— Хватит уже висеть на моём муже! — голос Аллы прорезал вечернюю тишину так резко, что за стеной заскулила соседская собака. — Я больше не намерена терпеть этот цирк!
Галина Никодимовна замерла у плиты с половником в руке. Борщ булькал, выплёскивая красные брызги на белую эмаль. Она медленно обернулась, и её лицо из розового превратилось в багровое.
— Что ты себе позволяешь? — прошипела свекровь, ставя посуду на стол с таким грохотом, что ложки подпрыгнули. — В моём доме!
— В вашем?! — Алла шагнула вперёд, сжав кулаки. — Это квартира Юры! Он здесь прописан, он здесь вырос, и я — его жена — имею полное право...
— Право?! — Галина Никодимовна всплеснула руками. — Три года замужем, а туда же! Скандалистка, знай своё место! Села моему сыну на шею и ножки свесила!
Юра сидел на диване, уткнувшись в телефон. Плечи его были напряжены, челюсть сжата. Он делал вид, что не слышит перепалки, хотя каждое слово било по нервам, как молотком по стеклу.
— Мам, не надо, — пробормотал он, не поднимая глаз.
— Молчи! — рявкнула мать. — Ты вообще не видишь, что творится? Она тебя под каблук загнала! Раньше ты каждый день звонил, приезжал, а теперь?
Алла усмехнулась — так горько и зло, что по спине пробежал холодок.
— Каждый день? Он что, маменькин сынок, которому в тридцать пять лет нужно отчитываться?
— Ах ты...
Свекровь сделала шаг вперёд, но тут из коридора вышла тётя Васса — сестра Галины Никодимовны, грузная женщина с мелкими, пронзительными глазками. Она жила в соседней комнате и всегда появлялась, когда пахло скандалом.
— Что за шум? — тётя Васса прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Опять эта... невестка бузит?
— Да вы посмотрите на неё! — Галина Никодимовна указала на Аллу дрожащим пальцем. — Приперлась сюда, орёт, как потерпевшая! Мы её приютили, когда негде было жить, а она теперь...
— Приютили?! — Алла почувствовала, как внутри что-то лопнуло, разлилось горячей волной ярости. — Два года мы снимали однушку на окраине! Два года копили на первый взнос! И только потому, что у Юры сорвалась сделка, мы согласились пожить здесь, пока...
— Пожить! — взвизгнула тётя Васса. — Полгода уже топчетесь! Моя Галя из-за вас даже комнату нормально не может сдать!
— Сдать? — Алла захохотала. — Так вот в чём дело! Деньги нужны!
— Заткнись! — Галина Никодимовна схватила со стола полотенце и швырнула в невестку, но та легко увернулась.
Юра поднялся с дивана, бледный, словно его сейчас вырвет.
— Хватит, все хватит! — он провёл ладонью по лицу. — Мам, Васса, оставьте нас.
— Вот видишь? — свекровь ткнула пальцем в сторону Аллы. — Видишь, что она делает? Настраивает против родной матери!
— Настраивает? — голос Аллы дрожал от бессилия. — Я просто хочу жить нормально! Без вашего контроля, без вашего вечного...
— Контроля?! — Галина Никодимовна подошла вплотную, глаза её сузились до щёлочек. — Я за сына переживаю! Он у меня один, золотой мой, а ты его изводишь! Каждый раз, как приезжаете, он худой, замученный!
— Потому что он работает по двенадцать часов! — Алла повысила голос. — Чтобы нас обеспечить, чтобы мы наконец съехали отсюда!
— Съехали... — протянула тётя Васса с ехидной усмешкой. — А жить-то на что будете? Он зарабатывает копейки, а ты в своём салончике стрижёшь бабок...
Алла сжала зубы так, что скулы заболели. Этот вечный упрёк в том, что она парикмахер, а не кто-то "приличный". Словно от профессии зависит человеческое достоинство.
— Мой салон приносит больше, чем... — начала она, но Юра перебил.
— Алла, пойдём.
— Куда пойдём? — она обернулась к мужу. — Куда мы пойдём, Юра? На улицу? В парке посидим?
— К деду Игнату съездим, — он взял куртку с вешалки. — Давно его не навещали.
— К деду? — Галина Никодимовна присела на стул, театрально прижав руку к сердцу. — Конечно, конечно! К старику побежите жаловаться! Настроите его против меня!
— Никто никого не настраивает, мам.
— Он тебя всегда больше любил! — голос свекрови сорвался на визг. — А я... я всю жизнь на него горбатилась, а толку?
Юра молча протянул Алле её пальто. Она накинула его на плечи, чувствуя, как руки предательски дрожат. Хотелось уйти, хлопнуть дверью, но что-то удерживало — может, усталость, а может, понимание того, что завтра повторится то же самое.
— Не смейте уходить! — Галина Никодимовна вскочила. — Я ещё не закончила!
— Мы вернёмся вечером, — сухо бросил Юра и открыл дверь.
Когда они спустились по лестнице и вышли во двор, Алла наконец выдохнула. Ноябрьский воздух был влажным, пахло снегом и дымом из труб. Фонари мигали тускло, освещая лужи и грязные сугробы у подъездов.
— Почему ты молчишь? — спросила она, остановившись у машины. — Почему всегда молчишь, когда она на меня нападает?
Юра достал ключи, покрутил их в руках. Взгляд скользил мимо, не задерживаясь на её лице.
— Не хочу раздувать, — пробормотал он. — Она... такая. Возраст.
— Возраст?! — Алла чуть не задохнулась от возмущения. — Ей пятьдесят восемь! Это не возраст, это характер! И ты это знаешь!
Он открыл дверцу, сел за руль. Алла плюхнулась на пассажирское сиденье и захлопнула дверь с такой силой, что машина качнулась.
— Дед Игнат хоть порадуется нам, — попытался сменить тему Юра, заводя мотор.
— Порадуется... — Алла отвернулась к окну, глядя на проплывающие мимо дома. — А что, если мы не вернёмся?
— Куда не вернёмся?
— К твоей матери. Что, если мы просто... снимем квартиру, как раньше? Влезем в долги, но хоть...
— Алла, не начинай, — устало проговорил Юра. — У нас нет денег на съём. Ты знаешь.
Она знала. Конечно, знала. После того как Юра вложился в бизнес друга, который прогорел за три месяца, их сбережения испарились. Остались только долги и необходимость жить под одной крышей с Галиной Никодимовной, которая каждый день напоминала о своей "доброте" и "жертвенности".
Дед Игнат жил в старом доме на краю города, в двухкомнатной квартире, которая пахла табаком и старыми книгами. Ему было восемьдесят четыре, но держался он крепко: спина прямая, глаза ясные, усы седые, аккуратно подстриженные.
— О, молодёжь пожаловала! — он открыл дверь и широко улыбнулся. — Проходите, чего на пороге стоите!
Алла почувствовала, как напряжение немного отпускает. Здесь, в этой тёплой квартире, пахнущей пирогами и чем-то домашним, можно было выдохнуть.
— Садитесь, чай поставлю, — дед Игнат засуетился, доставая заварочный чайник. — Юрка, достань варенье из шкафа. Малиновое, сам закрывал.
Они сели за стол, покрытый клеёнкой с выцветшим рисунком. Алла обхватила ладонями горячую кружку, пытаясь согреться не столько телом, сколько душой.
— Опять у Гали были? — дед прищурился, глядя на внука.
Юра кивнул, размешивая сахар в чае.
— Дед, там... невыносимо, — тихо сказал он. — Каждый день одно и то же.
— Знаю я свою дочь, — старик вздохнул и потёр переносицу. — Характер у неё, прямо скажем, непростой. В покойную мать пошла — та тоже могла устроить бурю на ровном месте.
— Она считает, что я недостойна Юры, — Алла сглотнула комок в горле. — Что я его использую.
Дед Игнат посмотрел на неё долгим, оценивающим взглядом. Потом положил свою натруженную ладонь поверх её руки.
— Девочка, я вижу, как ты на него смотришь. И как он на тебя. Это главное. А Галка... она всю жизнь боится одиночества. После того, как муж её бросил, она в Юрку всю себя вложила. Теперь боится потерять.
— Но она же хочет отвернуть Юру от меня! — вырвалось у Аллы. — А я не враг! Я просто хочу...
— Хочешь быть семьёй, — закончил дед. — Понимаю.
Зазвонил телефон Юры. Он глянул на экран и поморщился.
— Мать, — буркнул он и сбросил вызов.
Через минуту телефон зазвонил снова. И снова. На пятый раз Юра выключил звук и швырнул аппарат на стол.
— Юр, она волнуется, наверное, — неуверенно сказала Алла, хотя внутри всё сжалось от обиды.
— Пусть поволнуется, — отрезал он. — Надоело.
Дед Игнат налил себе чаю, задумчиво глядя в окно, где сгущались сумерки.
— Слушайте, есть у меня предложение, — начал он медленно. — У моего старого приятеля Степана — помните, я про него рассказывал? — так вот, у него квартира пустует. Однокомнатная, на Северном. Сын в Москву уехал, продавать не хочет. Думаю, он сдаст вам недорого. Я с ним поговорю.
Алла подняла голову, в глазах мелькнула надежда.
— Дедушка, серьёзно?
— Серьёзно, — кивнул старик. — Только вы мне пообещайте: не рвите связь с Галей совсем. Она, конечно, та ещё штучка, но она мать. И бабушка будущая.
Юра побледнел.
— Дед, мы не...
— Не планируете пока, знаю, — усмехнулся Игнат. — Но жизнь штука непредсказуемая. Вот у меня, к примеру, в твоём возрасте уже трое было.
В дверь позвонили — резко, настойчиво. Дед нахмурился.
— Кого ещё нелёгкая принесла?
Он открыл дверь, и на пороге возникла Галина Никодимовна — взъерошенная, с красными пятнами на щеках. За ней маячила тётя Васса, кутающаяся в пуховый платок.
— Папа! — Галина Никодимовна влетела в прихожую. — Где они? Юра!
— Галя, успокойся, — дед преградил ей путь. — Что случилось?
— Что случилось?! — она прорвалась мимо него в комнату. — Вы меня игнорируете! Я названивала, а он трубку сбрасывает! Думаете, я не понимаю? Вы его настраиваете против меня!
— Мам, хватит, — Юра встал из-за стола. — Никто никого не настраивает.
— Да ты посмотри на себя! — свекровь ткнула пальцем в Аллу. — Сидит, как королева! А я, значит, дура, которая вас кормит, стирает, убирает!
— Галина, — голос деда Игната прозвучал твёрдо. — Присядь. Поговорим спокойно.
— Спокойно?! — она всплеснула руками. — Когда сын от меня отворачивается из-за этой...
— Галина Никодимовна, — Алла медленно поднялась. — Я устала. Устала извиняться за то, что я существую. Устала доказывать, что люблю вашего сына. Мы уедем. Снимем жильё. И всё.
— Вот видишь, папа?! — свекровь повернулась к старику. — Видишь, как она со мной разговаривает?! Выгоняет меня из жизни сына!
— Никто никого не выгоняет, — вмешалась тётя Васса, устраиваясь на диване. — Но, Галя, ты правда перегибаешь. Они взрослые люди. Пусть живут отдельно.
— А ты заткнись! — огрызнулась Галина Никодимовна. — Тебе-то что? У тебя детей нет, ты не поймёшь!
Тётя Васса сжала губы, и в её глазах мелькнуло что-то острое, болезненное.
— Детей нет, — тихо сказала она. — Но это не значит, что я не понимаю. Как раз понимаю лучше тебя: ты задушишь сына своей любовью.
— Как ты смеешь?!
Дед Игнат стукнул кулаком по столу так, что кружки подпрыгнули.
— Хватит! — гаркнул он. — Все сели и заткнулись!
Воцарилась тишина. Галина Никодимовна опустилась на стул, шумно дыша. Тётя Васса отвернулась к окну. Юра стоял, сжав руки в кулаки, и Алла видела, как напряжена каждая мышца его тела.
— Вот что я вам скажу, — начал дед Игнат. — Галя, ты моя дочь, и я тебя люблю. Но ты превратила материнство в войну. Юра и Алла — семья. Им нужно жить отдельно. И ты это примешь, хочешь ты того или нет.
— Папа...
— Не перебивай, — он поднял руку. — Степан сдаст им квартиру. Завтра я с ним созвонюсь. А ты, Галя, успокоишься и поймёшь: отпустить — не значит потерять.
Галина Никодимовна смотрела на отца широко распахнутыми глазами. Потом резко встала, схватила сумку.
— Хорошо, — процедила она сквозь зубы. — Живите, как хотите. Только не приходите потом жаловаться, когда всё развалится.
Она вылетела из квартиры, хлопнув дверью. Тётя Васса вздохнула, поднялась и молча последовала за ней.
Юра опустился на стул, закрыл лицо руками. Алла подошла, обняла его за плечи.
— Всё будет хорошо, — шепнула она, хотя сама в это не верила.
Дед Игнат налил себе чаю, посмотрел на молодых с грустной улыбкой.
— Теперь начнётся новый этап, — сказал он. — Готовьтесь. Галка просто так не сдастся.
Прошла неделя
Степан оказался приятным мужчиной лет семидесяти, с добрыми глазами и привычкой прихрамывать на левую ногу. Квартиру он показал сам — небольшую, но светлую, с окнами на юг. Мебель старая, зато всё необходимое есть.
— Пятнадцать тысяч в месяц, — сказал он. — Для внука Игната — как для родного. Коммуналку сами оплачиваете.
Алла и Юра переглянулись. Это было подъёмно. Едва, но подъёмно.
— Берём, — выдохнул Юра, и впервые за долгое время Алла увидела облегчение на его лице.
Они начали собирать вещи. Галина Никодимовна ходила по квартире с каменным лицом, демонстративно не разговаривая. Только один раз она не выдержала, когда Алла складывала одежду в коробку.
— Уходите, значит, — буркнула свекровь, стоя в дверях. — Бросаете меня одну.
— Мама, ты не одна, — устало ответил Юра. — Тётя Васса с тобой.
— Васса... — Галина Никодимовна поджала губы. — Она вообще странная в последнее время. То весь день на телефоне висит, то куда-то пропадает.
Алла не придала этому значения. Главное — они уезжали. Наконец-то.
В субботу утром они забрали последние коробки. Дед Игнат помог загрузить машину, хлопнул Юру по плечу.
— Молодец, внук. Так и надо.
Вечером позвонила Галина Никодимовна. Голос её дрожал так сильно, что Алла едва разобрала слова.
— Юра... Юра, приезжай... Немедленно!
Они примчались через двадцать минут. Галина Никодимовна сидела на полу в коридоре, растерянная, будто её ударили по голове. Комната тёти Вассы была распахнута настежь — пустая. Шкаф раскрыт, вещей нет. На столе валялась записка, написанная крупным неровным почерком:
«Галка, прости. Деньги мне нужнее. Уехала на юг, к Сеньке Воробьёву. Помнишь его? Он всегда меня любил, а не тебя. Квартиру продам — папка на меня оформил доверенность год назад, когда болел. Так что теперь она моя. Живи как хочешь. Васса».
Алла прочитала записку и похолодела. Юра вырвал бумагу из её рук, пробежал глазами.
— Как это — доверенность?! — он повернулся к матери. — Дед ей доверенность дал?!
Галина Никодимовна кивнула, утирая слёзы.
— Год назад... когда у него был инсульт... он не мог ничего делать сам... Васса сказала, что поможет с документами, с врачами... Я думала, она просто помогает...
— Господи, — Алла опустилась на диван. — Она же всё спланировала.
— Ещё и деньги забрала, — всхлипнула свекровь. — Я ей на хранение отдала... сто тысяч... на чёрный день... она сказала, у неё сейф надёжный...
Юра схватился за голову.
— Мам, как ты могла?!
— Я не знала! — взвыла Галина Никодимовна. — Она же сестра! Родная кровь!
Алла достала телефон, набрала номер деда Игната. Он ответил не сразу, голос был хриплый, усталый.
— Деда, это Алла. Вы знали, что тётя Васса забрала доверенность на квартиру?
Долгая пауза. Потом тяжёлый вздох.
— Знал, — признался старик. — Только не думал, что она так поступит. Васса всегда завидовала Гале. Я пытался быть справедливым к обеим, но... видимо, не получилось.
— Деда, что теперь делать?
— Оспаривать в суде, — просто сказал он. — Но это долго. Месяцы, может, годы. А пока... пока Гале негде жить получается.
Алла посмотрела на свекровь — та сидела скукоженная, постаревшая вдруг на десять лет. Вся её надменность, вся её агрессия испарились, осталась только испуганная женщина, которую предала родная сестра.
Юра провёл ладонью по лицу, посмотрел на жену. Алла увидела вопрос в его глазах и кивнула, хотя внутри всё сжалось.
— Мам, — сказал он тихо. — Поедешь с нами. В новую квартиру. Там диван раскладной есть.
Галина Никодимовна подняла голову, и Алла впервые увидела в её взгляде не злость, а благодарность.
— Вы... правда?
— Правда, — Алла присела рядом. — Но с условиями. Никаких скандалов. Никакого контроля. Мы — семья, а вы — гость. До тех пор, пока не решим вопрос с квартирой.
Свекровь кивнула, сглатывая слёзы.
— Я... я постараюсь. Обещаю.
Степан, узнав о ситуации, снизил арендную плату до двенадцати тысяч. «Игнат — мой друг, — сказал он. — А друзья в беде не бросают».
Они втроём переехали в маленькую однушку на Северном. Первые дни были странными, напряжёнными. Галина Никодимовна ходила тихо, почти не разговаривала, готовила и убирала, будто пыталась искупить все прежние грехи.
Однажды вечером она подошла к Алле, когда та мыла посуду.
— Я была неправа, — сказала свекровь, глядя в пол. — Прости меня. Я боялась остаться одна, и поэтому... поэтому вела себя как... чудовище.
Алла вытерла руки полотенцем, повернулась к ней.
— Я не святая, Галина Никодимовна. Я тоже говорила лишнее. Но давайте начнём сначала. Без войны.
Они обнялись — неловко, осторожно, но искренне.
Дед Игнат, узнав, что они живут вместе, только покачал головой и усмехнулся.
— Вот так всегда, — сказал он Юре. — Думаешь, жизнь идёт по плану, а она возьмёт и перевернёт всё вверх дном. Васька, конечно, подлая штучка оказалась. Но, знаешь, может, оно и к лучшему. Вы теперь друг друга лучше поймёте.
И правда. Когда пропала общая угроза в виде вечных скандалов, когда Галина Никодимовна стала не хозяйкой, а гостем, что-то изменилось. Она научилась спрашивать, а не требовать. Алла научилась слышать, а не только защищаться.
Полиция искала тётю Вассу, но та словно сквозь землю провалилась. Степан Воробьёв, к которому она, по слухам, уехала, уверял, что ничего не знает. Квартиру она продать не успела — дед Игнат подал в суд, и сделку заморозили.
А жизнь шла дальше. Маленькая квартирка на Северном стала домом — не идеальным, тесноватым, но настоящим. Тем, где люди учились прощать.