Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 19
Подъехал пикап, из него вышли двое высоких, худощавых мужчин. Российская колонна тоже встала. Надя и Рафаэль покинули грузовик, оставив Хадиджу в кабине. К ним присоединились, но не подходя слишком близко, охранники их микроавтобуса. Встали так, чтобы не перекрывать друг другу линию огня, но оружие, хотя и держали в руках, не поднимали.
Мужчины из пикапа на охрану даже не посмотрели. Один что-то начал говорить на певучем языке, Надя с Креспо переглянулись: ни слова не поняли.
– Хадиджа, выйди, пожалуйста, нам переводчик нужен.
Девушка выбралась из грузовика, подошла, встала рядом с Рафаэлем. Попросила незнакомца повторить, потом перевела:
– Эти ребята с рудника. Этот, что говорил – Моххамад, второй – Алиер. Попросили аптечку, им нужны бинты и йод.
– Спроси, что у них случилось? – спросил Рафаэль.
Мохаммад произнёс еще несколько фраз. Глядя на него, испанец пытался обнаружить хоть малейший признак угрозы, но рабочий с рудника, – или кем он там на самом деле является, – никакой агрессии не показывал, вёл себя вполне мирно и был безоружен, что для местных условий казалось редкостью.
– Ничего не случилось, – перевела Хадиджа. – Работа ручная, тяжёлая: разбирают завалы, много острых щепок и камней, гвоздей. Все медикаменты, что брали с собой, закончились, а караван придёт через два дня.
– Скажи им, – сказала Надя, – сейчас я дам аптечку, вожу с собой несколько в запасе. Всегда просят если не одни, то другие.
Она забралась в кабину, достала из-за сидений пластиковый зелёный чемоданчик с красным крестом. Открыла, стала объяснять, показывая на антисептик и пластыри, но мужчина остановил её жестом руки и что-то коротко сказал Хадидже.
– Он знает такие аптечки, – перевела Хадиджа, – русские всегда их дают. Он говорит спасибо большое, что им хватит. Здесь даже есть обезболивающее.
– Это хорошо, – согласилась Надя.
– Он благодарит и желает нам хорошего пути, – закончила Хадиджа.
Моххамад кивнул, улыбнулся и махнул рукой. Мужчины вернулись в пикап, развернулись и уехали. Колонна, дождавшись, пока немного осядет пыль, тронулась своей дорогой. Рафаэль подумал про себя: «Странно всё… Три дня назад я пил кофе в уютной кофейне на Невском, а сейчас в центре Мали, то есть непонятно где, мы просто так отдаём аптечку какому-то парню с рудника. И это, наверное, самая важная часть нашей миссии – не отчёты и не громкие слова, а вот такие маленькие, но реальные дела».
Он посмотрел в окно. Пыль от пикапа медленно оседала на раскалённый песок.
– Да, Рафаэль, – тихо сказала Надя, словно угадав его мысли, – здесь всё иначе. Болтают, конечно, порой утомительно много. Но всё это пустые звуки. Значение имеют только реальные поступки.
Хадиджа кивнула, поправляя платок:
– Они запомнят не ваши вакцины, а вашу доброту, когда им было больно. Это важнее, чем любой отчёт для ООН.
Колонна набирала скорость, оставляя позади рудник. Рафаэль всмотрелся повнимательнее и вдруг обнаружил одну интересную деталь:
– Надо же, ни одной железнодорожной ветки. Хадиджа, у вас в стране железная дорога вообще есть? У нас к каждому заводу раньше тянули, да и теперь.
Девушка горько усмехнулась:
– Обижаешь, Рафаэль. Мы не настолько дикие, какими можем показаться на первый взгляд.
– Да я не то имел в виду… – смутился Креспо.
– Шучу, – улыбнулась переводчица. – Железная дорога есть, но не своя, а как часть от Бамако до Дакара. По нашей стране эта ветка тянется примерно на 650 километров. Ее создали тридцать лет назад, в 2003-м продали канадской компании, чтобы та привела её в порядок. Но те ничего не сделали из-за местных событий и 13 лет спустя всё бросили и ушли. В общем, теперь она формально есть, только не работает.
– Печально… – произнёс Рафаэль. – С такими расстояниями железная дорога очень бы помогла развитию страны. Эх, царит у вас тут… феодализм какой-то.
Хадиджа посмотрела на него и обиженно сказала:
– Зря ты так. Я люблю свою страну. Она мне нравится такая, какая есть. И вообще… У вас в России тоже, знаешь, не всё прекрасно. На Дальнем Востоке и в Сибири, я читала, вообще после того, как СССР распался, железные дороги не строят. А там земли столько, что уместились бы тысячи Мали.
Креспо заметил, как Надя усмехнулась. Ну что, мол, получил? А вот не надо было девушку обижать.
– Да я же… – попытался было оправдаться Рафаэль, но потом принял гордый вид. – Напрасно ты так думаешь. Я перед отъездом читал одну новость, которая меня очень порадовала. Вообще люблю такие, где про созидание, а не про общественных деятелей, занимающихся всякой болтовнёй.
– Или про то, где что сгорело, взорвалось, кого убили и тому подобное, верно? – поддакнула Надя.
– Верно! – сказал испанец. – Так вот, я читал, что у нас в стране разработали комплексный план развития инфраструктуры до 2036 года. Согласно ему, в России собираются построить реконструировать почти пять тысяч километров железных дорог.
– Ну, планов-то может быть сколько угодно, – скептически и, очевидно, продолжая немного обижаться, заметила Хадиджа.
– Есть и конкретные достижения. Вот ты говорила про Сибирь и Дальний Восток. А знаешь ли ты, что осенью этого года в России заработала Тихоокеанская железная дорога длиной больше пятисот километров? Она связала крупнейшее в стране месторождение коксующегося угля с морским угольным терминалом. Это одна из ключевых магистралей на Дальнем Востоке, наряду с Транссибом и БАМом. Слышала про такие?
– Да, когда училась в вашей стране, – ответила переводчица, и её лицо из обиженного, заметил Креспо, стало заинтересованным.
– Вот! И новая магистраль обеспечивает прямой выход к рынкам Азиатско-Тихоокеанского региона, открывает новые возможности для грузоперевозок и усиливает экономику всей страны. Это еще не всё. В разработке другой масштабный проект – развитие Арктического полигона железных дорог, который соединит промышленные центры Юга Сибири и Транссиб с арктическими портами. Представляешь? Кругом вечная мерзлота, летом из-за болот не доехать, только в морозы по зимникам, и тут вдруг железная дорога.
– Эх, – вздохнула Хадиджа, увлечённая словами Рафаэля. – Вот нам бы такое…
– В рамках проекта хотят построить Северный широтный ход длиной семьсот километров. Он свяжет Северную и Свердловскую железные дороги и охватит порядка двадцати углеводородных месторождений. Еще развивается Центральный транспортный узел, который охватывает одиннадцать регионов. Обновляют пути и станции, на маршруты выйдут несколько сотен новых поездов российского производства. Экспрессы между Москвой и ближайшими областными центрами будут курсировать каждые полчаса.
– Звучит, как идея построить Нью-Васюки – межпланетный шахматный центр, – недоверчиво хмыкнула Надя.
Креспо посмотрел на неё с укором.
– Вот уж от тебя, коллега, не ожидал такого скептицизма.
– Что это ты так железными дорогами увлёкся? – спросила эпидемиолог, пропустив его вопрос мимо ушей.
– Говорю же: хорошую новость прочитал, она меня поразила. Мы ведь как живём обычно? Дом, работа, по выходным уборка и супермаркет, а дальше всё по-новой. Или когда придёшь домой после смены в отделении неотложной помощи, мысли две всего – поесть и поспать. Вот и получается, что о собственной стране ничего и не знаем. Сунешься в интернет, а там сплошной негатив. И тут мне такая интересная вещь попалась. Потому и запомнилась.
– Да, это очень хорошо, когда всё строится, развивается, – задумчиво-мечтательно произнесла Хадиджа. – У нас, к сожалению, такого нет…
– Знаешь, как говорят у нас в России, будет и на вашей улице праздник, – сказала Надя.
Переводчица в ответ на это лишь коротко вздохнула.
Вскоре ехать стало немного хуже. Ооновская колонна ехала уступом, из-за густой и вязкой пыли – вороха раскалённого песка, поднятого ветром и колёсами. Пыль проникала через малейшие щели, оседала на языке, засоряла ноздри. Поэтому ширина колеи колонны исчислялась десятками метров – не по строительным нормативам, а согласно инстинкту выживания: каждая машина держалась подальше от той, что впереди, чтобы не задохнуться в рыжем мареве, которое клубилось, как живое существо, и скрывало горизонт.
– Ладно, здесь немного придётся потрястись, – сказала Надя, не отрывая глаз от дороги и крепко вцепившись в баранку руля.
Переводчица теперь молчала. В её глазах была глубокая грусть человека, который услышал о том, что где-то строят, совершенствуют, развивают, а у тебя здесь, на родной земле, всё намного хуже.
– Хадиджа, ты знаешь город – показывай дорогу, – сказала Надя, чтобы отвлечь девушку от грустных мыслей.
– Нам надо встать на стоянку возле школы, я покажу. Но сначала нужно заехать в местную администрацию. Пусть выделяют охрану и людей. Всё спокойнее будет. До Тесалита осталось от силы полчаса езды. Вон, видите дым? – переводчица показала рукой.
На горизонте действительно появилось облако дыма: тяжёлое, тёмное, почти чёрное, не поднимающееся ввысь, а лежащее на земле, как пелена. Сквозь закрытые окна донёсся запах дыма, и было трудно понять, что сгорело. Никто не ответил. Внутренне каждый готовился к встрече с городом, где им придётся серьёзно поработать.
Появились первые постройки из какого-то серого камня. Не кирпича, не бетона, – именно камня, добытого, отколотого, сложенного без раствора, безо всякого плана.
– Хадиджа, а из чего строят здесь дома? Кругом же пустыня?
– Это пустая порода из рудников. Недалеко от Тесалита их несколько, там добывают золото. Не все работают, но некоторые ещё действуют. Для остальных нет денег на восстановление. Бандиты взрывали всё, когда уходили.
Хадиджа стала указывать дорогу. Назвать это поселение городом было сложно. Самое высокое здание – торговый центр в три этажа, с облупившейся краской и сломанными ставнями. Две большие улицы, где покрытие было более-менее ровным, но это не асфальт. «Спрессованная пыль, затоптанная колёсами, копытами, босыми ногами. Асфальта тут, похоже, никогда не было и в помине», – догадался Креспо.
Всё свободное пространство – это рынок. Палатки из потрёпанного брезента, тенты из старых мешков, ящики, канистры, циновки, расстеленные прямо на земле. Вода в грязных бутылках – пластиковых, с сорванными этикетками. Травы в пучках – сушеные, связанные нитками, с запахом земли и горького дыма. Внимание Рафаэля привлекли неожиданно арбузы – огромные, темно-зелёные, с трещинами. Они лежали на расстеленной на земле тряпке, будто подарок природы, который никто не решался взять. У одного торговца Рафаэль рассмотрел какие-то сушеные скелетики, когда-то бывшие чем-то живым. «Птицы? Рептилии?» – подумал врач и не нашёл ответа. Они висели на верёвках, как амулеты против зла. Еще были куры в клетках – худые, с взъерошенными перьями.
Всё это перемешано с вешалками из веток и проволоки, на которых трепыхалась на ветру одежда: джинсы, выцветшие до серого, кофты без пуговиц, обувь, платки, платья, бижутерия. У других торговцев лежали почти повсеместно ржавые инструменты и материалы: лопаты, ключи, молотки, отвёртки и прочие мелочи.
Всё это успел рассмотреть Рафаэль, пока они медленно ползли к администрации. Переговоры с чиновниками взяла на себя Надя, попросив коллег оставаться в машинах. С собой она взяла только охранников. Креспо порывался было пойти с ней, но эпидемиолог остановила его движением руки и пояснила: «Чужака могут встретить неприветливо, они тут мнительные очень».
Вскоре она вышла, сообщив насмешливо, что «переговоры на высшем уровне прошли продуктивно», и колонна двинулась к школе.