Валентина Сергеевна пересаживала фиалку. Земля пахла сыростью и покоем — два запаха, которые она ценила больше всего на свете. Ее небольшая двухкомнатная квартира на пятом этаже старой сталинки была ее крепостью, ее тихой гаванью. Здесь каждая вещь знала свое место: книги в идеальном порядке на полках, вышитая еще матерью скатерть на обеденном столе, чисто вымытый фарфор в серванте. Покой. Это слово для нее было синонимом счастья.
Телефонный звонок разорвал тишину, как неуместный крик в библиотеке. Валентина Сергеевна вздохнула. Она знала этот рингтон. Она сама его поставила на номер сына — тревожная, быстрая мелодия, похожая на сигнал бедствия. Так и было. Каждый его звонок в последние несколько лет был сигналом бедствия. Финансового.
— Да, Игорек, слушаю.
— Мам, привет! Ты не занята? — голос у сына был, как всегда, преувеличенно бодрым, будто он пытался продать ей что-то очень нужное по очень выгодной цене.
— Фиалку пересаживаю, — ответила она, стряхивая землю с рук. — Что-то срочное?
— Мам, тут такое дело… Мы с Маринкой к тебе подъедем? Надо поговорить. Серьезно. Это не телефонный разговор.
Сердце ухнуло куда-то в район живота и застыло там холодным комком. «Серьезный разговор» в переводе с языка Игоря и его жены Марины означал одно: им снова нужны деньги. Большие деньги.
— Я немного устала сегодня, может, завтра?
— Мам, пожалуйста. Это вопрос жизни и смерти! — в голосе Игоря прорезался трагизм актера провинциального театра. — Мы уже в пути, через полчаса будем.
Она не успела возразить. Короткие гудки. Он всегда так делал — ставил перед фактом, не оставляя времени на раздумья и возможности отказать. Валентина Сергеевна медленно опустилась на табуретку. Фиалка с оголенными корнями сиротливо лежала на газете. Покой закончился.
Она до сих пор выплачивала кредит за его машину. «Мам, ну это же не мне, это для семьи! Внука возить!», — говорил он два года назад. Она, тогда еще работающая учительница русского языка и литературы, поверила. Пошла в банк, подписала поручительство. Игорь сделал три платежа и… потерял работу. Потом нашел другую, но с зарплатой поменьше. Потом у Марины возникли «непредвиденные расходы». В итоге бремя ежемесячных платежей в восемнадцать тысяч рублей легло на ее скромную пенсию и репетиторские подработки. Каждый месяц, первого числа, ей на телефон приходило сообщение от банка о списании средств. И каждый раз это было как пощечина. Напоминание о собственной глупости и безграничной материнской любви, которой так бессовестно пользовались.
Ровно через тридцать пять минут в дверь позвонили. Валентина Сергеевна открыла. На пороге стояли Игорь и Марина. Сын — высокий, сутулый, с вечно виноватым взглядом. И его жена — яркая, накрашенная, пахнущая дорогими духами, которые всегда казались в ее маленькой прихожей чем-то инородным и агрессивным. В руках Марина держала торт в блестящей коробке. Это был их опознавательный знак. Торт означал, что просьба будет очень серьезной.
— Мамочка, привет! — пропела Марина, целуя ее в щеку и оставляя на ней липкий след помады. — Как ты тут, наша пчелка? Все в трудах? Ой, тортик принесли, твой любимый, «Прагу».
Валентина Сергеевна молча пропустила их на кухню. Она знала, что этот торт, купленный, скорее всего, на ее же деньги, одолженные «до зарплаты» на прошлой неделе, был лишь прелюдией.
— Чай будете? — спросила она, чтобы нарушить гнетущую тишину.
— Конечно, мамуль! — Игорь плюхнулся на стул, который жалобно скрипнул под его весом. — У тебя самый вкусный чай.
Они пили чай, говорили о погоде, о здоровье какой-то дальней родственницы, о новом сериале. Валентина Сергеевна молчала, медленно размешивая сахар в своей чашке. Она чувствовала себя зрителем в театре, который знает финал пьесы, но вынужден смотреть все акты до конца. Наконец, Марина, промокнув губы салфеткой, решилась.
— Валентина Сергеевна, мы, собственно, вот по какому делу. У Игоря появилась гениальная возможность. Просто подарок судьбы!
Игорь тут же встрепенулся, его глаза загорелись.
— Мам, ты не представляешь! Мой старый приятель, Вадик, он такое дело замутил! Эко-ферма под городом. Кролики, куры, перепелки. Все натуральное, без химии. Сейчас на этом такие деньги можно делать! И он предлагает мне войти в долю. Стать соучредителем!
Валентина Сергеевна отставила чашку. Она смотрела на сына и видела перед собой не взрослого тридцатипятилетнего мужчину, а вечного подростка, который гоняется за радужными пузырями.
— И сколько стоит этот «подарок судьбы»? — спросила она ровно.
Марина взяла инициативу на себя. Игорь в финансовых вопросах всегда был слаб.
— Вход в бизнес стоит три миллиона. Но Вадим готов уступить Игорю долю за два с половиной. По старой дружбе.
— Два с половиной миллиона, — повторила Валентина Сергеевна, как эхо. Сумма была настолько абсурдной, что даже не вызвала страха. Просто оцепенение. — У вас есть такие деньги?
— Ну что ты, мамочка, откуда? — всплеснула руками Марина. — Конечно, нет. Поэтому мы и пришли к тебе. За помощью.
Игорь подался вперед, его голос стал вкрадчивым, умоляющим.
— Мам, банк дает кредит. Под хороший процент. Но мне одному не одобрят, у меня же кредитная история из-за машины… не очень. А вот если ты выступишь созаемщиком… с твоей пенсией, квартирой в собственности… Нам точно дадут!
Вот оно. Квартира. Ключевое слово. Они пришли не просто за ее подписью. Они пришли за ее стенами, за ее крепостью, за ее единственным настоящим богатством, которое досталось ей от родителей.
— Нет, — сказала Валентина Сергеевна. Тихо, но твердо.
Марина удивленно вскинула накрашенные брови. Игорь растерянно захлопал ресницами.
— Что «нет»? — переспросила Марина, будто не расслышала.
— Я сказала: нет. Я не буду нигде подписываться. Я до сих пор выплачиваю ваш автокредит. Мне осталось еще полтора года. Я живу от пенсии до пенсии, подрабатываю с учениками, чтобы свести концы с концами. У меня больше нет ни сил, ни денег.
— Мам, ну ты чего? — заныл Игорь. — Это же шанс! Единственный! Я смогу наконец-то встать на ноги, рассчитаться со всеми долгами! Мы тебе эту машину закроем в первые же полгода! Это же для нашего будущего! Для внука твоего!
— Ваше будущее вы должны строить сами, — голос Валентины Сергеевны начал крепнуть. — Я тебя вырастила, выучила. Помогла с первым взносом на вашу ипотеку. Закрыла глаза на кучу мелких долгов, которые вы никогда не возвращали. Оплачиваю вашу машину. Что еще я должна сделать? Продать свою квартиру и отдать вам деньги, а самой пойти жить на вокзал?
— Ну зачем ты так утрируешь! — обиделась Марина. — Никто не говорит продавать! Просто помочь с кредитом! Любая нормальная мать помогла бы сыну!
— Видимо, я ненормальная мать, — отрезала Валентина Сергеевна. — Разговор окончен.
Она встала, давая понять, что визит окончен. Но они не собирались уходить. Начался второй акт. Психологическое давление.
— Мама, как ты можешь? — в глазах Игоря стояли слезы. — Я же твой единственный сын! Папа бы на твоем месте… он бы понял. Он бы помог.
Это был удар ниже пояса. При упоминании покойного мужа у Валентины Сергеевны всегда сжималось сердце. Он действительно баловал Игоря, прощал ему все. Может, поэтому он и вырос таким инфантильным.
— Твой отец был бы в ужасе от того, что его взрослый сын до сих пор сидит на шее у матери-пенсионерки, — сказала она жестко. — Хватит прикрываться его именем.
Марина встала, подошла к ней, попыталась обнять.
— Валентина Сергеевна, ну не кипятись. Мы же не враги тебе. Мы понимаем, тебе тяжело. Но это вложение! Ты же тоже будешь в плюсе. Мы тебе каждый месяц будем привозить свежие яйца, крольчатину… Будешь как королева жить!
От этой «крольчатины» Валентине Сергеевне стало дурно. Они всерьез предлагали ей рискнуть квартирой ради мифических кроликов.
— Мне не нужны ваши кролики. Мне нужен мой покой. Пожалуйста, уходите.
Они ушли. Обиженные, оскорбленные. Недоеденный торт сиротливо остался на столе. Валентина Сергеевна подошла к окну и смотрела, как они садятся в ту самую машину, за которую она платит. Марина что-то яростно выговаривала Игорю, жестикулируя. Он сидел, понурив голову. Ей стало его жаль. На мгновение. А потом она вспомнила ледяное спокойствие в уведомлении от банка и жалость как рукой сняло.
Следующие несколько дней были адом. Они звонили по очереди. Игорь — давил на жалость. «Мам, Вадик долго ждать не будет, место уйдет!», «Мам, я не сплю ночами, все думаю…», «Ты разрушаешь мою мечту!». Марина — перешла в наступление. «Я всегда знала, что вы Игоря не любите!», «Вы просто завидуете, что у нас может что-то получиться!», «Если мы разведемся, это будет на вашей совести!».
Валентина Сергеевна перестала брать трубку. Тогда они начали писать сообщения. Длинные, полные упреков и обид. Она молча удаляла их, не читая. Она чувствовала, как внутри нее что-то выгорает. Та часть души, которая отвечала за всепрощение и безотказность. На ее месте образовывалась твердая, холодная пустота.
Однажды вечером в дверь позвонили. Валентина Сергеевна посмотрела в глазок. На пороге стояла Марина. Одна. Вид у нее был решительный.
— Нам надо поговорить, — сказала она, когда Валентина Сергеевна нехотя открыла дверь.
— Мне кажется, мы все уже сказали.
— Нет, не все, — Марина прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. — Я пришла сказать, что если вы думаете, что мы так просто отступим, вы ошибаетесь. Игорь — ваш сын. И помогать ему — ваша прямая обязанность.
— Моя прямая обязанность закончилась, когда я дала ему образование и путевку в жизнь. Дальше он должен был лететь сам. Но он почему-то до сих пор держится за мой подол.
— Это не подол, а чувство долга! — парировала Марина. — Мы тут посоветовались с юристом. Если вы созаемщик, то в случае чего…
— В случае чего, вы хотите повесить на меня еще один кредит? — закончила за нее Валентина Сергеевна.
Марина усмехнулась. Холодно, неприятно.
— Мы нашли другой вариант. Есть конторы, которые дают займы под залог недвижимости. Вашей доли в квартире, например. Вам ведь принадлежит вся квартира?
Валентина Сергеевна замерла. Она смотрела на жену своего сына и не узнавала ее. Куда делась та милая, улыбчивая девочка, которую Игорь привел знакомиться десять лет назад? Перед ней стоял хищник. Расчетливый и безжалостный.
— Ты… ты предлагаешь мне заложить квартиру? Ради ваших кроликов?
— Я предлагаю вам подумать о будущем вашего сына, — отчеканила Марина. — Мы даже документы ваши посмотрели, пока вы в прошлый раз чай делали. Все в порядке. Квартира чистая.
Это было последней каплей. Они рылись в ее вещах. В ее столе. В ее жизни. Они посмели прицениваться к ее крепости. Ярость, холодная и острая, как лезвие ножа, поднялась из глубины души и перехватила дыхание. Та самая пустота внутри нее вдруг наполнилась звенящей сталью.
— Вон, — сказала она так тихо, что Марина не сразу поняла.
— Что?
— Вон из моей квартиры. Немедленно.
— Да как вы смеете! — начала было Марина, но осеклась, встретившись с ней взглядом. В глазах свекрови не было ни страха, ни сомнения. Только лед.
— Я сказала, пошла вон. Если не уйдешь через десять секунд, я вызову полицию. И напишу заявление. О попытке мошенничества.
Марина попятилась. Она не ожидала такого отпора от тихой, интеллигентной учительницы. Она привыкла, что Валентина Сергеевна всегда уступает. Но что-то сломалось. Безвозвратно. Марина выскочила за дверь, хлопнув ею так, что в серванте звякнул фарфор.
Валентина Сергеевна закрыла дверь на все замки. Она прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Тело била дрожь. Она сидела так долго, может, час, может, два. А потом встала. Подошла к телефону. Набрала номер сына. Он ответил мгновенно.
— Мама? Ты надумала? Марина сказала, что ты…
— Слушай меня внимательно, Игорь, — перебила она. Голос был чужим, металлическим. — Я скажу это один раз. С меня довольно ваших долгов! Ни копейки больше не дам, и к моей квартире не подходите! Никогда. Ты меня понял?
На том конце провода повисла тишина.
— Мам, ты чего…
— Я не «чего». Я все. Я закончила быть вашим спонсором, вашим гарантом и вашей подушкой безопасности. Отныне вы живете сами. Зарабатываете сами. Платите по счетам сами. И если ты или твоя жена еще раз появитесь на моем пороге с просьбой о деньгах, я сменю замки и забуду, что у меня есть сын.
— Но… как же мы? — в его голосе прозвучало детское, испуганное недоумение.
— А вот так. Как все взрослые люди. Ногами и головой. Прощай, Игорь.
Она нажала отбой. А потом, не раздумывая, занесла его номер и номер Марины в черный список. Все. Мосты сожжены.
Первая неделя прошла как в тумане. Ее мучило чувство вины, смешанное с облегчением. Она то плакала от жалости к сыну, то злорадствовала своей новообретенной свободе. Соседка, Анна Павловна, с которой они дружили много лет, выслушав ее историю, твердо сказала: «Правильно сделала. Давно пора было. Птенцы должны вылетать из гнезда, а не тащить гнездо за собой в долговую яму».
Постепенно жизнь стала входить в свою колею. Больше не было тревожных звонков. Никто не просил «перехватить до зарплаты». В ее квартире снова поселился покой. Она закончила пересаживать свои фиалки. Купила себе на сэкономленные деньги новый халат и билет в театр. Впервые за два года.
Через месяц, первого числа, на телефон пришло привычное уведомление: «С вашей карты списано 18000 рублей в счет погашения кредита». Валентина Сергеевна посмотрела на цифры. И впервые не почувствовала укола обиды. Она просто вздохнула. Это была цена ее свободы. И она готова была ее платить. Оставалось еще тринадцать платежей. Тринадцать шагов к полному, безоговорочному покою.
Прошло еще несколько месяцев. Она слышала от общих знакомых, что Игорь с Мариной так и не влезли в «кроличий бизнес». Что-то там не срослось. Игорь устроился на вторую работу, в такси по вечерам. Марина, говорят, тоже начала искать подработку. Они выживали. Сами.
Однажды, возвращаясь из магазина, она увидела Игоря у своего подъезда. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и не решался войти. Он сильно похудел, под глазами залегли тени. Он выглядел уставшим. И взрослым. Впервые за много лет.
Он увидел ее и шагнул навстречу.
— Мам…
Она остановилась, сжимая в руках сумку с продуктами.
— Я не за деньгами, — быстро сказал он, будто боясь, что она сейчас развернется и уйдет. — Я просто… хотел тебя увидеть. Спросить, как ты.
Она молча смотрела на него.
— И еще… — он вытащил из кармана мятый конверт. — Вот. Тут шесть тысяч. Это все, что я смог. За машину. В следующем месяце постараюсь больше.
Он протянул ей конверт. Она не взяла.
— Оставь себе. Вам нужнее.
— Нет, мам. Возьми, пожалуйста. Это… это важно. Для меня.
Его рука дрожала. Валентина Сергеевна посмотрела в его глаза и увидела там не привычную мольбу, а стыд. И какое-то новое, незнакомое ей упрямство. Она медленно взяла конверт. Он был тонким и легким. Но для нее он весил тонну.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— Это тебе спасибо, мам, — ответил он, не поднимая глаз. — За все. И… прости.
Он развернулся и быстро пошел прочь. Она смотрела ему вслед. Она не знала, смогут ли они когда-нибудь вернуть прежние отношения. Наверное, нет. Но сейчас, стоя у своего подъезда с этим мятым конвертом в руке, она поняла, что у них появился шанс построить новые. Честные. Взрослые. Где сын — это сын, а не должник. А мать — это мать, а не кредитор.
Она вошла в свою тихую, спокойную квартиру, положила конверт на комод и пошла на кухню ставить чайник. На подоконнике пышным цветом цвели ее фиалки.