропология и археология действительно подтверждают более высокий социальный статус некоторых сарматских женщин (погребения с оружием, ритуальные предметы), но это не означает, что «все взрослые женщины ходили в бой наравне с мужчинами». Это значит, что в их обществе существовали иные, отличные от греческих, гендерные роли и, возможно, ритуальные практики, которые со стороны могли быть истолкованы как «амазонство».
У скифов и сарматов были разные военные доктрины. Если скифы сделали ставку на мобильность и дистанционный бой (знаменитый скифский лук), то сарматы, судя по находкам позднего периода, эволюционировали в сторону тяжелой кавалерии — катафрактариев. Это говорит не о том, что сарматы были более искусные воины, а о том что у них была разная тактическая специализация, как ответ на разные вызовы.
Сарматы, особенно в поздний период, использовали металлические (железные и бронзовые) пластины для создания чешуйчатых и ламеллярных доспехов. Для отдельных элементов украшения или усиления, но не как основной материал для массового защитного вооружения, могли использоваться кости.
Сарматская военная реформа впоследствии оказала серьезное влияние на римскую и, в дальнейшем, европейскую рыцарскую кавалерию.
В чем заключались инновации сарматов:
Возьмём за отправную точку контос. Это не просто «длинное копьё». Это архитектурный элемент новой кавалерийской системы. Его длина, порой достигавшая 4-4,5 метров, и необходимость двуручного хвата – это революционный отказ от принципа «одна рука для оружия, другая для управления». Это требовало переосмысления самой посадки всадника. Седло с высокой передней и задней лукой, вероятно уже стремя (в виде ременной петли – стремени для упора ноги, что пока дискуссионно, но археологические находки костяных и деревянных петель наводят на эту мысль) – всё это создавало ту «платформу», которая позволяла всаднику стать живым тараном. Контос превращал всадника в кинетический снаряд невиданной мощи, способный пробить практически любой пехотный строй или щит конного противника. Но ключ здесь – системность. Такая тактика требовала не просто смелых воинов, а долгой, изнурительной выучки с юного возраста, формирования особой касты профессиональных тяжеловооружённых латников – катафрактариев. Это уже не просто степная орда, а военная аристократия, чьё могущество измерялось длиной их пик и весом доспехов.
Теперь посмотрим на эволюцию клинкового оружия – от акинака к длинному мечу. Акинак, этот знаменитый скифский «базис», был идеален для пешего боя в тесном строю или как вспомогательное оружие конного лучника. Но в новой системе, где основным оружием стали контос и тяжёлый доспех, требовалось иное резервное оружие. Длинный клинок (прото-спата, если угодно) – это ответ на изменившиеся условия боя. Представьте: катафрактарий, вломившись в строй противника, ломает контос. Что дальше? Нужно оружие, позволяющее наносить мощные рубящие удары с высоты коня, обладающее достаточной длиной, чтобы достать пешего воина, и при этом способное наносить как режущие, так и колющие удары. Короткий акинак для этого непригоден. Длинный меч – идеален. Более того, его ношение на поясе или на перевязи через плечо, а не на бедре, как акинак, также адаптировано под длительное нахождение в седле.
Здесь мы видим эволюцию военного дела. Инновация в одном элементе (копье) тянет за собой цепь преобразований: изменение посадки, доспеха (тяжёлые ламеллярные и чешуйчатые панцири для всадника и коня), вспомогательного оружия и, что критически важно, социальной структуры армии. Сарматы создали не просто новый тип воина – они создали тактический организм, где человек и конь, слитые в единое целое доспехом и выучкой, представляли собой живую, подвижную крепость.
Любопытно сравнить с римской и парфянской системами. Римляне долго не могли найти адекватный ответ на сарматский удар, пока не начали формировать собственные отряды катафрактариев или контариев. Парфяне, хотя и использовали тяжелую конницу, делали больший акцент на мобильность и комбинацию с конными лучниками. Сарматы же пошли путём гипертрофии таранного удара, доведя его до абсолюта. Их инновации – это инновации качества над количеством, силы удара над манёвром.
В конечном счёте, эти военные изобретения сарматов пережили их самих. Длинная тяжелая пика найдёт своё воплощение в византийских и средневековых рыцарских копьях, а длинный меч станет основой вооружения всей европейской кавалерии на века вперёд. Их наследие – не в этносе, а в самой логике ведения конного боя, которую они сформулировали с невероятной ясностью. Они доказали, что самый сложный и дорогой в подготовке вид войск может стать решающим фактором. Это был расчёт на качество, а не на количество – и он на много столетий изменил лицо евразийских войн.
Курганы, клинки и кони: из чего складывалась вера воина-сармата
У сарматов, как и у многих иранских народов оружие могло иметь сакральный и статусный характер, что подтверждается богатыми погребениями. Но это не является абсолютной и исключительной догмой.
Религия кочевых иранцев степей представляла сложный политеистический мир с культом солнца и огня как одним из элементов. У них был мощнейший культ предков (курганные захоронения!), анималистические верования, возможно, элементы шаманизма.
Сарматами практиковалось жертвоприношение лошадей, которое подтверждается археологически (находки конских костей в погребальных и, вероятно, ритуальных контекстах). Но здесь нужна оговорка: это было не бытовой практикой, а важнейшим ритуалом, связанным с погребальной обрядностью и представлениями о потустороннем мире.
Палеоантропологические данные дают пеструю картину: среди сарматов были представители как европеоидного средиземноморского и памиро-ферганского типов, так и с заметной монголоидной примесью, усиливавшейся к позднему периоду.
Античные историографы описывали сарматов жестокими, дикими и коварными, но для них все варвары были по определению такими. Это часть античного дискурса о «цивилизации против варварства», а не объективное описание. С таким же успехом сарматы могли бы описывать (если бы имели письменность) «коварный и развратный нрав» греческих торговцев.