Часть 9. Глава 189
Вечер в отделении неотложной помощи наступил незаметно, как вор, украв последние краски заката за пыльными окнами старого питерского квартала. За моей спиной в углу устало гудел системный блок, а компьютерный монитор был единственным источником света в кабинете, кроме узкой полосы под дверью, тонувшей в сумеречной синеве коридора.
Воздух был душным и спёртым, пахло разогретыми в лазерном принтере бумагами, антисептиком и кофе, остывшим в кружке с надписью «Лучшему хирургу». Надо бы открыть окно и проветрить как следует, но я по-прежнему сидел, уткнувшись в экран, дописывая заключительную часть отчета по вчерашним операциям. Каждое слово давалось с трудом, пальцы задеревенели от клавиш, а в висках пульсировала усталость. За стенами царила неестественная, звенящая тишина, будто клиника имени Земского, наконец, выдохнула после долгого дня борьбы и напряжения.
В эту тишину врезался нерешительный стук в дверь. Сначала тихий, потом чуть громче.
– Войдите, – пробормотал я, не отрывая взгляда от монитора.
Дверь с тихим шорохом отворилась, и в проёме нарисовалась фигура доктора Лебедева. Он вошёл медленно, не как хозяин положения, каким всегда себя ощущал, – по крайней мере, таким я запомнил его, когда только устроился сюда работать, – а как провинившийся школьник. Он не решался пересечь порог полностью, будто боялся нарушить хрупкое пространство моего уединения.
– Борис, можно? – его голос, обычно такой звучный и уверенный, сейчас был тихим и придавленным.
– Да, входи, Валерий, – я оторвался от экрана, отодвинулся от стола и жестом указал на стул напротив.
Он опустился на него, и его осанка говорила красноречивее любых слов. Плечи были ссутулены, белый халат сидел неряшливо, что на коллегу Лебедева было совершенно непохоже. Лицо, обычно гладкое и самоуверенное, осунулось, под глазами залегли глубокие тени. Он смотрел куда-то в пространство над моим плечом, не в силах встретиться со мной глазами. Вид у него был понурый, побеждённый.
– Я закончил с объяснительной, – тихо начал он. – И с отчетом по инциденту. Всё в сетевой папке.
– Хорошо, – кивнул я. – Потом посмотрю.
В воздухе, тяжелая и плотная, повисла пауза.
Лебедев наконец поднял на меня взгляд, и в них я увидел не просто усталость, а настоящую боль, смешанную со стыдом.
– Хотел извиниться, Борис. Ты был прав. Тогда, во время дежурства на «Скорой помощи», в общем… я потерял голову. Дал эмоциям взять верх над профессионализмом, – он говорил, с трудом подбирая слова, заново переживая тот провал.
Звучало удивительно. Даже после того случая, когда Лебедев едва не угробил себя вместе с ординатором Ольгой Великановой, он не ходил с видом побитой собаки, как теперь. Наоборот, кажется, даже гордился «подвигом». Мне даже захотелось спросить, что же на него так повлияло, какие трансформации произошли в сознании, чтобы вдруг изменил своё поведение столь кардинальным образом.
– Всё в порядке, Валерий. Никто, слава Богу, не пострадал. Машина разве что, но она была застрахована, так что клиника единственное, что потеряет, – это время, которое потребуется на покупку новой.
– А со старой что?
– Мне сообщили из гаража, что там… в общем, как у нас говорят, повреждения, несовместимые с жизнью.
– Понятно, – вздохнул доктор Лебедев.
– Главное, что ты понял и осознал свою ошибку, – я сказал это как можно более нейтрально. Упрекать уже не имело смысла. Если человек раскаивается, незачем его снова сечь розгами, добиваясь, по сути, того же самого.
– Я… не знаю, как мне теперь быть, – голос Валерия неожиданно дрогнул. Он сцепил пальцы перед собой на столе, костяшки побелели. – После этого провала... я чувствую себя абсолютно бесполезным. Как опилки. Будто всё, чему учился, всё, что умел, оказалось пшиком.
Эти неожиданные искренность и отчаяние тронули меня сильнее, чем его обычная напускная уверенность. Я наклонился вперёд, чтобы оказаться немного поближе, и стал пристально смотреть в лицо собеседника, стараясь установить зрительный контакт, но не получалось: Лебедев глядел на свои руки.
– Ты – мой заместитель, – начал я уверенным голосом. – Ты – хороший врач, хирург, чьи руки спасли десятки жизней. Одна ошибка, даже серьезная, не перечеркивает всего. Твоя битва сейчас – это не скальпель и не операционное поле. Она – вот эти бумаги, – я постучал пальцем по стопке документов на столе. – Там отчеты, объяснительные, приказы. И это тоже важно. Система должна работать. Без этого у нас всё развалится. Ты слышал, что последнее время происходит в нашей клинике?
– Да, навалились проверяющие организации. Шерстят одно подразделение за другим, будто что-то ищут, – ответил Лебедев.
– Блох.
– В каком смысле? У нас что, реально насекомые завелись?! – удивился Лебедев.
– Нет, я образно. Ошибки, недочёты, нарушения, – всё подряд.
– Но зачем?
– Ты слышал о таком проекте, как строительство «Центра реабилитации для военнослужащих и их семей “Рубеж”»?
– Нет, а что это такое?
– Идея принадлежит бывшему главврачу Ивану Валерьевичу Вежновцу и Эллине Родионовне Печерской. Название говорит само за себя. Идею поддержал федеральный центр, его даже включили в нацпроект «Здравоохранение». Правоустанавливающие документы для нового медицинского учреждения уже готовы, дальше – выбор подрядчика для разработки проектно-сметной документации и, потом уже, строительства, закупка и установка медицинского оборудования и так далее, – рассказываю Лебедеву. – Но вот тут и возникла заковыка.
– Какая?
– Судя по всему, кто-то очень влиятельный хочет войти в проект и стать генподрядчиком.
– Чтобы управлять федеральными деньгами? – догадался Валерий.
– Совершенно верно. Видимо, – точно сказать не могу, лишь догадываюсь, – кто-то пришёл к Печерской и предложил подкорректировать конкурсную документацию, чтобы победила определённая компания. Но ты же знаешь нашу Элли. Она неподкупная.
– Точно, – кивнул Валерий.
– Так вот, сразу после этого и нагрянули то одни, то другие. Проверяют, суют нос во всё подряд.
– Но Эллина Родионовна может позвонить своим покровителям и договориться, чтобы всё это прекратилось.
Я отрицательно помотал головой.
– Она для этого слишком принципиальная. Пока работе клиники ничто не мешает. Лечебный процесс идёт, как всегда. Но как только начнутся сбои, уверен, она что-нибудь предпримет. Так вот, Валера. К чему я всё это тебе рассказываю. Как видишь, ситуация в клинике непростая. Потому наша задача – здесь, на своих рабочих местах, держать оборону. На провокации не поддаваться, как и на «лестные» предложения тоже. Думаю, к нам будет особенно пристальный интерес.
– Потому что Эллина тут прежде работала?
– Именно. Те, кто пришёл её спихнуть, постараются отыскать любую мелочь, только чтобы ударить по ней посильнее, – объясняю коллеге. – Нам надо сделать так, чтобы ни до чего докопаться не могли, – я потянулся к краю стола, взял толстую картонную папку с уже подготовленными бланками и протянул ему.
– Вот, начни с этого. Отчет по расходу медикаментов за последний квартал. Нужно все сверить со складами. Работа кропотливая, но необходимая.
Валерий медленно, почти с благоговением, взял папку. Его пальцы сжали её так крепко, будто это был не кипа бумаг, а спасательный круг, брошенный ему в бушующее море его собственных сомнений.
– Спасибо, Борис, – он произнес это просто, но в этих словах был целый океан смысла: благодарность за доверие, за шанс, за то, что его не выбросили за борт. И, мне хотелось в это верить, желание помочь Элли устоять.
Валерий поднялся и так же медленно, как и вошел, вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. Я снова остался один в компании гула системника и мерцающего монитора. Повернувшись к экрану, увидел, что на нем был открыт тот самый финальный документ, который я должен был подписать. Докладная записка на имя главврача о дисциплинарном взыскании в отношении своего заместителя Валерия Лебедева.
Курсор мигал на строке «Подпись руководителя», безмолвно требуя решения: оставалось только распечатать, подписать и отправить в секретариат. Я потянулся к «мышке», на секунду задержав взгляд на этой официальной бумаге, которая могла поставить крепкую, жирную точку на карьере доктора Лебедева. Затем переместил курсор в угол экрана и закрыл документ, не сохраняя изменений.
Несколько минут спустя я подписал последний документ, касающийся списания просроченных антибиотиков, и откинулся на спинку кресла. Мысли всё ещё крутились вокруг Валерия. Он прав. Должность заместителя для него – это ловушка. Она даёт власть, но отнимает суть. Он – врач, а не клерк. И я, чёрт возьми, тоже. Мои руки помнят мягкость человеческой плоти, а вместо него –жёсткость пластика клавиатуры.
Сирия… Я не скучаю по адреналину боевых действий, но скучаю по чистому, недвусмысленному действию, которое помогает людям. Здесь, в отделении неотложной помощи, мы тоже спасаем, но иногда это кажется разбавленным, утопленным в рутине.
В дверь снова постучали. Негромко, но настойчиво. Звук другой, это явно не Лебедев.
– Борис Денисович, можно? – в проёме появилась старшая медсестра Катя Скворцова. Её всегда безупречный белый халат и собранный пучок волос были символом порядка в нашем хаосе. Катя была старше, но всегда обращалась ко мне по имени-отчеству, подчёркивая субординацию, что, впрочем, не мешало ей быть, наряду с Лебедевым, моим верным союзником в борьбе с беспорядком.
– Да, Катя, входи. Что случилось?
– Звягинцев. У него возникла проблема. Я ему сказала, что надо позвать вас, так нет. Упёрся. Хотя попал в затруднительное положение. Может, вы подскажете? Ну, типа, мимо проходили. Знаете же его: обидчивый. Недаром племянник Вежновца, у них это семейное, – сказала старшая медсестра.
Обрадованный возможностью отвлечься от бумажек, я соглашаюсь и иду за ней, думая о том, что в отделении неотложной помощи не всегда всё решается быстро. Иногда к нам приходят пациенты, чьи симптомы не укладываются в рамки травмы или острого состояния. По пути «случайно» заглядываю в одну из палат, где работает Звягинцев, и «ненароком» интересуюсь, в чём дело.
Пётр Андреевич, к счастью, принимает моё появление за чистую монету и говорит, что уже второй день ломает голову над одним случаем. Пациентка, женщина средних лет, поступила с жалобами на постоянную, но не сильную боль в животе, общую слабость и периодическое повышение температуры.
– Ничего острого я не обнаружил, Борис Денисович, – докладывает он. – Анализы крови – небольшое повышение СОЭ, но лейкоциты в норме. УЗИ – чисто. Гастроскопия – лёгкий гастрит. Но ей плохо. Она не симулирует.
Пётр Андреевич у нас человек методичный. Он не любит «загадки», предпочитая чёткие, понятные диагнозы. Эта пациентка его изводила, что стало понятно по вымученному выражению докторского лица.
– Вы консультировались с кем-то из коллег?
– Да, приглашал доктора Комарову.
– Что говорит Ольга Николаевна?
– Она считает, что это может быть что-то аутоиммунное. Но для этого нужно время и дополнительные тесты. А у нас неотложка, сами понимаете.
– Что ж, коллега, давайте разбираться вместе.
Я подхожу к койке. Женщина лежит, прикрыв глаза. Она бледна, но не выглядит критически больной, а скорее просто измотанной.
– Здравствуйте. Я завотделением доктор Володарский. Как вы себя чувствуете?
– Устала, доктор. И болит. Везде, – слабым голосом отвечает пациентка.
Провожу осмотр, оцениваю результаты проведённых анализов. Как ни странно, всё чисто. Ничего особенного. Выхожу из палаты и зову медсестру Берёзку, которой было поручено наблюдать за пациенткой.
– Светлана, вы отмечали что-нибудь необычное в её поведении?
– Она очень тихая, Борис Денисович. И постоянно мнёт в руках платок. И ещё знаете, что я заметила? Категорически отказывается от мясного. Говорит, что ей от него становится очень плохо.
– Отказывается от мясного? – переспросил я. – Это давно?
– Она сказала, что последние пару месяцев.
Я возвращаюсь к Петру Андреевичу.
– Коллега, а вы спрашивали больную про диету?
– Конечно. Она сказала, что ест всё, кроме жирного.
– Берёзка говорит, что она отказывается от мясного.
Пётр Андреевич хмурится. Ненавидит он сложные случаи.
– Ну да, вегетарианка, видимо, – ворчит в ответ.
– Это может быть важно. Непереносимость мяса, слабость, боли в животе…
Я иду в регистратуру, спрашиваю администратора Достоевского, есть ли у нас какие-то сведения о пациентке из третьей палаты, которую зовут Мария Васильевна Кучеренко. Он открывает компьютерную программу. Находит старую карту, отправляет мне на почту. Смотрю её на планшете. Никаких хирургических вмешательств в прошлом. Была анемия. И только.
«Что, если это не гастрит, а что-то, что маскируется под него? – думаю я. – Что, если это не просто воспаление, а…» Внезапно меня осеняет.