Кофемашина шипела и отфыркивалась, как рассерженный ёж. Яна купила ее полгода назад, на свою премию. Итальянская, блестящая, с кнопками, которые светились космическим синим светом. Она мечтала, как будет по утрам, в тишине, пить капучино с идеальной пенкой, глядя в окно. Мечта сбылась ровно три раза. Потом про кофемашину прознала свекровь, Светлана Петровна, и теперь аппарат работал на износ, обслуживая бесконечные визиты родни мужа.
Вот и сейчас на кухне сидела Зоя, младшая сестра Романа. Сидела, закинув ногу на ногу, и лениво помешивала ложечкой пенку в огромной чашке. Пенка была идеальной.
— Янке повезло, конечно, — протянула Зоя, обращаясь не к Яне, а как бы в пространство. — Ромка у нас парень золотой. Всё в дом, всё для семьи. Не то что мой охламон.
Яна молча нарезала сыр. «Семья» в лексиконе Зои всегда означала их семью: ее, Романа и Светлану Петровну. Яна в это понятие, видимо, входила по какой-то отдельной, временной визе.
— У твоего «охламона», между прочим, двое детей и ипотека, — ровно сказала Яна, не поднимая глаз. — А у Ромы — работа с девяти до девяти и жена, которая эту кофемашину покупала, чтобы самой кофе пить.
Зоя фыркнула, сделав вид, что не поняла намека.
— Ой, ну что ты как неродная. Мы же свои люди. Мама, кстати, просила передать, что у нее холодильник опять барахлит. Мастер сказал, компрессор. Дешевле новый купить.
Яна поставила нож на доску. Медленно, с нажимом.
— Новый холодильник стоит тысяч сорок. Минимум.
— Ну да, — легко согласилась Зоя, допивая свой капучино. — Мама присмотрела один, хороший, корейский. Сорок восемь пятьсот. Она Ромке уже ссылку скинула. Сказала, вы разберетесь.
«Вы разберетесь». Эта фраза была паролем, открывающим доступ к их с Романом семейному бюджету. Этим паролем пользовались все, кроме самой Яны. Она была администратором системы, который почему-то не имел прав доступа.
Вечером, когда Роман вернулся с работы, уставший, пахнущий офисной пылью и выхлопными газами, Яна ждала его на кухне. Она не стала ходить вокруг да около.
— Ром, твоя мама хочет новый холодильник. За наш счет.
Роман бросил портфель на стул, потер переносицу.
— Я знаю, она звонила. Ну а что делать, Ян? У нее пенсия тринадцать тысяч. Не на ведрах же ей продукты на балконе держать.
— У нее есть работающая дочь Зоя. У которой муж, может, и «охламон», но зарплату получает.
— Ой, ну ты же знаешь Зойку, — отмахнулся Роман, открывая тот самый, еще работающий, холодильник. — У них вечно денег нет. То детям на кружки, то машина сломалась.
— Ром, у нас тоже не печатный станок в кладовке. Мы на дом копим. Помнишь? Море, сосны, свой участок. Мы каждую копейку откладываем. А тут холодильник за пятьдесят тысяч. Перед этим был телевизор для Зойкиных детей, потому что старый «плохо показывал». А до этого мы оплачивали Светлане Петровне путевку в санаторий. Это когда кончится?
Роман достал кастрюлю с борщом, который Яна сварила днем. Он избегал смотреть ей в глаза. Это был его коронный прием. Если не смотреть, то вроде как и проблемы нет.
— Ян, ну это же мама. Она меня одна растила, ночей не спала. Я не могу ей отказать. Это мой долг.
— Твой долг — это теперь и наша семья. Я и ты. А получается, что наша семья — это какой-то благотворительный фонд для твоей родни. Они даже не просят, Ром. Они требуют. Они приходят и берут. Зоя сегодня пила кофе из моей машины и рассуждала, как мне повезло с мужем, который «всё для семьи».
— Она не со зла, — пробормотал Роман, наливая борщ.
— А я со зла, да? Со зла не хочу отдавать наши деньги, которые я зарабатываю так же, как и ты, горбатясь в этом душном офисе? Я не хочу оплачивать их «хотелки», пока мы сами себе во всем отказываем!
Голос Яны сорвался. Она сама не ожидала этой звенящей ноты. Роман наконец-то поднял на нее глаза. В них была усталость и раздражение.
— Яна, прекрати. Не начинай. Я устал. Просто давай купим этот несчастный холодильник и закроем тему.
— Мы не закроем тему! — Яна стукнула ладонью по столу. — Потому что после холодильника будет что-то еще! Всегда есть что-то еще! Я так больше не могу, ты понимаешь?
Роман вздохнул, поставил тарелку. Сел.
— Что ты предлагаешь? Сказать матери: «Извини, мама, денег нет, живи как хочешь»? Я так не могу.
— А сказать: «Мама, давай посмотрим варианты подешевле» или «Зоя, давай скинемся вместе» ты можешь? Почему весь удар на нас?
— Потому что у нас есть возможность! — повысил голос Роман. — Мы можем себе это позволить!
— Мы можем себе позволить дом у моря! Вот что мы можем! Но мы его никогда не позволим, если ты не перестанешь быть спонсором для всех своих родственников!
Они смотрели друг на друга через кухонный стол. В воздухе пахло борщом и назревающей катастрофой. Яна видела, что он не понимает. Или не хочет понимать. Для него это было нормой. Священный сыновий долг, который почему-то оплачивался из общего кармана, в основном за счет ее некупленных платьев, отложенных отпусков и растоптанных мечтаний.
На следующий день деньги на холодильник были переведены. Роман сделал это молча, утром, пока Яна была в душе. Она увидела уведомление от банка, когда ехала на работу. Минус сорок восемь тысяч пятьсот рублей. И пустота внутри. Не от денег. От того, что ее мнение, ее чувства, ее «нет» не стоили ровным счетом ничего.
Вечером позвонила сияющая Светлана Петровна.
— Яночка, спасибо вам с Ромочкой огромное! Уже заказала, завтра привезут! Такой красавец, серебристый! Я как знала, что сынок маму в беде не оставит!
«В беде», — мысленно повторила Яна. — «Беда — это сломанный холодильник». Она сжала телефонную трубку.
— Не за что, Светлана Петровна. Пользуйтесь на здоровье.
Она положила трубку и долго смотрела в одну точку. В тот вечер она впервые не стала ждать Романа с ужином. Съела яблоко и легла спать, отвернувшись к стене.
Затишье длилось около месяца. Яна старалась не думать о деньгах, она с головой ушла в новый проект на работе. Ей казалось, что если она будет очень занята, то сможет не замечать этой трещины, которая расползалась по их браку. Роман тоже был тихим и подчеркнуто ласковым. Он как будто чувствовал свою вину и пытался загладить ее цветами без повода и комплиментами. Но Яна знала, что это лишь временная передышка. Система не изменилась.
И система дала о себе знать. В субботу утром, когда они как раз собирались поехать в строительный гипермаркет, присмотреть плитку для ванной в их будущем, гипотетическом доме, снова нагрянула Зоя. На этот раз без предупреждения и с заплаканными глазами.
— Ромка, беда! — заголосила она с порога, игнорируя Яну. — Мой-то… Козел! Ушел! Сказал, что устал от всего, собрал вещи и ушел к матери своей!
Роман тут же засуетился, повел ее на кухню, налил воды. Яна осталась стоять в коридоре, чувствуя себя лишней в собственном доме.
Следующие два часа были посвящены утешению Зои. Оказалось, что ее муж не просто ушел, но и заблокировал общую карту, на которой были все деньги. А у Зои через три дня платеж по кредиту за машину. И детям в школу на что-то собирать надо.
Яна слушала это, сидя в кресле в гостиной, и чувствовала, как внутри закипает холодная, медленная ярость. Она уже знала, чем закончится этот спектакль.
—…и я не знаю, что делать! — рыдала Зоя на плече у брата. — Просто в петлю лезь!
Роман гладил ее по голове.
— Ну-ну, сестренка, не плачь. Прорвемся. Мы же семья. Я помогу.
Он обернулся и посмотрел на Яну. Взгляд у него был виноватый, просящий. «Пойми, пожалуйста. Это же сестра». Яна молча встала и вышла на балкон.
Холодный осенний воздух немного привел ее в чувство. Она смотрела вниз, на снующие машины, на серые коробки домов. И вдруг поняла, что больше не может. Не физически. Не морально. Всё. Лимит исчерпан. Та чаша терпения, о которой пишут в книгах, не просто наполнилась, она треснула и разлетелась на мелкие осколки.
Она вернулась на кухню. Зоя уже пила чай с печеньем, немного успокоившись. Роман стоял рядом, как телохранитель.
— Яна, тут такое дело… — начал он.
— Я слышала, — перебила она. Голос был спокойным, почти безразличным. — Сколько нужно?
Зоя опустила глаза. Роман кашлянул.
— Ну… платеж по кредиту двадцать две тысячи. И на жизнь ей надо хоть тысяч тридцать на первое время. Пока с мужем не разберется.
Пятьдесят две тысячи. Словно насмешка судьбы. Почти стоимость холодильника. Яна посмотрела на Романа. Прямо в глаза.
— Нет.
Тишина на кухне стала такой плотной, что, казалось, ее можно потрогать. Зоя перестала жевать печенье. Роман застыл.
— Что «нет»? — переспросил он шепотом.
— Нет. Денег не будет. Ни двадцати двух, ни тридцати. Ни копейки.
Зоя вспыхнула.
— Да как ты можешь! У меня горе! Дети голодными останутся!
— У тебя есть руки, ноги и диплом экономиста, Зоя. Иди и работай. Твоих детей должен кормить ты и их отец. А не мой муж.
— Рома! — взвизгнула Зоя, поворачиваясь к брату. — Ты слышишь, что она говорит? Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Роман шагнул к Яне. Лицо у него было бледным.
— Яна, ты в своем уме? Это моя сестра! У нее беда!
И тут плотину прорвало. Яна рассмеялась. Громко, истерично.
— Беда? Беда, Рома, это у нас с тобой! Вот где беда! А это — очередная статья расходов в бесконечной смете твоей семьи! Вы меня уже достали! Все! Твоя мать с ее вечными проблемами, твоя сестра, которая в тридцать лет не может сама себя обеспечить! Вы присосались к нам, как пиявки!
— Яна, замолчи! — крикнул Роман.
— Не замолчу! Я слишком долго молчала! Я пашу наравне с тобой, я отказываю себе во всем, чтобы мы могли построить наше будущее! А ты это будущее раздаешь по кускам своей родне!
Она шагнула к нему вплотную, глядя снизу вверх в его растерянные глаза.
— Хватит! Я — жена, а не кошелек для твоей семьи! Я — партнер, а не банкомат! И я ставлю тебе ультиматум. Прямо сейчас. Или ты выбираешь меня и нашу семью, и мы раз и навсегда устанавливаем границы. Железные, бетонные границы. Или ты выбираешь их. Но тогда я подаю на развод.
Зоя ахнула. Роман смотрел на Яну так, будто видел ее впервые.
— Ты… ты серьезно? — пролепетал он. — Из-за денег?
— Не из-за денег! — выкрикнула Яна. — Из-за уважения! Из-за того, что ты меня не слышишь, не ценишь и позволяешь своей семье вытирать об меня ноги! Выбор за тобой, Рома. Я свое слово сказала.
Она развернулась и пошла в спальню, громко хлопнув дверью. Она слышала, как на кухне запричитала Зоя, как что-то неразборчиво бормотал Роман. Яна открыла шкаф и достала дорожную сумку. Руки дрожали, но в голове была звенящая ясность. Она не блефовала. Она действительно была готова уйти. Жить так дальше было просто невыносимо.
Она бросала в сумку вещи вперемешку — джинсы, пару свитеров, белье, косметичку. Она не знала, куда поедет. Может, к подруге. Может, снимет гостиницу на пару дней. Это было неважно. Важно было вырваться из этого дома, который перестал быть ее крепостью, а стал проходным двором для чужих проблем.
Дверь в спальню приоткрылась. Вошел Роман. Зои уже не было слышно. Видимо, ушла.
— Ты правда уходишь? — тихо спросил он.
— Я жду твоего решения, — ответила Яна, не оборачиваясь, застегивая молнию на сумке.
— Это шантаж, Яна.
— Нет, Рома. Это самосохранение.
Он подошел ближе. Попытался взять ее за руку. Она отдернула.
— Я не могу просто так вычеркнуть их из жизни. Это моя мать, моя сестра.
— Я не прошу их вычеркивать. Я прошу поставить их на место. Объяснить, что у тебя есть своя семья, свой бюджет и свои планы на жизнь. Что мы готовы помогать в действительно экстренных случаях, а не оплачивать их бытовой комфорт. Что слово твоей жены имеет вес. Ты можешь это сделать?
Роман молчал. Он смотрел в пол. И в этом молчании Яна услышала ответ. Он не мог. Или не хотел. Страх обидеть маму был сильнее страха потерять жену.
— Я все поняла, — тихо сказала Яна. Она взяла сумку. — Я поживу пока у Лены. Можешь не торопиться с вещами. Разменяем квартиру, всё поделим по-честному. Ты же любишь помогать, вот и поможешь мне в последний раз.
Она пошла к выходу. Он не остановил ее. Просто стоял посреди комнаты, опустив плечи. Уже в коридоре, надевая ботинки, она услышала, как он сказал ей в спину:
— Ты эгоистка, Яна.
Она замерла на секунду, сжала зубы. Потом выпрямилась, повернула ключ в замке и вышла, не обернувшись. Да. Может быть, она и эгоистка. Но только так у нее был шанс не превратиться в тень, в обслуживающий персонал, в безликую функцию «кошелька». Только так у нее был шанс снова стать собой.
Лена, лучшая подруга, приняла ее без лишних вопросов. Просто заварила чай, поставила перед Яной тарелку с пирогом и села рядом. Яна рассказала всё. Лена слушала, кивала, а потом сказала простую вещь:
— Ты всё правильно сделала. Мужчина должен уметь защищать свою женщину. В том числе и от собственной семьи. Если он этого не умеет, это не мужчина, а маменькин сынок.
Первые несколько дней были самыми тяжелыми. Яна ходила на работу на автомате, вечером возвращалась в чужую, хоть и уютную, квартиру, и смотрела в потолок. Роман не звонил. Наверное, ждал, что она остынет, вернется и всё будет по-старому. Но Яна знала, что по-старому уже не будет никогда. Она чувствовала не только боль, но и странное, горькое облегчение. Будто с плеч сняли тяжелый рюкзак, который она тащила много лет, даже не осознавая его веса.
На четвертый день он позвонил. Голос был глухим.
— Привет. Как ты?
— Нормально, — сухо ответила Яна. — Работаю.
— Яна… Может, встретимся? Поговорим.
— Мы уже поговорили, Ром. Ты свой выбор сделал.
— Я не делал никакого выбора! — в его голосе прорезались отчаянные нотки. — Ты просто ушла!
— Я ушла, потому что ты молчал. Твое молчание и было выбором. Что-то изменилось?
Он снова замолчал. Потом вздохнул.
— Мама звонит каждый день. Говорит, что ты ее в гроб вгонишь. Зойка плачет, говорит, что я подкаблучник, раз позволил жене себя из дома выгнать…
Яна усмехнулась.
— То есть, ничего не изменилось. Ты по-прежнему слушаешь их, а не себя. Зачем ты тогда звонишь, Рома? Чтобы я вернулась и извинилась перед ними? Чтобы мы взяли кредит и решили Зойкины проблемы? Этого не будет.
— Нет… Я… Я скучаю, Ян. В квартире пусто без тебя. Эта кофемашина… она молчит. Я даже не знаю, как ее включать.
Эта дурацкая деталь про кофемашину почему-то тронула ее больше, чем все слова про «скучаю». Это было что-то настоящее. Символ их общей жизни, который он не смог освоить без нее.
— Научишься, — сказала она мягче. — Или будешь пить растворимый. Ром, давай так. Я даю тебе время. Неделю. Подумай. Не о том, что скажут мама и сестра. А о том, чего хочешь ты. Какую жизнь ты хочешь прожить. Со мной, строя наш дом у моря. Или с ними, латая дыры в их бесконечных проблемах. Когда решишь — позвони. Если не позвонишь, я пойму. И подам документы в суд.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа. Она отдала ему право последнего слова. И была готова к любому исходу.
Эта неделя тянулась, как резина. Яна запретила себе ждать его звонка. Она встречалась с друзьями, ходила в кино, записалась на йогу. Она пыталась строить новую жизнь, в которой не было места вечному ожиданию и разочарованию. Лена ее поддерживала, но Яна видела сочувствие в глазах подруги. Никто не верил, что Роман изменится. И она сама, если честно, тоже почти не верила.
Вечером седьмого дня, в субботу, ровно через неделю после ее ухода, раздался звонок в дверь. Лена пошла открывать. Яна замерла на кухне с чашкой в руках.
— Яна, это к тебе, — позвала подруга.
На пороге стоял Роман. Без цветов, без подарков. Просто Роман, в джинсах и куртке, с осунувшимся лицом и красными от бессонницы глазами. В руках он держал термос.
— Привет, — сказал он. — Я… я кофе принес. Сам сварил. В турке. Получилось не очень, наверное.
Лена тактично удалилась в свою комнату. Они остались вдвоем в коридоре.
— Зачем ты пришел, Рома? — спросила Яна.
— Я всё решил, — он посмотрел ей прямо в глаза. И в его взгляде не было ни вины, ни раздражения. Только огромная усталость и какая-то новая твердость. — Я выбрал тебя. Нашу семью.
Яна молчала, ожидая продолжения.
— Я поговорил с ними, — сказал он. — С мамой и Зоей. Это было… тяжело. Мама плакала, говорила, что я неблагодарный сын. Зоя кричала, что я ее предал. Я сказал им, что люблю их и всегда буду помогать, но только в том случае, если это будет угрожать их жизни или здоровью. И только после того, как мы обсудим это с тобой. Я сказал, что мой дом — это твой дом, и что отныне решения, касающиеся наших денег и нашего будущего, мы принимаем вместе. И твое слово — решающее. Я сказал, что если они не готовы принять это, то я буду вынужден ограничить наше общение.
Он говорил ровно, спокойно, как будто пересказывал чужую историю. А Яна слушала, и у нее по щекам текли слезы. Она плакала не от счастья. Она плакала от того, что все эти годы она ждала этих слов.
— А Зоя? Что с ее кредитом?
— Она позвонила мужу. Они помирились. Оказывается, он просто хотел ее напугать. Деньги у них есть. Она просто… привыкла, что я всегда подставлю плечо. Я сказал ей, что мое плечо теперь в первую очередь для моей жены.
Он сделал шаг вперед.
— Ян, я был слепцом. И трусом. Я боялся их обидеть и не замечал, как обижаю тебя. Каждый день. Я не прошу тебя вернуться прямо сейчас. Я понимаю, что мне нужно снова заслужить твое доверие. Но я хочу, чтобы ты знала. Я готов. Готов учиться быть мужем, а не только сыном и братом. Можно я… можно я просто посижу с тобой, и мы выпьем этого дурацкого кофе?
Он протянул ей термос. Она взяла его. Он был теплым.
Они сидели на Лениной кухне до поздней ночи. Говорили обо всем. Обиды, недомолвки, страхи — всё, что копилось годами, вылилось в этом тихом, честном разговоре. Впервые за долгое время они были не противниками, а союзниками.
Домой Яна вернулась на следующий день. Роман встретил ее у порога. Квартира была идеально убрана. На кухонном столе стояли две чашки и та самая кофемашина.
— Я прочитал инструкцию, — виновато улыбнулся Роман. — Вроде разобрался. Хочешь капучино? С идеальной пенкой?
Яна улыбнулась в ответ. Впервые за много месяцев — искренне, всем сердцем.
— Хочу. Только давай договоримся. Эта машина — для нас. Только для нас двоих.
— Договорились, — серьезно кивнул Роман. — Это наш дом. И наши правила.
Он нажал на кнопку, и аппарат зашипел, наполняя кухню ароматом кофе. Их нового, общего, только их будущего.