Глава 6. Сердце бури
Их маленькая победа оказалась горькой. Барьер, поставленный на ручеек, продержался всего три дня. На четвертое утро Артем, выглянув в окно, снова «увидел» ту самую черную нить, пробивающуюся сквозь свежую заплату из тишины. Она была тоньше, но упрямее.
— Так и будет, — безразлично констатировала Вера, когда он сообщил ей об этом. — Мы лечим симптомы. Пока живо ядро, рана будет сочиться. Мы можем ставить барьеры снова и снова, пока у нас не кончатся силы. А у него... у него его скорбь неиссякаема.
Они сидели за ее столом. В воздухе витало поражение. Артем в отчаянии сжал кулаки. После мига контроля, после ощущения собственной силы, снова чувствовать себя беспомощным было невыносимо.
— Что же нам делать? Мы не можем добраться до ядра. Оно в самом центре... этой реки. Один только контакт с ручейком едва не свел меня с ума.
— Есть способ, — медленно проговорила Вера, глядя на свои руки. — Но он опасен. Очень. Мы не будем ставить барьер снаружи. Мы войдем внутрь.
Артем почувствовал, как кровь стынет в его жилах.
— Внутрь? В эту... черную реку?
— Не физически. Энергетически. Наши сознания. Мы создадим общий кокон, щит из наших объединенных сил, и попробуем достичь того самого сердца. Узнать, что это. Понять его. Может быть, только тогда мы найдем способ его успокоить.
— Это безумие! Ты же сама говорила, что для таких, как я, контакт с пустотой смертелен!
— Для одинокого сознания — да. Но мы будем не одиноки. Ты будешь моими глазами, а я — твоим щитом. Мы будем одним целым. Если, конечно, ты доверишься мне настолько.
Он посмотрел на нее. На эту хрупкую с виду женщину, которая годами держала на своих плечах равновесие целого мира. Он видел в ее глазах ту же усталость, что и у него, но также и решимость. Решимость идти до конца.
Он кивнул.
— Я доверяю.
Подготовка была недолгой, но интенсивной. Они медитировали, синхронизируя дыхание и ритм биения сердец. Вера объясняла ему основы ментальной связи, того, что она называла «плетением кокона». Они должны были не просто идти рядом — их сознания должны были сплестись в единое, более прочное целое.
Когда сумерки сгустились, они снова вышли к зловещему кругу. На этот раз Вера принесла с собой маленький, почерневший от времени камертон. Он был сделан из странного, матового металла и не звенел, а лишь издавал едва слышный гул, который Артем чувствовал не ушами, а костями.
— Это якорь, — сказала она, втыкая камертон в землю на краю круга. — Он поможет нам не заблудиться и найти дорогу назад. Готов?
Артем лишь кивнул, горло пересохло от страха.
Они сели друг напротив друга, скрестив ноги, и соединили руки. Ладони Веры были холодными.
— Закрой глаза. Дыши со мной. Входи в мой ритм. И... отпусти.
Артем закрыл глаза и погрузился во тьму. Сначала он чувствовал только себя — бешено колотящееся сердце, дрожь в руках. Затем он начал подстраиваться под ее дыхание — ровное, глубокое, спокойное. Постепенно границы его «я» начали размываться. Он почувствовал чужую усталость, знакомый груз одиночества, стальную волю. Это была Вера. Ее сознание текло в него, а его — в нее. Это было странно, интимно и невыразимо пугающе.
И тогда они шагнули вперед.
Не физически. Их сцепленные тела оставались сидеть на земле. Но их объединенное сознание пересекло границу круга и нырнуло в черную реку.
Мгновенный шок. Артем закричал, но у него не было рта. Это был мир, сотканный из чистой, концентрированной боли. Давление было таким, что, казалось, вот-вот раздавит их ментальный кокон. Вокруг бушевали вихри из обрывков мыслей, обид, проклятий. Он видел лица — старые, изможденные, с горящими глазами фанатиков и страдальцев. Он слышал молитвы, превращающиеся в рыдания, и рыдания, застывающие в лед молчания.
— Держись! — мысленно услышал он голос Веры, но он звучал и внутри него самого. Он чувствовал, как ее сила обволакивает их, как щит, сдерживая натиск хаоса. Но щит трещал по швам. — Веди нас! Где ядро?
Артем заставил себя сфокусироваться. Его дар, его проклятие, стало здесь их единственным компасом. Он просеивал кошмарные образы, ища тот самый сгусток, ту самую точку притяжения. И он нашел его. Оно было не в геометрическом центре, а чуть в стороне, как настоящее сердце в груди. Оно пульсировало тем же ритмом, что и тот ручеек, но в тысячу раз мощнее.
— Туда! — он мысленно указал направление.
Они двинулись сквозь ад. Каждый сантиметр пути давался с невероятным трудом. Артем чувствовал, как силы Веры тают. Он чувствовал, как его собственное сознание начинает трещать, поглощая отраженную боль. Еще немного, и щит рухнет, и их индивидуальности растворятся в этом океане скорби навсегда.
Наконец, они достигли его.
Это была не точка. Это была... фигура. Силуэт человека, скрюченного в позе вечной мольбы или проклятия. Он был соткан из самой густой тьмы, и от него исходила та самая команда — призыв, полный гнева и тоски. Но теперь, находясь так близко, Артем смог разобрать его.
Это был не просто шепот. Это был диалог. Одинокий голос, разговаривающий сам с собой. Обрывки одной и той же истории, повторяющейся снова и снова.
«...не приняли... отринули... за веру... за обычай...»
«...сын... где мой сын?... отрекся... предал... ушел в новый мир...»
«...лес... один... холодно... не простил... не могу простить...»
И тут Артема осенило. Это была не просто неприкаянная душа. Это была душа, привязанная к миру не просто обидой, а невыполненным долгом. Неразрешенным конфликтом. Трагедией отца и сына.
— Он не может уйти, — мысленно сказал Артем Вере, делясь с ней открытием. — Он не простил своего сына. Он ждет его. Или хочет ему отомстить. Его боль — это не просто скорбь. Это неотпускание.
— Тогда нам не победить его силой, — мысленно ответила Вера, и ее «голос» звучал измученно. — Мы должны... мы должны дать ему то, чего он ждет.
— Но его сын давно умер!
— Его дух... его память... Она должна быть где-то здесь, в этом потоке. Найди его! Ищи не боль, а... любовь. Ненависть — это лишь ее изнанка. Ищи того, кого он не может забыть!
Артем, собрав остатки сил, снова настроил свое восприятие. Он игнорировал вихри ненависти и отчаяния, ища что-то иное. Что-то теплое. И он нашел. Крошечную, едва заметную золотую нить, запутавшуюся в черных водах. Нить сожаления. Любви. Тоски по отцу.
Он ухватился за нее и потянул.
И образ возник перед ними. Другой силуэт, прозрачный, слабый. Молодой человек в чужой, городской одежде. Его «взгляд» был полон слез.
В тот миг, когда два силуэта — отец и сын — увидели друг друга, черная река взревела. Гнев отца, столетия копившийся, обрушился на хрупкий образ сына. Но сын не сопротивлялся. Он просто протянул руки. И мысленно, без слов, произнес одно-единственное слово, которое столетиями тонуло в реке скорби:
«Прости...»
Все замерло.
Сердце бури, ядро тьмы, сжалось, а затем испустило тихий, протяжный вздох. Гнев не исчез, но из него ушла ярость. Он сменился бесконечной, всепоглощающей грустью. Черная река не исчезла — шрамы мира не заживают так быстро. Но ее течение замедлилось. Давление, давившее на них, ослабло.
— Пора уходить, — мысленно сказала Вера. — Сейчас.
Они рванулись назад, к якорю-камертону, чувствуя, как их ментальный кокон вот-вот рассыплется. Артем в последний раз оглянулся. Два силуэта, отец и сын, стояли друг против друга в центре утихающей бури. Они не слились в счастливом воссоединении. Они просто смотрели. И этого, возможно, было достаточно. Начать.
Они с силой вырвались из потока и «вторглись» обратно в свои тела. Артем рухнул навзничь, давясь рыданиями и воздухом. Его тело била дрожь, из глаз текли слезы. Рядом с ним Вера, бледная как смерть, тяжело дышала, уставившись в небо.
Он лежал и чувствовал пустоту. Но не ту, леденящую пустоту Ничто. А пустоту после бури. Тишину после битвы.
Он повернул голову и посмотрел на черный круг. Он все еще был там. Но теперь он был просто шрамом. Болезненным, но больше не смертельным. Сердце бури нашло свое успокоение.
Он посмотрел на Веру. Их взгляды встретились. Никто не сказал ни слова. Но в этом молчании было больше, чем во всех словах мира. Они вошли в ад и вернулись. Вместе.
И Артем понял, что его обучение закончено. Он больше не ученик. Он — Хранитель.