Запах свежесваренного кофе и тишина. Для Анны эти два компонента были формулой идеального утра. Она сидела у окна в своей просторной кухне, обхватив ладонями любимую керамическую чашку, и смотрела, как просыпается город. Солнечные лучи пробивались сквозь листву старого клёна, рисуя на полу причудливые узоры. В такие моменты она чувствовала абсолютную гармонию. Эта квартира, её квартира, была её убежищем, её местом силы. Она купила её сама, десять лет назад, вложив все сбережения и наследство от бабушки. Каждый гвоздь, каждая полка, каждый оттенок краски на стенах были выбраны ею. Это был её мир, который она с радостью разделила с Павлом, когда они поженились три года назад.
Павел был воплощением надёжности. Спокойный, рассудительный, он никогда не повышал голоса и всегда находил нужные слова. Он вошёл в её жизнь и её дом, не пытаясь ничего ломать или переделывать. Он просто дополнил её мир, как недостающий пазл. Они были счастливы. По-настоящему, без оговорок.
– Доброе утро, соня, – Павел подошёл сзади и обнял её за плечи, уткнувшись носом в её волосы. – Опять медитируешь над своей чашкой?
– Набираюсь сил перед рабочим днём, – улыбнулась Анна. – Тебе налить?
– Угу. И бутерброд с сыром, если можно.
Она встала, чувствуя, как его тепло согревает спину. Их быт был простым и предсказуемым, и в этой предсказуемости была своя прелесть. Они редко ссорились, а если и случалось, то быстро мирились. Единственной темой, которая могла вызвать напряжение, была мама Павла, Зинаида Петровна.
Зинаида Петровна была женщиной старой закалки, властной и уверенной в своей правоте. Она жила одна в другом районе, и её визиты были редкими, но меткими. Каждый раз она проводила в их квартире ревизию, после которой Анна ещё неделю находила вещи не на своих местах и выслушивала от Павла мягкие упрёки: «Ну, мам же хотела как лучше». Анна терпела. Ради Павла, ради мира в семье.
Телефонный звонок в субботу утром нарушил их ленивые планы на выходные. Павел долго говорил с кем-то по телефону, хмурясь, а потом подошёл к Анне с виноватым лицом.
– Ань, тут такое дело… Мама ногу сломала.
– О, господи! Как? Сильно?
– Да нет, не очень. Перелом лодыжки, без смещения. Но гипс наложили, ходить нельзя. Месяц минимум.
– Ужас какой. Ей помощь нужна? Может, сиделку нанять? Продукты привозить будем, конечно.
– Вот в этом-то и проблема, – Павел тяжело вздохнул. – Она одна не останется. Боится. Просит, чтобы мы её к себе забрали. На месяц. Пока гипс не снимут.
Анна замерла. Её уютный, тихий мир пошатнулся. Зинаида Петровна. В её квартире. На целый месяц. Это была катастрофа.
– Паш, но… куда? У нас же только спальня и гостиная. Ей будет неудобно. И нам тоже.
– В гостиной на диване. Он же раскладывается. Ань, ну войди в положение. Она же моя мать. Я не могу её бросить одну в таком состоянии. Это всего на месяц. Мы даже не заметим.
«Не заметим», – мысленно усмехнулась Анна. Зинаиду Петровну было невозможно не заметить. Она заполняла собой всё пространство. Но, глядя на умоляющее лицо мужа, она не смогла отказать.
– Хорошо, – выдохнула она. – Конечно, забирай. Что же делать.
В тот же день они привезли Зинаиду Петровну. Вместе с ней в квартиру въехали её вещи: огромный чемодан, несколько сумок, любимое кресло-качалка, которое «помогает от давления», и старый телевизор, потому что на их «модном плоском» у неё «глаза болят». Гостиная мгновенно превратилась в филиал её квартиры. Запахи валокордина и нафталина смешались с ароматом кофейных зёрен. Тишина умерла.
Первые дни Анна держалась. Она взяла на себя всю заботу о свекрови: готовила диетические супы, меняла постельное бельё, помогала добраться до ванной. Зинаида Петровна принимала всё как должное, не забывая при этом критиковать.
– Анечка, суп жидковат. Пашенька такой не любит. Ему надо, чтобы ложка стояла.
– Зинаида Петровна, вам врач прописал лёгкую пищу.
– Врачи! Что они понимают! Я всю жизнь Пашеньку кормила, и ничего, вырос какой богатырь! А ты его своими салатиками замучила.
Павел, приходя с работы, целовал маму в щёку, спрашивал о самочувствии и уходил в спальню, уставший. Все разговоры с матерью, все её капризы и упрёки доставались Анне.
Через неделю гостиная стала центром вселенной. Телевизор Зинаиды Петровны орал с утра до ночи. Она смотрела бесконечные сериалы и политические ток-шоу, громко комментируя происходящее на экране. Анна больше не могла спокойно почитать книгу в своём любимом кресле или поработать за ноутбуком. Она стала призраком в собственном доме, передвигающимся на цыпочках, чтобы не мешать больной.
Она попыталась поговорить с Павлом.
– Паш, я очень устала. Твоя мама постоянно чем-то недовольна. Телевизор работает без перерыва. Я не могу отдохнуть.
– Ань, ну потерпи немного, – он обнял её. – Ей скучно, она старый человек. Что ей ещё делать? Ну, посмотри с ней сериал, отвлекись.
– Я не хочу смотреть её сериалы! Я хочу тишины! В своём доме!
– Это и её дом тоже, пока она здесь, – мягко сказал он. – Будь снисходительнее.
«Её дом», – эта фраза больно резанула. Анна промолчала, но обида затаилась где-то глубоко внутри.
Шла третья неделя. Гипс на ноге свекрови, казалось, превратился в корону, а диван в гостиной – в трон. Зинаида Петровна начала отдавать распоряжения.
– Анечка, шторы бы постирать. Пыльные какие-то.
– Анечка, сходи в тот магазин на углу, там кефир вкуснее.
– Анечка, переставь мой фикус на подоконник, ему света не хватает.
Анна сцепив зубы выполняла. Она чувствовала, как её личные границы сжимаются, как тугая пружина внутри неё натягивается до предела.
Последней каплей стала её мастерская. Небольшая комната, бывшая кладовка, которую Анна переоборудовала под свои нужды. Здесь она занималась своим хобби – создавала украшения из натуральных камней. Это было её святилище, место, где она отдыхала душой. Там стоял её рабочий стол, коробки с бусинами, инструментами, эскизами.
Однажды, вернувшись с работы раньше обычного, она обнаружила дверь в мастерскую открытой. Заглянув внутрь, она остолбенела. Её рабочий стол был завален банками с соленьями и компотами, которые Зинаида Петровна, видимо, привезла с собой. Коробки с фурнитурой были сдвинуты в угол, а на её стуле возвышалась гора старого тряпья.
– Зинаида Петровна, что это? – спросила Анна, стараясь сохранять спокойствие.
– А, Анечка, это ты, – свекровь выглянула из гостиной. – Я тут решила порядок навести. А то у тебя коморка какая-то захламлённая. Я баночки свои поставила, чтобы под рукой были. А то в кухне места нет. И тряпочки сложила, на дачу пригодятся.
– Но это моя мастерская! Мои рабочие материалы!
– Да какие там материалы, – отмахнулась свекровь. – Бусики-фенечки. Игрушки всё это. А тут – настоящие продукты, витамины!
Анна молча закрыла дверь. Пружина внутри неё лопнула. Она дождалась Павла. Когда он вошёл, она стояла в коридоре, бледная, с горящими глазами.
– Павел, нам нужно поговорить. Прямо сейчас.
Они прошли на кухню. Анна рассказала ему о случившемся. Он выслушал, нахмурился.
– Ну, мам погорячилась, конечно. Я поговорю с ней. Она просто не подумала.
– Она не подумала? – голос Анны зазвенел. – Она вторглась в моё личное пространство! Она обесценила то, что мне дорого! Она ведёт себя в моём доме, как хозяйка!
– Перестань, Аня, не преувеличивай. Она гость. И она больна.
– Она не гость! Гости так себя не ведут! Она оккупант! Я больше этого не вынесу! Завтра же ты должен найти ей сиделку и отвезти её домой!
– Ты с ума сошла?! – вспыхнул Павел. – Выгнать родную мать с гипсом на ноге? Я на это никогда не пойду!
– Значит, ты хочешь, чтобы она осталась здесь навсегда?
– Она останется здесь, пока не поправится! И точка! Она моя мать, и я за неё в ответе!
– А я кто? – спросила Анна тихо, глядя ему в глаза. – Я кто в этой истории, Павел?
– Ты – моя жена. И должна понимать и поддерживать меня. Семья – это главное.
В этот момент Анна поняла, что они говорят на разных языках. Для него «семья» – это он и его мама. А она – просто женщина, которая должна всё это обслуживать.
– Жена — это я, на случай, если ты забыл, – произнесла она медленно, чеканя каждое слово. – Квартира — моя, если ты не в курсе. А вот «пансионат для свекрови» из нашего дома я создавать не намеренна.
Павел смотрел на неё, ошарашенный. Он впервые видел её такой – холодной, жёсткой, чужой.
– Что… что ты хочешь этим сказать? – пробормотал он.
– Я хочу сказать, что у тебя есть время до конца недели. Пять дней. Чтобы решить эту проблему. Найти сиделку. Договориться с соцработником. Отправить маму в санаторий. Что угодно. Но в понедельник её в этой квартире быть не должно.
– Это ультиматум?
– Это констатация факта. Либо ты решаешь эту проблему, либо её решу я. Но боюсь, моё решение тебе не понравится.
Она развернулась и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Всю ночь они провели в разных комнатах. Анна не спала. Она не плакала. Она думала. И чем больше она думала, тем отчётливее понимала, что отступать некуда. Позади – пропасть, в которой она потеряет себя.
Следующие дни были наполнены ледяным напряжением. Зинаида Петровна, почувствовав неладное, притихла, но постоянно жаловалась сыну по телефону на «чёрствость» и «неблагодарность» Анны. Павел ходил мрачнее тучи. Он пытался заводить разговоры, но натыкался на спокойную, непробиваемую стену.
– Аня, мы же можем всё обсудить…
– Мы всё обсудили. У тебя есть время до понедельника.
В воскресенье днём он подошёл к ней. Он выглядел измученным.
– Я договорился, – сказал он глухо. – Нашёл сиделку. Очень хорошая женщина, с рекомендациями. Завтра утром она придёт к маме. А я отвезу её домой.
Анна ничего не ответила. Просто кивнула.
Проводы были тихими и напряжёнными. Зинаида Петровна демонстративно отворачивалась от Анны и громко вздыхала, жалуясь на неблагодарных детей. Когда за ними закрылась дверь, Анна выдохнула так, будто не дышала целый месяц.
Она прошла по квартире. Открыла все окна. Сняла занавески в гостиной и закинула их в стиральную машину. Она вымыла полы, добавив в воду несколько капель своего любимого лавандового масла. Она убрала из своей мастерской банки и тряпки. И только когда в доме снова запахло кофе, лавандой и её духами, она села в своё кресло и заплакала. Это были слёзы облегчения.
Павел вернулся поздно вечером. Он молча прошёл на кухню и сел напротив неё.
– Прости меня, – сказал он тихо. – Я был слеп. Я только сегодня, когда остался с ней один на один, понял, какой это тяжёлый человек. И какой груз ты тащила на себе весь этот месяц.
– Дело не в том, что она тяжёлый человек, Паша, – ответила Анна, вытирая слёзы. – Дело в том, что ты не был на моей стороне. Ты оставил меня с этим один на один.
– Я знаю. И мне стыдно. Я так боялся обидеть её, что не заметил, как обижаю тебя. Я больше никогда так не поступлю. Наша семья – это ты и я. А все остальные – это родственники. Любимые, важные, но – родственники.
Он взял её руку и крепко сжал.
– Можно я останусь?
Анна посмотрела на него. На его уставшее, родное лицо. И в его глазах увидела не оправдание, а раскаяние.
– Да, – сказала она. – Но запомни этот разговор. Потому что второго такого не будет.
Он кивнул. И в этот момент она поняла, что они справились. Их семья прошла проверку на прочность. И теперь она знала точно: стены её дома достаточно крепкие, чтобы выдержать любой шторм. Но только если они вдвоём будут защищать их изнутри.