Тишина для меня никогда не была просто отсутствием звука. Это было состояние души. Состояние, которое я годами выстраивала в этом доме, в этом саду, в своей жизни. Тишина пахла розами, которые я высаживала вдоль дорожки, свежескошенной травой и остывающим после заката деревом старой веранды. В этой тишине мы с Игорем нашли друг друга, два взрослых человека со своим прошлым, решившие построить общее, спокойное будущее.
Наш дом был моей крепостью. Я купила его сама, после тяжёлого развода, вложив в него всё, что у меня было. Маленький, но уютный, с большим участком, который я превратила в цветущий оазис. Когда появился Игорь, он не нарушил эту гармонию. Напротив, он вписался в неё так органично, будто всегда был здесь. Его сильные руки построили беседку, починили крышу, а его спокойное присутствие наполнило дом мужским теплом, которого так не хватало.
Мы были счастливы. Той тихой, некрикливой разновидностью счастья, которую особенно ценишь после сорока. Мы не ждали друг от друга подвигов, мы просто жили, уважая привычки и личное пространство друг друга.
Его прошлое жило в другом городе. Двое детей от первого брака, Кирилл и Алина, которых я видела лишь на фотографиях. Игорь исправно платил алименты, звонил по выходным, но бывшая жена не горела желанием отпускать их к отцу. Я не настаивала. Мне хватало нашего с ним мира.
Но однажды вечером, когда мы сидели на веранде и пили чай с мятой из моего сада, Игорь начал разговор, который стал началом конца нашей тишины.
– Марин, тут такое дело… – он долго мялся, глядя куда-то в сторону яблонь. – Ира в больницу ложится. На операцию. Надолго, месяца на полтора-два.
– Ох, серьёзно что-то? – искренне обеспокоилась я.
– Да вроде планово всё, но восстановление… В общем, детей не с кем оставить. Бабушка у них совсем старенькая, не справится.
Я замерла, предчувствуя, к чему он клонит. Чашка с чаем в моих руках стала вдруг тяжёлой.
– Она просит, чтобы они лето у нас пожили, – наконец выдавил он, не глядя на меня.
Лето. Девяносто два дня. Два подростка, которых я никогда не видела, в моём доме, в моей тишине. Кирилл, которому пятнадцать, и Алина, которой тринадцать. Самый сложный возраст.
– Игорь, ты же понимаешь… – начала я осторожно. – Наш дом не очень большой. И я… я не привыкла.
– Марин, я всё понимаю, – он взял мою руку. – Но куда мне их девать? В детский дом, что ли? Это же мои дети. Они хорошие, ты увидишь. Просто немного… шумные. Мы справимся. Я буду во всём помогать. Пожалуйста.
Я посмотрела в его глаза, полные мольбы, и не смогла отказать. Он был моим мужем, человеком, которого я любила. А это были его дети. Я вздохнула и кивнула. Как же я тогда ошибалась, думая, что мы «справимся».
Они приехали через неделю. Шумные – было не то слово. Они ворвались в мой упорядоченный мир, как ураган. С порога начался хаос. Грохот чемоданов, громкая музыка из портативной колонки Кирилла, капризное нытьё Алины, что у нас «интернет медленный».
Я приготовила им комнату для гостей, самую светлую и уютную. Застелила свежее бельё, поставила на стол вазу с полевыми цветами. Алина, войдя, скривила губы:
– А чё, одна комната на двоих? Я вообще-то привыкла одна жить.
– У нас больше нет, – спокойно ответила я. – Думаю, вы поместитесь.
Игорь пытался сгладить углы, суетился, показывал им дом. Но я уже видела, что никакой помощи от него не будет. Он смотрел на своих детей влюблёнными, всёпрощающими глазами. Он не замечал их недовольных гримас, их бесцеремонности. Он был просто счастлив, что они рядом.
Первая неделя была адом, завёрнутым в вежливую улыбку. Я готовила завтраки, обеды и ужины. Они ковырялись в тарелках и заявляли, что «мама готовит по-другому». Я убирала разбросанные по всему дому носки Кирилла и фантики от чипсов. Я оттирала с раковины в ванной следы от тонального крема Алины, которым она, кажется, покрывала себя с ног до головы.
Мой дом перестал быть моей крепостью. Он превратился в проходной двор. Дверь в их комнату никогда не закрывалась, оттуда постоянно неслась оглушительная музыка. Они приводили каких-то друзей, не спрашивая разрешения. Эти незнакомые подростки шатались по моему саду, рвали недозрелые яблоки и оставляли после себя горы мусора.
Я пыталась говорить с Игорем.
– Игорь, пожалуйста, попроси их вести себя потише. И чтобы они убирали за собой. Я не прислуга.
– Марин, ну не будь такой строгой, – отмахивался он. – Они дети. Они на каникулах, хотят расслабиться. Привыкнут понемногу.
Но они не привыкали. Они осваивали территорию. Кирилл без спроса взял мой профессиональный секатор для роз и пытался им перекусить проволоку. Сломал. Когда я сделала ему замечание, он просто пожал плечами: «Подумаешь, железка».
Алина обнаружила мою шкатулку с украшениями. Не дорогими, в основном серебро, винтажная бижутерия, но очень памятные для меня вещи. Я застала её перед зеркалом, примеряющей мои любимые серьги, подарок покойной мамы.
– Алина, положи, пожалуйста, на место, – сказала я как можно мягче. – Это не игрушки.
– Ой, да ладно вам, – фыркнула она. – Подумаешь, цацки. У мамы моей брюлики, а не эта ваша бижутерия.
Это было уже не просто хамство. Это было целенаправленное обесценивание всего, что мне дорого. Они будто проверяли меня на прочность, раздвигая границы дозволенного всё шире и шире.
Игорь ничего этого не видел. Вечерами он был уставшим после работы, а в выходные превращался в аниматора для своих детей. Возил их на речку, жарил шашлыки, покупал им всё, что они просили. На меня у него не оставалось ни времени, ни сил. Наша тишина, наши вечерние чаепития на веранде, наши разговоры – всё исчезло, погребённое под лавиной чужой, враждебной энергии.
Я чувствовала себя одинокой, как никогда. В собственном доме я стала невидимой. Мои правила, мои привычки, мои чувства – всё это было неважно. Главными были «дети». Его плоть и кровь. А я? Кем была я? Удобным приложением к дому? Бесплатной кухаркой и уборщицей?
Последней каплей, переломившей хребет моему терпению, стали мои розы. У меня был особый сорт, «Глория Дей», с огромными, нежно-жёлтыми с розовой каймой цветами. Я растила этот куст пять лет. Он был моей гордостью. Я ухаживала за ним, как за ребёнком.
В то утро я вышла в сад и замерла. Самый красивый, самый пышный цветок был сорван и валялся в грязи, растоптанный. А рядом, на свежеполитой земле, виднелись отпечатки кроссовок Кирилла. Я знала, что вчера вечером он с друзьями играл здесь в мяч, хотя я тысячу раз просила их этого не делать.
Я вошла в дом. Внутри у меня всё похолодело. Это было уже не просто неуважение. Это было осквернение моего святилища.
Кирилл сидел на кухне и сёрбал молоко прямо из пакета. Алина красила ногти, и едкий запах лака смешивался с запахом подгоревших тостов.
Я подошла к ним. Мой голос был абсолютно спокоен.
– Собирайте вещи.
Они уставились на меня, как на сумасшедшую.
– В смысле? – спросил Кирилл, вытирая губы рукавом.
– В прямом. У вас есть час. Я отвезу вас к бабушке.
– Вы чё, офигели? – взвизгнула Алина. – Папа сказал, мы тут всё лето будем!
– Папа ошибся, – так же ровно ответила я. – Ваше лето здесь закончилось. Сейчас.
Они, конечно, не поверили. Начали смеяться, хамить, звонить отцу. Я не обращала на них внимания. Я пошла в их комнату, достала чемоданы и начала молча складывать их разбросанные вещи. Мои движения были точными и выверенными, как у робота. Я не чувствовала ни злости, ни обиды. Только ледяную пустоту и твёрдое, непоколебимое решение.
Через час, под их изумлённые и возмущённые вопли, я выставила их чемоданы за дверь.
– Машина у ворот. Идёмте.
Они позвонили Игорю, и я слышала, как они кричали в трубку, что я «ведьма» и «выгоняю их на улицу». Я дождалась, пока они закончат, и взяла у Кирилла телефон.
– Игорь, – сказала я. – Я везу детей к твоей маме. Буду дома вечером.
И я отключилась, не дав ему вставить ни слова.
Дорога до дома свекрови прошла в гробовом молчании. Они поняли, что я не шучу. Людмила Ивановна встретила нас на пороге с перекошенным от злости лицом. Она уже всё знала.
– Марина, ты в своём уме?! – зашипела она. – Выгонять детей!
– Я не выгоняю. Я привезла их к родной бабушке, – ответила я, выгружая чемоданы. – Уверена, здесь им будет гораздо комфортнее. Всего доброго.
Я развернулась и уехала, оставив её ошеломлённо смотреть мне вслед.
Вернувшись домой, я впервые за много недель вздохнула свободно. Тишина. Боже, какая это была благодать! Я прошла по дому, собрала весь мусор, открыла настежь окна, впуская свежий вечерний воздух. Я заварила себе свой любимый чай и вышла на веранду. Солнце садилось. И впервые за долгое время я снова почувствовала себя дома.
Игорь приехал поздно вечером. Он влетел в дом, как фурия. Лицо красное, глаза мечут молнии. Я ждала его. Я сидела в кресле в гостиной, спокойная и готовая ко всему.
Он остановился посреди комнаты, не в силах подобрать слова. Потом его прорвало.
– Ты что наделала?! Что ты себе позволяешь?!
Я молчала.
– Они звонили мне, рыдали! Мать в предынфарктном состоянии! Ты выставила их за дверь, как мусор! Пойми, это моя плоть и кровь! – голос его охрип от крика, а я впервые совершила тихий, решительный жест: потянулась за ручкой чемодана.
Он стоял у стены, мой дорожный чемодан, который я собрала, пока его не было. Игорь осекся, уставившись на мою руку. Его крик застрял у него в горле.
– Что… что это? – прохрипел он.
– Это мой выбор, Игорь, – сказала я тихо, но отчётливо. – Ты сейчас кричал о своей плоти и крови. И ты прав. Это твои дети. А это – мой дом. Моя жизнь. Моя душа, которую твоя плоть и кровь месяц втаптывала в грязь. При твоём полном попустительстве.
Я встала, взяв чемодан в руку. Он был нетяжёлым. Я поняла, что за эти годы обросла не вещами, а покоем. И именно его у меня отняли.
– Я любила тебя, – продолжала я, глядя ему прямо в глаза. – Я была готова принять твоё прошлое. Но я не готова приносить себя в жертву. Я не готова быть терпилой, которую можно не замечать. Ты поставил меня перед выбором, Игорь. И я его сделала.
– Каким выбором? Я не ставил тебя ни перед каким выбором! – он был растерян, его ярость сменилась непониманием.
– Ты выбирал каждый день. Когда молчал, видя их хамство. Когда говорил мне «быть терпимее». Когда позволял им разрушать мой мир. Ты каждый день выбирал их, а не меня. Не нас. А теперь выбор за тобой. Либо в этом доме живём мы. Вдвоём. Наша семья. А твои дети – это гости. Желанные, любимые, но гости, которые уважают правила этого дома. Либо…
Я поставила чемодан на пол и достала из кармана ключи. Свои ключи от моего дома.
– Либо в этом доме будет жить твоя плоть и кровь. А я уйду. Прямо сейчас. И больше никогда не вернусь. Решай, Игорь. Но учти, второго шанса не будет.
Я положила ключи на столик и села обратно в кресло. Я сделала всё, что могла. Теперь ход был за ним.
Он стоял посреди комнаты, огромный, сильный мужчина, и выглядел совершенно потерянным. Он смотрел то на меня, то на чемодан, то на ключи. В оглушительной тишине было слышно, как тикают старые часы в коридоре. Тик-так. Тик-так. Отсчитывая секунды его выбора. И моей новой жизни. Какой бы она ни была.