Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 18
Минут десять в кабине все молчали, эпидемиолог первой нарушила тишину.
– Воевали здесь много, очень, – Надя говорила, не отрываясь от дороги, её голос был ровным, почти монотонным, словно она читала сухой, безэмоциональный отчет. – Бандиты просто так рудники не отдавали. Это земля, пропитанная кровью и золотом, и за каждый клочок идет невидимая, постоянная борьба. Возле Кидаля – целое кладбище. Там лежат малийские военные, и наши есть. Не смогли ребят из ЧВК всех вывезти… Некоторых я знала. Хорошие были парни, но битва не спрашивает. Она просто забирает, не разбирая, кто хороший, а кто нет…
Испанец некоторое время хранил тишину, пытаясь осмыслить услышанное.
– Там, где природные ресурсы, всегда находятся те, кто хочет их отнять, – задумчиво произнесла Хадиджа.
– Не совсем так, – ответила Надя. – Вот у нас есть такая старая песня: «Под крылом самолёта» называется. Музыка великого композитора Александры Пахмутовой, слова не менее великого поэта Николая Добронравова, её супруга, кстати. Так вот там есть слова: «Там веками ветры да снега мели, там совсем недавно геологи прошли. Будем жить в посёлке мы пока что небогатом, чтобы все богатства взять из-под земли».
– Ну, а я о чём? Взять.
– Нет, Хадиджа. В нашей стране богатства забирают у природы, а не у людей. В этом между нашими странами принципиальная разница. У вас тут иностранцы всё выкачивают и выкапывают, чтобы себе хорошо сделать. У нас… – Надя поймала весьма красноречивый взгляд Креспо и запнулась. – Ладно, – поспешила свернуть разговор. Об этом как-нибудь в другой раз.
– Долго нам еще ехать? Ощущение такое, что мозги скоро спекутся, – поддержал Рафаэль ее намерение.
Надя медленно повернула к нему голову, и в глазах эпидемиолога, прищуренных от солнца, мелькнула тревога.
– Ты бейсболку надень. Думаешь, местные просто так тюрбаны носят? Это не мода, а выживание, защита от жгучего, давящего солнца. Если не хочешь тепловой удар получить, носи, не снимая. Постоянно. Что для африканца просто дневное светило, то для русского – смерть, – переиначила она известную поговорку.
Рафаэль послушно натянул бейсболку, козырек которой сразу же отсек часть слепящего, агрессивного горизонта. Сначала он не почувствовал никакой разницы, но через пару минут осознал, что жгучее, давящее ощущение на затылке, которое он уже привык игнорировать, исчезло. Это было похоже на снятие невидимого, но тяжелого груза. Врач ощутил, как кожа головы наконец-то может дышать, и это принесло неожиданное облегчение.
– Приедем, я тебе свою старую шляпу отдам, – сказала Надя, смягчив назидательный тон. – Что-то не подумала сразу. Она широкая, с полями. У меня отец еще с Афгана привез. Она повидала много песка и солнца. Пригодилась, – в её словах прозвучала нотка нежности, воспоминание о доме, которое быстро исчезло, как мираж в пустыне, уступая место суровой реальности.
– Надя, смотри, а что это там? – спросил Креспо.
Впереди, почти по курсу, они увидели высокий, плотный столб красноватой пыли, который, казалось, вырос прямо из раскаленного горизонта. Он быстро приближался, словно невидимый гигантский зверь, несущийся по пустыне, и его движение было слишком стремительным для обычного путника.
– Кто-то едет, и очень быстро, – Надя взяла радиостанцию, её пальцы легли на кнопку передачи с привычной, деловой точностью. – Парни, тут встречное движение на час, кто это может быть?
Рация щёлкнула ответом, сухим и трескучим, как ломающаяся ветка под ногой:
– Или малийские военные, или ооновский караван разгрузился и едет обратно. Сейчас узнаем, – голос охранника был спокойным, но в нём чувствовалась мгновенная готовность к любому развитию событий, к смене мирной картины на боевую.
Вскоре стала видна первая машина – белый, но уже покрытый пылью джип, который казался совершенно чужеродным, резко контрастируя с серо-рыжим, выцветшим пейзажем. Его чистота и новизна говорили о принадлежности к крупной международной организации.
– Ооновцы, гуманитарщики, – облегченно выдохнула Надя, и напряжение в её плечах, которое Рафаэль не сразу заметил, немного спало. – Слава богу.
Колонны неуклонно сближались, поднимая вокруг себя вихри мелкой, оранжевой пыли. Головная машина ООН остановилась в десяти метрах от «Рено» Нади, и двигатели обеих колонн затихли, оставляя после себя лишь гулкую, звенящую тишину пустыни. Из белого внедорожника 2вышел высокий, крепкий мужчина в безупречной белой форме ООН, приветственно махнув рукой. Его движения были четкими и уверенными, движения человека, привыкшего к порядку в хаосе.
– Раф, пошли познакомимся. В этих местах всегда полезно знать, кто и куда едет. Хадиджа, оставайся в кабине.
Они вылезли из машины, ощущая, как горячий, сухой воздух сразу же обволакивает тело, словно плотная ткань. Офицер ООН деловито перешел к ним, стремясь укрыться в спасительной, хоть и небольшой, тени грузовика.
– Дирк Коннель, офицер ООН, старший начальник колонны гуманитарной помощи, – на ломаном, но вполне понятном русском сказал он, протягивая руку. Его рукопожатие было крепким и сухим, как пустынный ветер.
– Надежда Шитова, это Рафаэль Креспо, мы врачи из России. Едем с гуманитарной миссией в Тесалит.
– В Тесалит? – в голосе иностранца прозвучало уважение, смешанное с удивлением.
– Да, едем на вакцинацию полиомиелита. Это наша главная задача, и мы не можем её отложить.
– А кто там, во второй машине? – проявил любопытство ооновец.
– Фельдшеры и охрана. Нам нужно обеспечить безопасность груза и персонала, это приоритет.
– Да, разумеется. В здешних местах это хорошо. Полиомиелит – плохо. Местный глава администрации говорил, что договорился и ждет вас. Мы слышали, что были сложности с доступом?
– Слава Богу, его убедили. Мы везем жизненно важные медикаменты. Этого только очень недальновидный и человек не сможет понять, – ответила Надя.
– Как у вас в целом дела? Слышали, вчера напали на вас? – офицер посмотрел на Надю с профессиональным, оценивающим интересом.
– Да, было. Но не очень серьезно, – Надя слегка пожала плечами, преуменьшая опасность, словно это была обыденная помеха. – Какие-то неорганизованные бандиты. Они были больше похожи на голодных мародеров, чем на серьезную силу.
– Чего хотели?
– Как всегда: продовольствие, медикаменты. Наши ребята подоспели, и те ничего сделать не смогли. Только ранили двоих и сбежали, – эпидемиолог говорила о перестрелке так же буднично, как о поломке двигателя. – А у вас всё хорошо, все целы?
– Да, просто отлично. ООН не участвует в боевых действиях, мы придерживаемся строгого нейтралитета. Что ж, нам пора, нужно успеть до темноты до Кидаля. И вам до Тесалита. Хорошей дороги.
Они обменялись быстрыми, крепкими рукопожатиями. Рафаэль почувствовал в Дирке ту же усталую, но непоколебимую решимость, что и в Наде. Это было свойство людей, которые каждый день смотрят в лицо опасности, но продолжают делать свою работу, потому что она важнее страха. Попрощались и каждый пошел к своей машине, чтобы снова раствориться в безжалостной, безмолвной пустыне, где единственным ориентиром оставалась дорога, ведущая к цели.
Надя сквозь зубы буркнула:
– «ООН не участвует в боевых действиях». Просто смотрят, как за их груз убивают других. Зады лакированные, тьфу… На моей памяти единственный раз, когда ООН действительно серьёзно участвовали в вооружённом конфликте, это была схватка на Корейском полуострове. После этого они вообще живут, поджав хвост. Чтобы вокруг не происходило, сидят по своим базам: ничего не вижу, ничего не слышу. Вокруг людей будут резать и убивать, а у этих господ – «нейтралитет». Совершенно бесполезная контора.
Хадиджа и Рафаэль на это ничего не ответили. Местная потому, что у нее было сложное отношение к ооновской мисси. С одной стороны, Надя права, они не встают на чью-либо сторону, не вмешиваются. С другой, помогают водой, продуктами и лекарствами, и это факт. У Креспо мнение об местной миссии ООН пока не сложилось, чтобы делать выводы.
Наступила вторая половина дня, и солнце перешло на левую сторону. Водитель повернула солнцезащитную шторку так, чтобы хоть немного закрыться от палящего светила.
– Надя, а эти местные бандюки, они могут на нас напасть? – спросил Рафаэль, стараясь скрыть внезапно возникшую тревогу.
– Могут, – спокойно ответила она, – но навряд ли. Напасть на русских врачей? Зачем им это? Чтобы местный царек им пятки в костре подпалил? Или чтобы через пару дней сюда ввалились русские парни из Африканского корпуса и вмеси с местными военными шкуру с них спустили? Наш контингент тут не просто так. Слухи о том, как русские парни могут «поговорить» с теми, кто трогает своих, расходятся быстрее, чем вода в пустыне.
Рафаэль нахмурился.
– Наши тут что, вроде пугала огородного?
Эпидемиолог отрицательно покачала головой.
– Когда где-то в мире стоят американские войска, они – тот самый жупел, о котором ты говоришь. Наши – это всегда порядок и добро. С кулаками. Потому на наши конвои если кто и нападает, то лишь самые дикие, кто не в курсе, что представляет собой наш Африканский корпус. Вот колонна ООН для большинства местных группировок, – это другое дело. Они знают, что там никто сопротивляться не будет, отдадут всё, лишь бы их форму не попачкали. ООН – это чиновники, которым по большому счету наплевать на всё. Груз завезли в Мали? Завезли. Распределили? О, да, ещё как, не выходя из машин с кондиционерами. И всё. Они ставят галочку в отчёте, а дальше их не волнует, что половина груза осядет на чёрном рынке в Бамако или будет продана за бесценок в соседних деревнях. Это их «распределение». Я больше чем уверена, – добавила Надя с горькой улыбкой, – половина гуманитарки и так своруют, если не больше. Тут постоянно идёт настоящий делёж, решают, кто вперед гуманитарку украдёт: какой-нибудь местный царек или залётные.
Рафаэль глядел в сторону пустыни и спросил:
– Слушай, Надя, а где эти бандиты прячутся? Тут же пустыня кругом.
– Почему ты решил, что они прячутся? – усмехнулась Надя. – Днём они где-нибудь ошиваются в городе или работают. Сливаются с толпой, становятся частью повседневного хаоса. Это их маскировка. Мне отец про Афган рассказывал: сидит днём тощий бородатый бача на рынке, фруктами торгует или барахлишком каким. Типичный дехканин, мирный человек. Но стоит наступить темноте, как придёт домой, автомат во дворе откопает, и вот уже готовый моджахед, умелый и беспощадный.
Хадиджа, до этого молчавшая, тихо вставила:
– Совершенно верно. У нас такая же история. Можно несколько раз в городе их видеть днём и не знать, что они бандиты. Он просто метёт возле какого-нибудь офиса или мусор вывозит. Это днём. А ночью… убивает. Это плохо. Но так есть. Может быть, они скопировали такое поведение из исторических событий. Есть же всякие люди, которые путешествуют из одной воюющей страны в другую и разносят хаос, сеют в душах людей злобу. Их называют проповедниками, но на самом деле они – очень злые.
Рафаэль заинтересованно спросил:
– А что местная власть? Полиция? Как она на всё это смотрит?
– Что они могут? – усмехнулась Надя. – Тут очень сильны родственные связи. Могут и знать, но ничего не делать. Ловят иногда, судят, сажают. Но это никого не пугает. Просто все так плохо живут, что ничего не страшно. Смерть или тюрьма – для них это просто смена декораций, не худший исход, чем ежедневная борьба за кусок хлеба.
На горизонте показалась череда каких-то построек, поднималась пыль и двигались машины.
– Что это? – спросил Рафаэль.
– Ещё один рудник, – ответила Хадиджа. – Бандиты когда уходили, взорвали, сейчас люди строят заново.
Среди новых, ещё не обветренных стен торчали обгоревшие остовы старых конструкций.
– Сюда даже хотят железную дорогу строить – большой рудник, – добавила переводчица.
Вскоре к их колонне откуда-то со стороны устремилась.
– Надя, кто-то едет… – настороженно заметил Рафаэль.
– Вижу, тормозим, – ответила она.