Ирина любила воскресные утра. Это было единственное время в неделе, когда их небольшая квартира наполнялась неспешностью и покоем. За окном лениво просыпался город, а на их кухне пахло свежесваренным кофе и оладьями, которые пек Кирилл. Он вообще был мастером по части создания уюта. Мог из ничего приготовить потрясающий ужин, починить любую скрипящую дверцу и всегда находил нужные слова, чтобы ее успокоить. За эти десять лет брака она привыкла считать его своей каменной стеной, надежным тылом, за которым можно было спрятаться от любых невзгод.
Они пили кофе и строили планы. Летом нужно было наконец-то доделать ремонт в детской — их шестилетний сын Митька давно мечтал о кровати-машине. Еще нужно было съездить к ее родителям на дачу, помочь с огородом. А осенью, если получится скопить денег, они хотели слетать на море. Впервые за три года. Митька моря еще не видел.
— Знаешь, я тут прикинул, — сказал Кирилл, подливая ей кофе. — Если я возьму тот проект, который мне предлагают, то к сентябрю мы как раз нужную сумму наберем. Проект сложный, придется попотеть, но оно того стоит. Представляешь, как Митька обрадуется?
Ирина улыбнулась. Она уже видела эту картину: солнце, соленые брызги и восторженные глаза сына. Ради этого стоило и попотеть, и подождать. Их жизнь не была простой, они всего добивались сами, по кирпичику выстраивая свое маленькое семейное счастье. Ипотека, машина в кредит, постоянная экономия — все это было фоном, на котором их любовь и взаимопонимание казались еще ярче.
Телефонный звонок разорвал эту утреннюю идиллию, как резкий звук рвущейся ткани. Кирилл посмотрел на экран и поморщился.
— Мама.
Его мама, Галина Ивановна, звонила редко, но всегда по делу. И «дело» это, как правило, не сулило ничего хорошего. Он вышел с телефоном в коридор. Ирина осталась на кухне, но разговор был слышен и здесь. Сначала Кирилл говорил спокойно, потом его голос стал напряженным, а под конец он почти кричал.
— Мам, ну как так можно было? Почему ты мне сразу не сказала?… Нет, я не кричу! Я просто не понимаю!… Хорошо, я что-нибудь придумаю.
Он вернулся на кухню бледный, с плотно сжатыми губами. Сел за стол и невидящим взглядом уставился в свою остывшую чашку.
— Что случилось? — осторожно спросила Ирина.
— У мамы проблемы, — глухо ответил он. — Большие.
Оказалось, что Галина Ивановна, женщина энергичная и склонная к авантюрам, полгода назад вложила все свои сбережения в какую-то «сверхприбыльную» финансовую пирамиду, которую ей посоветовала подруга. А чтобы «прибыль» была еще больше, она взяла под это дело кредит в банке. Крупный кредит. На два миллиона. Естественно, пирамида лопнула, подруга испарилась, а банк теперь требовал вернуть деньги. С процентами. Сегодня ей пришло последнее уведомление: если в течение месяца долг не будет погашен, банк забирает ее квартиру. Единственное жилье.
Ирина слушала, и у нее холодели руки. Два миллиона. Это была астрономическая сумма. Это было в три раза больше, чем остаток по их собственной ипотеке.
— Какой ужас, — прошептала она. — Бедная Галина Ивановна… Как же она теперь?
Кирилл поднял на нее глаза. В них была такая тоска и безнадежность, что у Ирины сжалось сердце.
— Я не знаю, Ир. Она плачет, говорит, что пойдет на улицу жить. Что ей больше незачем жить. Я… я должен ей помочь.
— Конечно, должны, — кивнула она. — Надо что-то делать. Может, к юристам обратиться? Может, можно как-то реструктурировать долг, договориться с банком…
— Да какие юристы? — отмахнулся он. — Там все по закону, она сама все бумаги подписала. Тут один выход — платить.
Он помолчал, собираясь с духом.
— Ир, я тут подумал… Мы можем взять еще один кредит. Потребительский. На мое имя. Как раз миллиона два нам, наверное, дадут. Погасим ее долг, а потом будем потихоньку выплачивать. Лет за десять, может, управимся.
Ирина замерла. Она смотрела на мужа и не узнавала его. Это говорил не ее разумный, прагматичный Кирилл, который высчитывал каждую копейку и планировал бюджет на месяц вперед. Это говорил испуганный мальчик, который готов был на все, чтобы спасти свою маму.
— Кирилл, ты в своем уме? — спросила она так тихо, что сама едва расслышала свой голос. — Еще один кредит? На два миллиона? Мы же тогда просто не выживем! У нас ипотека, коммуналка, Митька в следующем году в школу идет. Мы и так едва концы с концами сводим!
— Ну придется ужаться, — сказал он, не глядя на нее. — Откажемся от чего-то. Отпуск отменим, ремонт пока делать не будем. Ну что делать, Ира, это же моя мать! Я не могу ее на улице оставить!
— А нашу семью ты можешь оставить без будущего? — ее голос начал дрожать. — Ты понимаешь, что это значит — еще один кредит? Это значит, что ближайшие десять лет мы будем работать только на долги. Ни моря, ни кровати-машины для Митьки, ничего. Мы будем жить в вечном страхе, что не сможем заплатить в следующем месяце. Ты этого хочешь?
— А какой у меня выбор?! — взорвался он. — Смотреть, как мою мать выселяют из квартиры, в которой я вырос? Ты этого хочешь? Чтобы я потом всю жизнь себя ненавидел за то, что не помог?
— Помогать можно по-разному, Кирилл! Можно найти ей съемную квартиру и помогать с оплатой. Можно продать ее квартиру, погасить долг, а на оставшиеся деньги купить ей что-то поменьше, в Подмосковье. Варианты есть! Но ты почему-то выбрал самый безумный — взвалить ее долг на нашу семью!
— Потому что она не хочет ничего продавать! Она не хочет никуда переезжать! Она хочет жить в своей квартире! — кричал он. — И я, как сын, обязан ей это обеспечить!
Они кричали друг на друга, забыв про утренний покой и остывший кофе. В какой-то момент из комнаты вышел сонный Митька, испуганно глядя на них. Ирина первая взяла себя в руки.
— Тише, — сказала она. — Не при ребенке.
Она увела Митьку обратно в комнату, включила ему мультики. А когда вернулась на кухню, сказала уже спокойно, но твердо:
— Кирилл, я понимаю, что тебе тяжело. Но ты должен понять и меня. Я не позволю тебе разрушить нашу семью из-за безответственности твоей мамы. Она взрослый человек и должна сама отвечать за свои поступки.
Он смотрел на нее с обидой и непониманием.
— То есть, ты мне отказываешь?
— Я отказываюсь вешать себе на шею чужой долг в два миллиона. Я отказываюсь обрекать своего ребенка на нищее детство. Да, отказываюсь.
Именно в этот момент она произнесла ту самую фразу, которая стала точкой невозврата. Она сказала это холодно, почти жестоко, потому что внутри все кипело от несправедливости.
— Ты что, шутишь? Меня не волнуют денежные вопросы твоей матери. Разбирайтесь с ними сами.
Он вскочил, опрокинув стул.
— Я понял тебя, Ира. Спасибо. Не ожидал.
Он схватил ключи, куртку и выбежал из квартиры. Ирина осталась одна. Руки тряслись, в горле стоял ком. Она понимала, что была слишком резка. Но по-другому он бы не услышал. Он бы просто продавил ее, как делал это иногда, пользуясь ее любовью и желанием сохранить мир.
Следующие несколько дней превратились в кошмар. Кирилл ночевал у матери. На звонки и сообщения не отвечал. Ирина ходила на работу, забирала Митьку из сада, готовила ужин на двоих, а потом сидела одна на кухне и плакала от бессилия и одиночества. Она чувствовала себя предательницей, но в то же время знала, что права. Она защищала их семью, их будущее.
В среду позвонила Галина Ивановна. Ее голос сочился ядом.
— Ну что, довольна? — прошипела она в трубку. — Семью разбила! Сын из-за тебя почернел весь, на мать родную смотреть не может! Ты же его против меня настроила, ведьма!
— Я никого не настраивала, Галина Ивановна, — устало ответила Ирина. — Я просто пытаюсь спасти свою семью от финансовой катастрофы, в которую вы нас всех тянете.
— Ах, катастрофа! — взвизгнула свекровь. — Мое горе для тебя — катастрофа! А то, что я на улице останусь, тебя не волнует? Бессердечная ты, Ирка! Не таким я видела счастье своего сына!
Ирина молча нажала отбой. Спорить было бесполезно. Она была назначена виноватой, и этот приговор обжалованию не подлежал.
Кирилл вернулся в пятницу вечером. Мрачный, небритый, с чужими глазами. Он молча прошел в комнату, собрал в сумку какие-то свои вещи.
— Ты уходишь? — спросила Ирина, стоя в дверях.
— Я подаю на развод, — сказал он, не глядя на нее. — Я не могу жить с человеком, который бросил меня в самую трудную минуту. Который поставил деньги выше семьи.
— Семья — это мы с тобой и Митька, — тихо возразила она. — А ты сейчас предаешь именно нас. Ради мамы, которая сама заварила эту кашу.
— Не смей так говорить о моей матери! — рявкнул он. — Она ошиблась! С кем не бывает! Настоящая семья познается в беде! А ты… ты просто оказалась не готова к трудностям.
Он ушел, хлопнув дверью. Ирина села на пол прямо в коридоре и завыла. Так, как воют от боли, когда отрывают что-то живое. Ее каменная стена рухнула, погребая под обломками все, во что она верила.
Она не знала, как пережила следующую неделю. Существовала на автопилоте: работа, сад, дом. Митька постоянно спрашивал, где папа, и она врала что-то про срочную командировку. По ночам она перебирала их старые фотографии и не могла поверить, что все это закончилось. Что тот счастливый, любящий мужчина на фото и этот чужой, озлобленный человек, который подал на развод, — один и тот же.
А потом ей позвонила сестра Кирилла, Лена. Они никогда не были особенно близки, но поддерживали ровные отношения.
— Ир, привет, — сказала Лена виноватым голосом. — Я тут узнала, что у вас происходит… Мама мне все рассказала. Я в шоке, если честно.
— Я тоже, — горько усмехнулась Ирина.
— Слушай, я понимаю, что лезу не в свое дело, но… ты права. На сто процентов. Мама у нас, конечно, дама увлекающаяся, и это не первый ее «проект». Просто раньше суммы были меньше. А Кирилл… он всегда был маменькиным сынком. Она им вертит, как хочет. Он перед ней чувствует вину, потому что отец от них ушел, когда он был маленьким. Вот она этим всю жизнь и пользуется.
— И что мне теперь делать с этим знанием, Лена? — спросила Ирина. — Он подал на развод. Он считает меня врагом номер один.
— Дай ему время, — вздохнула Лена. — Он сейчас в аффекте. Я пыталась с ним поговорить, но он и слушать не хочет. Он уже обежал всех родственников, пытается занять денег. Но кто ж ему даст такую сумму? Он сейчас наломает дров, а потом, может, остынет и поймет, что ты была права. Главное — ты держись. Не сдавайся.
Этот разговор стал для Ирины спасательным кругом. Она поняла, что не сошла с ума. Что ее позиция — это не бессердечность, а здравый смысл. И она решила бороться. Не за Кирилла. А за себя и за своего сына.
Она сходила к юристу. Проконсультировалась насчет развода и алиментов. Изучила в интернете информацию о том, как можно помочь человеку в ситуации Галины Ивановны. И нашла несколько вполне реальных вариантов.
А через две недели Кирилл появился на ее пороге. Вид у него был ужасный. Он похудел, под глазами залегли тени.
— Можно войти? — спросил он тихо.
Она посторонилась. Он прошел на кухню, сел на тот же стул, где сидел в то роковое воскресное утро.
— Я тут… пытался решить вопрос, — начал он, глядя в стол. — Взять кредит. Мне отказали во всех банках. Сказали, с моей ипотекой и зарплатой больше пятисот тысяч не дадут. Я пробовал занять у знакомых, у родни… Никто не дал. Все сочувствуют, но…
Он замолчал, с трудом сглатывая.
— И что теперь? — спросила Ирина, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.
— Не знаю, — он поднял на нее глаза, и в них была такая бездна отчаяния, что ей стало его жаль. — Тупик. Мама каждый день звонит, плачет. Говорит, что покончит с собой. Я с ума схожу, Ира.
Ирина села напротив.
— Тупика нет, Кирилл. Я тут кое-что узнала. — И она стала спокойно, по пунктам, излагать ему все, что нашла. — Первое. Можно подать в банк заявление на реструктуризацию долга. Учитывая возраст и ситуацию Галины Ивановны, есть шанс, что они пойдут навстречу и растянут выплаты на более долгий срок с меньшим ежемесячным платежом. Второе. Можно объявить ее банкротом. Процедура неприятная, но она позволит списать большую часть долга, а квартира, как единственное жилье, по закону останется у нее. Третье. Самый реальный вариант. Мы помогаем ей продать ее трешку в центре, которая стоит миллионов десять. Она гасит долг. На оставшиеся деньги покупает себе хорошую однушку в спальном районе. И у нее еще останется приличная сумма на жизнь.
Кирилл слушал ее, открыв рот. Он, инженер с высшим образованием, даже не подумал поискать какую-то информацию, изучить вопрос. Он просто поддался панике и эмоциям.
— Но она не согласится, — растерянно сказал он. — Она не хочет ничего продавать.
— А это уже, Кирилл, ее выбор, — твердо сказала Ирина. — Мы можем ей предложить помощь. Разумную, посильную помощь. Мы можем помочь ей с переездом, с поиском квартиры, с оформлением документов. Но мы не можем и не будем решать ее проблемы ценой благополучия нашей семьи. И если она откажется от всех вариантов, то это будет ее ответственность. Не твоя. Ты сделал все, что мог.
Он долго сидел молча, переваривая услышанное. А потом посмотрел на нее совсем другим взглядом. В нем было не только отчаяние, но и что-то еще. Уважение. И, кажется, проблеск того самого Кирилла, которого она знала и любила.
— Ты… ты все это узнала для меня? — спросил он. — После всего, что я тебе сказал?
— Я это узнала для нас, — ответила она. — Потому что, несмотря ни на что, я все еще считаю нас семьей.
Он встал, подошел к ней и опустился на колени. Обнял ее за ноги и уткнулся лицом в ее колени. Его плечи затряслись. Он плакал. Взрослый, сильный мужчина плакал, как маленький мальчик, который наконец-то нашел дорогу домой.
Разговор с Галиной Ивановной был тяжелым. Она кричала, обвиняла их в сговоре и желании отобрать у нее квартиру. Но Кирилл, к удивлению Ирины, был тверд. Он спокойно и методично объяснил ей все варианты, сказав в конце: «Мама, я люблю тебя и хочу помочь. Но я не буду ради этого губить свою семью. Выбирай».
В итоге она, скрипя зубами, согласилась на вариант с продажей квартиры. Они нашли ей прекрасную однушку в тихом зеленом районе. После погашения долга у нее на счету осталось почти шесть миллионов. Она перестала звонить с жалобами и даже, кажется, нашла себе какое-то новое увлечение.
А они с Кириллом забрали заявление о разводе. Их отношения не стали прежними. Они стали другими — честнее, глубже. Тот кризис, который едва не разрушил их брак, в итоге сделал его только крепче. Они оба поняли, что каменная стена — это не один человек, за которым прячется другой. Это двое, которые стоят плечом к плечу и вместе держат оборону против любых бурь.
И следующим летом Митька все-таки увидел море. И это было лучшее море в их жизни.