Запах свежей краски и влажной земли был для Кати запахом счастья. Они с Вадимом купили эту дачу в прошлом году — запущенный участок с покосившимся домиком, который прежние хозяева называли не иначе как «скворечник». Но Катя видела потенциал. Она видела, как они будут сидеть на террасе, которую Вадим построит своими руками, пить чай и смотреть, как солнце садится за лесом.
Сейчас Вадим, с сосредоточенным лицом и каплями пота на лбу, приколачивал последнюю доску к этой самой террасе. Каждый удар молотка звучал музыкой. Катя красила оконные рамы в пронзительно-синий цвет, такой же, как на картинке в журнале, который она хранила целый год. Это было их общее дело, их первая большая совместная стройка. Их гнездо.
– Катюш, перерыв! – крикнул Вадим, отбрасывая молоток. – Чайник вскипел.
Она спустилась со стремянки, отряхивая руки. Он уже сидел на свежих, пахнущих сосной досках и разливал по кружкам дымящийся чай из старого термоса.
– Смотри, какая красота получается, – он обвёл рукой их скромные владения. – Ещё немного, и будет не хуже, чем у соседа-генерала.
– У нас будет лучше, – уверенно сказала Катя, прижимаясь к его плечу. – У нас с душой сделано.
В эти моменты она чувствовала себя абсолютно счастливой. Вадим был тем самым мужчиной, о котором она мечтала, – надёжным, добрым, мастеровитым. Он не говорил громких слов, но его забота проявлялась в делах: в горячем чае, в починенном кране, в том, как он укрывал её пледом по вечерам. Они были вместе три года, и каждый день Катя благодарила судьбу за эту встречу.
Единственным, что порой омрачало их идиллию, была мама Вадима, Людмила Аркадьевна. Нет, она не была злой или скандальной. Напротив, она была образцом показной заботы. Эта забота, словно густой сироп, проникала во все щели их жизни. Людмила Аркадьевна знала лучше, какой стиральный порошок не вызывает аллергию, как правильно солить борщ («Катюша, ты кладёшь слишком мало свёклы, от этого цвет не тот») и в какой химчистке лучше чистят дублёнку Вадима.
Катя сначала пыталась спорить, потом смирилась и научилась пропускать её советы мимо ушей. Вадим же только отмахивался: «Ну, ты же знаешь маму. Она из лучших побуждений».
Вечером, вернувшись в город, уставшие, но довольные, они разбирали сумки. Катина квартира, в которой они жили, встретила их тишиной и уютом. Эту «двушку» в спальном районе Катя купила сама, задолго до знакомства с Вадимом. Она несколько лет работала на двух работах, отказывая себе во всём, копила, влезла в ипотеку и выплатила её досрочно. Эти стены были её гордостью, её крепостью, символом её независимости. Вадим переехал к ней через год после свадьбы, продав свою крохотную «однушку» на окраине. Деньги они положили на общий счёт – это и был их стартовый капитал на дачу и будущий ремонт. Всё казалось честным и правильным.
В воскресенье, как обычно, пришла Людмила Аркадьевна. С пирогами и свежей порцией ценных указаний.
– Вадимочка, ты похудел! Катя, ты его совсем не кормишь на этой вашей даче! – заявила она с порога, оглядывая сына критическим взглядом.
– Мам, перестань, я в лучшей форме, чем когда-либо, – пробасил Вадим, принимая у неё тяжёлые сумки.
– Форма, форма… Мужчина должен быть солидным! А ты всё в доски играешь. Ладно, проходите, садитесь. Я тут супчик принесла, настоящий, наваристый. А то ваша эта еда из коробок…
Они сели за стол. Людмила Аркадьевна разлила по тарелкам суп, который, и правда, был очень вкусным. Какое-то время ели молча. Потом свекровь начала издалека.
– Тут у Лариски моей, с работы, дочка разводится. Представляете, какая история! Прожили пять лет, а он взял и ушёл к молоденькой. А квартира-то на неё была записана, ещё до брака куплена. Так он теперь половину требует! Говорит, ремонт там делал, мебель покупал. Адвокаты говорят, может и отсудить. Ужас, что творится! Бедная девочка может на улице остаться.
Катя сочувственно кивнула, не видя подвоха.
– Какой кошмар. Надеюсь, у неё всё обойдётся.
– Да уж, обойдётся… – многозначительно вздохнула Людмила Аркадьевна. – Это всё оттого, что люди заранее не думают. Семья – это ведь общее дело. Всё должно быть по-честному, всё пополам. А когда у одного всё, а у другого ничего, вот такие перекосы и начинаются. Мужчина себя не чувствует хозяином в доме.
Катя напряглась. Разговор перестал быть отвлечённым. Она почувствовала, как невидимые щупальца подбираются к её личной территории. Вадим же, кажется, ничего не замечал и с аппетитом уплетал суп.
– Ну, у нас, слава богу, всё не так, – сказала Катя как можно спокойнее. – Мы всё вместе делаем. Дачу вместе купили, всё общее.
– Дача – это хорошо, – не унималась свекровь. – Но живёте-то вы где? В твоей квартире, Катюша. А Вадим, получается, как квартирант. Вроде и муж, а вроде и в гостях. Это неправильно для мужчины. Он должен чувствовать себя опорой, главой семьи.
Катя поставила ложку. Аппетит пропал.
– Людмила Аркадьевна, Вадим – такой же хозяин в этом доме, как и я. Никто его права не ущемляет.
– Слова, слова, – отмахнулась та. – А на бумаге что? На бумаге хозяйка – ты. А мой сын – никто. Сегодня вы вместе, а завтра что? Не дай бог, конечно, но жизнь – она разная.
– Мам, ну что ты такое говоришь? – наконец вмешался Вадим. – У нас с Катей всё хорошо. Не надо нас с кем-то сравнивать.
– Я не сравниваю, я о вас беспокоюсь! – патетически воскликнула Людмила Аркадьевна. – Я хочу, чтобы у моего сына был свой угол! Чтобы он был защищён! Настоящая семья, Вадимочка, это когда всё общее. И недвижимость тоже. По справедливости.
На этом разговор заглох, но неприятный осадок остался. Вечером, когда они остались одни, Катя попыталась поговорить с мужем.
– Вадим, что это было? К чему твоя мама клонила?
– Ой, Кать, да не бери в голову. Она новостей по телевизору насмотрелась, вот и переживает за всех.
– Она не за всех переживает. Она конкретно про нашу квартиру говорила. Будто ты у меня на птичьих правах живёшь. Тебя это не задевает?
– Да нет, – он пожал плечами. – Я же знаю, что это не так. Мы же семья. Какая разница, на кого что записано?
Катя посмотрела на него и поняла, что он действительно так думает. Для него это были просто слова, мамины страхи. А для неё это был первый тревожный звонок.
Через пару недель Вадим сам завёл разговор. Он подошёл к ней вечером, когда она проверяла рабочую почту, обнял за плечи.
– Катюш, я тут думал над мамиными словами…
Сердце у Кати ухнуло вниз.
– И что ты надумал?
– Ты не обижайся, ладно? Я тебя люблю больше жизни, ты знаешь. Но… может, в её словах есть какой-то смысл? Ну, в плане справедливости.
– Какой справедливости, Вадим? – Катя развернулась к нему. – Я купила эту квартиру за пять лет до нашей встречи. Ты продал свою, и мы вложили эти деньги в общее дело, в дачу. Что здесь несправедливого?
– Всё так, всё так. Но, понимаешь… Мы хотим в будущем брать большой кредит. На постройку нормального дома на участке. И для банка было бы солиднее, если бы у нас было два собственника на городскую квартиру. Больше доверия, понимаешь? Мы могли бы получить сумму побольше и на лучших условиях.
Он говорил так убедительно, приводил какие-то экономические доводы, что Катя на секунду почти поверила ему. Но внутренний голос кричал: «Не верь!».
– То есть ты предлагаешь мне переоформить половину моей квартиры на тебя? Чтобы банк дал нам кредит?
– Ну да. Или даже не половину. Можно просто оформить договор дарения на всю квартиру. Так проще с документами, меньше волокиты. А по факту-то ничего не изменится, мы же всё равно вместе. Это просто формальность. Для дела. Для нашей будущей семьи, для нашего дома.
«Просто формальность», – эхом отдавалось у неё в голове. Она смотрела на мужа, на его честные, любящие глаза, и не могла понять: он действительно верит в то, что говорит, или это его мама так искусно вложила ему в голову эти мысли?
– Вадим, я должна подумать, – сказала она тихо. – Для меня это не просто «формальность».
Следующие дни превратились в ад. Тема квартиры висела в воздухе, как грозовая туча. Вадим стал молчаливым, задумчивым. Он больше не обнимал её по вечерам. Людмила Аркадьевна звонила каждый день, но теперь говорила не с Катей, а с сыном. После этих разговоров Вадим становился ещё более мрачным.
Он начал давить. Не кричал, не требовал – нет, он действовал тоньше. Он вздыхал, глядя в окно. Говорил о том, как его друг получил прекрасный кредит, потому что у них с женой «всё в порядке с документами». Жаловался на то, что ему неудобно перед матерью, которая «просто хочет, чтобы у её сына всё было надёжно».
Катя чувствовала, как её загоняют в угол. Она почти не спала, постоянно прокручивая в голове их разговоры. Она любила его. Она хотела верить ему. Но инстинкт самосохранения, тот самый, что помог ей когда-то выкарабкаться из нищеты и купить эту квартиру, бил в набат.
Решающая битва произошла в субботу. Катя наводила порядок, когда в дверь позвонили. На пороге стояла Людмила Аркадьевна. Одна. С деловой папкой в руках.
– Катюша, здравствуй. Вадим дома? – спросила она, проходя в квартиру, как к себе домой.
– Нет, он на дачу уехал, доски забрать. А что случилось?
– Да вот, дело есть. Очень важное, – свекровь прошла на кухню, села за стол и открыла папку. – Я тут посоветовалась с хорошим юристом. Он сказал, что проще всего сделать дарственную. Вот, я даже образец принесла. И телефон нотариуса, очень толковая женщина, всё сделает быстро, без очереди.
Катя смотрела на неё, и у неё темнело в глазах. Наглость этой женщины не имела границ. Она пришла в её дом с готовыми документами, чтобы лишить её этого дома.
– Мы с Вадимом всё обсудили, – уверенно продолжала Людмила Аркадьевна, не замечая Катиного состояния. – Он согласен. Это нужно для семьи, для будущего. Мужчина должен быть собственником, иначе какая это семья? Так, шалман какой-то. Так что ты не тяни, Катенька. Позвони нотариусу в понедельник, договорись о встрече. Я и с работы тебя отпрошу, если надо. Скажу, что приболела.
В этот момент внутри Кати что-то оборвалось. Пружина, которую сжимали неделями, с оглушительным треском лопнула. Весь страх, все сомнения, вся накопленная обида вырвались наружу.
– Какого чёрта?! – выпалила я свекрови, и мой собственный голос показался мне чужим – резким, звенящим. – Моя квартира, купленная до брака, будет переоформлена на вашего сына? Никогда в жизни!
Людмила Аркадьевна от неожиданности вздрогнула и захлопала глазами. Она явно не ожидала такого отпора от тихой и вежливой невестки.
– Катя, ты как со мной разговариваешь? Я же вам добра желаю!
– Добра?! – Катя рассмеялась, но смех был истерическим. – Вы хотите отобрать у меня единственное, что я заработала своим горбом, и называете это «добром»? Вы пришли в мой дом, чтобы указать мне, как распоряжаться моим имуществом? Да кто вы такая?
– Я – мать твоего мужа! – высокомерно вскинула голову свекровь. – И я не позволю, чтобы мой сын был унижен!
– Унижен? Это я сейчас унижена! Тем, что мой муж, вместо того чтобы защитить меня, идёт у вас на поводу! Тем, что вы считаете меня пустоголовой дурой, которой можно подсунуть бумажку и телефон нотариуса! Я что, по-вашему, инкубатор для наследника, которому нужно срочно обеспечить жилплощадь за мой счёт?
– Да как ты смеешь! – закричала Людмила Аркадьевна, вставая. – Неблагодарная! Вадим в тебя всю душу вкладывает, а ты за свои квадратные метры трясёшься! Не доверяешь ему!
– Я ему доверяла! – крикнула в ответ Катя. – До тех пор, пока он не начал петь с вашего голоса! Доверие – это когда не пытаются обманом лишить тебя твоего! А это – афера, подлость! Убирайтесь из моего дома!
– Да я… да я… Вадиму всё расскажу! Он с тобой разведётся! И правильно сделает!
– Скатертью дорога! – выкрикнула Катя, указывая на дверь. – Убирайтесь! Вон!!!
Людмила Аркадьевна, побагровев от ярости, схватила свою папку и вылетела из квартиры, громко хлопнув дверью.
Катя осталась одна посреди кухни. Её трясло. Она сползла по стене на пол и только тогда позволила себе заплакать. Она плакала не от злости, а от горького разочарования. Рушился её мир, её вера в любовь, в семью, в человека, которого она считала своей опорой.
Когда вернулся Вадим, она всё ещё сидела на полу. Он увидел её заплаканное лицо, разбросанные по столу бумаги и всё понял. Мама уже успела ему позвонить.
– Катя… – начал он. – Мама сказала…
– Мне всё равно, что она сказала, – перебила она его ледяным голосом. – Я хочу услышать, что скажешь ты. Это была её идея? Или ваша общая?
Он опустил глаза.
– Она просто беспокоится… Она не со зла…
– Хватит, Вадим. Хватит прятаться за её юбку. Ответь мне честно. Ты действительно считаешь нормальным просить меня подарить тебе мою квартиру?
Он молчал. И это молчание было страшнее любого ответа.
– Я понял, – сказала Катя, поднимаясь с пола. В ней больше не было слёз, только холодная, стальная решимость. – Собирай свои вещи.
– Катя, ты что? Ты с ума сошла? Из-за ерунды?
– Это не ерунда. Это предательство. Ты не просто хотел получить мою квартиру. Ты был готов обмануть меня, давить на меня, манипулировать моими чувствами ради этого. Ты выбрал не меня. Ты выбрал свою маму и её планы. Так что теперь живи с ней. У неё большая квартира. Места хватит.
Он пытался её обнять, что-то говорил про любовь, про то, что она всё не так поняла. Но она была как камень. Она молча достала с антресолей его чемодан и начала складывать туда его вещи.
Он ушёл только под утро. Стоял в дверях, смотрел на неё с надеждой, но её лицо было непроницаемым. Когда за ним закрылась дверь, Катя не почувствовала ничего. Только пустоту.
Первые дни были самыми тяжёлыми. Она ходила по опустевшей квартире, и каждая вещь напоминала о нём. Она плакала, жалела себя, винила его, его мать, весь мир. Но потом, постепенно, пустота начала заполняться. Она вернулась к работе, встретилась с подругами, которые, выслушав её историю, в один голос сказали: «Ты всё правильно сделала».
Она выбросила все его вещи, которые он не забрал. Сделала перестановку. И однажды утром, проснувшись, поняла, что дышит полной грудью. Она снова была хозяйкой своей жизни.
Через месяц Вадим позвонил. Голос у него был виноватый. Он просил о встрече. Катя согласилась. Они встретились в кафе. Он выглядел похудевшим и осунувшимся.
– Кать, прости меня, – сказал он, не поднимая глаз. – Я был идиотом. Я всё понял. Жизнь с мамой… это ад. Я только сейчас осознал, под каким контролем я жил все эти годы. И как я пытался затащить в этот ад и тебя.
Он рассказал, что мать каждый день «пилила» его, попрекая Катей, её квартирой, его мягкотелостью. Он понял, что дело было не в заботе, а в тотальном желании всё контролировать.
– Я люблю тебя, – сказал он, наконец посмотрев ей в глаза. – И я хочу быть с тобой. Но только на твоих условиях. Я поговорю с матерью. Я поставлю её на место. Мы будем жить своей жизнью. Только дай мне шанс.
Катя долго смотрела на него. Она видела, что он говорит искренне. Но рана была слишком глубокой.
– Я не знаю, Вадим, – сказала она честно. – Я больше тебе не верю. Возможно, со временем… Но не сейчас. Мне нужно побыть одной. Мне нужно снова научиться доверять. Прежде всего – себе.
Она встала и ушла, оставив его одного со счётом и с разбитыми надеждами. Идя по улице, она не чувствовала ни радости победы, ни горечи утраты. Она чувствовала себя свободной. Впереди была целая жизнь, её собственная жизнь, в её собственной квартире, по её собственным правилам. И это было самое главное.