Через два дня её квартира наполнилась призраками прошлого и шёпотом грядущего. Тишина здесь больше не была безмятежной, она пульсировала, словно живое существо, хранящее чужие тайны.
Света медленно обошла гостиную, останавливаясь у кофейного столика. На его глянцевой поверхности, рядом с пультом от телевизора, лежала нетронутая пачка чёрных восковых свечей. Они отдавали сладковатым, чуть приторным запахом паслёновых, запахом, от которого по спине пробегал холодок.
Рядом, бережно обёрнутое в тёмно‑синюю бархатную тряпицу, покоилось маленькое овальное зеркальце в причудливой, потёртой серебряной оправе. Она купила его у беззубой старушки на блошином рынке. Та, передавая зеркало, пробормотала что‑то невнятное о «памяти вещей» и «отражённых судьбах». И теперь, глядя на тусклую поверхность стекла, Света почти верила: оно вобрало в себя десятки чужих жизней, взглядов и невысказанных тайн. Казалось, в глубине мерцают смутные силуэты, тени тех, кто когда‑то смотрелся в это зеркало.
Она глубоко вдохнула, задержала дыхание, а затем резко выдохнула. Света подошла к шкафу, достала коробку и осторожно извлекла оттуда ту самую серую футболку Николая.
Запах, который раньше жёг ей ноздри, теперь казался чуть сладковатым, как запах увядших цветов, как воспоминание, которое уже не ранит, а лишь напоминает о былом. Она медленно завернула футболку в чёрный полиэтиленовый пакет, словно упаковывала улику.
Потом открыла старый альбом с фотографиями. Долго его листала, задерживаясь на каждом снимке: вот они смеются у моря, вот он несёт её на руках через лужу, вот она спит, уткнувшись в его плечо…
Нашла их общее фото, сделанное на пикнике в лесу. Они беззаботно смеялись, а его рука лежала на её плече с привычной нежностью. Света взяла ножницы. Лезвия холодно блеснули в свете лампы.
Без единой эмоции она разрезала фотографию пополам, безжалостно, чётко, по линии, разделяющей их лица. Его половину, с той самой улыбкой, положила рядом с пакетом, в котором лежала футболка.
Теперь она стояла посреди гостиной и смотрела на эту странную коллекцию, разложенную на столе, как инструменты у хирурга перед операцией.
Свечи, зеркало, футболка, фотография…
Это не были просто бытовые предметы.
Это были улики.
Доказательства преступления против её души, за которое она собиралась сейчас наказать.
В комнате пахло воском, пылью и чем‑то ещё, едва уловимым, но пронзительным, как запах надвигающейся грозы.
Все сомнения и душевные терзания наконец испарились. Их место заняла холодная решимость. Света чувствовала себя сапёром, который в тишине, при свете одной лишь лампы, проверяет своё снаряжение перед последней, смертельно опасной вылазкой на минное поле.
Она взяла смартфон.
Пальцы, несмотря на внутреннюю собранность, слегка дрожали. Нашла в списке контактов номер Наташи. Набрала его, не колеблясь ни секунды.
Трубку взяли почти сразу, будто ждали.
— Привет, — голос Наташи был ровным и спокойным, в нём не было ни удивления, ни вопроса. Словно она давно ждала этого звонка, знала, что он прозвучит именно в этот час.
Света стояла у окна, сжимая в руке телефон. За стеклом главенствовал поздний вечер, окрашивая город в оттенки фиолетового и черного. В комнате сгущалась тьма, лишь тусклый свет настольной лампы выхватывал из полумрака предметы на кофейном столике: чёрные свечи, завёрнутое в ткань зеркало, пакет с футболкой, половину разрезанной фотографии.
— У меня всё есть, — сказала Света без каких‑либо предисловий или эмоциональных вступлений. Её голос звучал ровно, почти бесстрастно. — Свечи. Зеркало. Его вещь. Фото.
На том конце провода на мгновение воцарилась тишина. Света представила, как Наташа сидит в своём кресле, слегка наклонив голову, с привычной полуулыбкой на губах.
— Быстро ты, — наконец произнесла Наташа. В её обычно насмешливой интонации сквозь показную невозмутимость пробилось нечто вроде неподдельного уважения. — Ну что ж.
Света сглотнула.
В горле стоял сухой, колючий ком, но она не позволила себе дрогнуть.
— А как его правильно проводить? — спросила она. — А то в интернете всё по‑разному пишут… А мне надо, чтобы сработало, понимаешь?
Наташа не стала читать ей лекцию по оккультизму. Её ответ был лаконичным, по делу, будто она и сама проделывала это не один раз:
— Полночь. Полная, кромешная темнота. Ни одного постороннего звука. Расставь свечи по кругу, зажги. В центр положи его вещь. Смотри в зеркало, но не на своё отражение, а как бы сквозь него, в пустоту. Думай о них. О той боли, что они причинили. Представь, как эта боль по невидимым ниточкам возвращается к ним, к самому их сердцу. Говори всё, что хочешь. Кричи, шепчи. Вылей всё наружу. А потом задуй свечи в строго обратном порядке и оставь всё как есть до самого утра. Зеркало не убирай и не накрывай.
Света слушала, не перебивая. В голове словно щёлкал механизм, составляя чёткий, пошаговый план. Полночь. Абсолютная тишина. Выплеск всей накопленной боли.
— Поняла, — коротко ответила она.
— Свет, — голос Наташи внезапно утратил привычную долю отстранённости и стал серьёзнее, глубже. — Ты уверена? Это… не детская игра. После этого пути назад может уже не быть. Вообще.
Света перевела взгляд на половину фотографии, лежащую на столе. Улыбающееся, ничего не подозревающее лицо Николая застыло в далёком прошлом, в той жизни, где ещё были смех, тепло и надежда. Она провела пальцем по краю снимка, ощущая шероховатость бумаги.
«Это не он, — подумала она. — Это лишь тень того, кем он когда‑то был. А теперь… теперь он причина моей боли».
— Пути назад не было с того самого момента, как я увидела их в той кофейне, — тихо ответила она. Слова прозвучали не как жалоба, а как приговор. — Спасибо за информацию.
Она положила трубку, не дожидаясь дальнейших слов или предостережений. Необходимая информация была получена.
Фаза подготовки завершена.
Она подошла к огромному окну, за которым раскинулся ночной мегаполис. Стекло было холодным на ощупь, словно ледяная пластина, отделяющая её от остального мира. Ночь выдалась морозной, но беззвёздной: небо затянуло плотной пеленой облаков, и лишь бесчисленные огни города пробивались сквозь тьму, образуя причудливую паутину света и тени.
Света прижалась лбом к стеклу. В этой необъятной череде домов, в лабиринте улиц, спали двое людей, разрушивших её старую жизнь до основания. Они не знали, не чувствовали, что их бывшая жена и подруга, «удобная» и «предсказуемая» Света, готовится стать для них воплощённой тёмной сказкой. Той самой, в суровую реальность которой они отказывались верить.
Она медленно отстранилась от окна. В комнате царила почти абсолютная тишина — лишь тиканье настенных часов нарушало её, отсчитывая последние мгновения перед полночью. Свет лампы дрожал на стенах, создавая причудливые узоры, напоминающие древние руны.
Повернувшись, Света снова остановила взгляд на кофейном столике. Ещё недавно это были просто вещи, разрозненные, бессмысленные. Но теперь они превратились в нечто большее. В занесённый для удара молот. В оружие, которым она собиралась разрушить хрустальный, сияющий купол их нового счастья.
Света сделала несколько шагов к столу.
Она провела рукой над предметами, словно проверяя их готовность, их силу. Пальцы слегка дрожали, но не от страха, а от напряжения, от предвкушения.
«Они думают, что всё осталось позади, — мысленно произнесла она. — Что я просто стерплю, проглочу обиду, исчезну. Но они не знают, что внутри меня уже давно зреет буря. И сегодня она вырвется наружу».
Она опустилась в кресло напротив стола. Взгляд упал на часы: 23:47. Последние минуты тянулись невыносимо медленно, словно вязкий сироп. Каждая секунда растягивалась в вечность, наполняясь тяжёлым ожиданием. Но Светлана ждала, буравя взглядом минутную стрелку.