- Новый год в селе будете встречать, а деньги, что на развлечение решили с женой потратить, мне отдашь! – Голос матери по телефону был тонким и властным, как ущемленная сталь. Он впился в ухо Артему, заставив сжать трубку так, что кости побелели.
— Мам, мы все уже забронировали… Отель, билеты… – попытался он возразить, но его тут же оборвали.
— Отель! Билеты! – фыркнула она. – А я тут одна, на старом пепелище, под Новый год сиротой сижу. Ты мне эти деньги должен. За все. За твое детство, за мои недосыпы, за то, что одна тебя поднимала. Это твой долг.
Артем медленно опустился на стул на кухне их с Мариной уютной квартиры. За окном моросил противный ноябрьский дождь, отраженный в стекле, лицо было серым и усталым. «Долг. Вечный долг», – пронеслось у него в голове. Он всегда ощущал этот невидимый груз, эту веревку на шее, которую мать дергала каждый раз, когда ей требовалось внимание или деньги.
— Хорошо, мам, – выдавил он. – Я решу этот вопрос.
— Чтобы к пятнице деньги были на моей карте, – отчеканила она и бросила трубку.
В этот момент сзади послышались шаги. В дверном проеме стояла Марина, его жена. Ее лицо, обычно мягкое и улыбчивое, было искажено недоумением.
— Что случилось? Кто это был?
— Мама, – вздохнул Артем, отводя взгляд. – У нее… проблемы. Срочно нужны деньги. Большие. Те самые, что на поездку.
— Какие проблемы? – Марина подошла ближе, ее голос зазвенел. – Артем, мы год копили на это путешествие! На Мальдивы! Мы мечтали!
— Я знаю, знаю, – он провел рукой по лицу. – Но ты не понимаешь… Она одна. У нее никого нет. Она моя мать.
— Она твоя мать, которая успешно манипулирует тобой с тех пор, как ты научился говорить! – вспыхнула Марина. – Какие такие проблемы могут быть у нее в деревне, что требуют суммы, равной нашей поездке? Новый коровник купить?
— Не говори так о ней! – рывком встал Артем. – Ты не знаешь, через что она прошла!
— Я знаю, через что проходим мы! Каждый раз, когда у нас появляются планы, находится «срочная необходимость»! Я так больше не могу, Артем! Это уже не семья, это кабала!
Она развернулась и выбежала из кухни, хлопнув дверью в спальню. Артем остался один, с гудящей тишиной и чувством полнейшей беспомощности. Он любил Марину. Он ненавидел мать в такие моменты. Но бросить ее он не мог. Это было бы предательством всего, что в него вбили с детства. «Ты – моя опора, сынок. Мужчины в семье должны быть опорой». А он был единственным мужчиной в их маленькой, изломанной семье с тех пор, как отец ушел к другой, когда Артему было пять.
***
Решение пришло неожиданно и было столь же гнусным, сколь и логичным.
— Мы поедем к маме, – объявил он Марине вечером, глядя в тарелку с остывшим ужином.
Она подняла на него глаза, полные слез и ярости.
— Ты с ума сошел.
— Слушай, – начал он, заранее чувствуя вкус лжи на языке. – Мы сэкономим на отеле и билетах. Эти деньги я отдам маме. А Новый год… мы встретим в тишине, на природе. Это будет… романтично. По-другому.
— Романтично? – Марина горько рассмеялась. – В ее доме, где пахнет затхлостью и упреками? Где ты снова превращаешься в запуганного мальчишку? Нет, Артем. Я не поеду.
— Ты – моя жена. Мы должны быть вместе в праздник.
Это прозвучало как приговор. Марина смотрела на него, и вдруг в ее глазах что-то погасло. Она молча встала и пошла собирать чемодан. Артем знал, что она не поедет. Он и рассчитывал на это.
«Она побунтует, понервничает, но останется. Куда она денется?» – успокаивал он себя, но внутри все сжималось от предчувствия беды.
***
Марина не осталась. В день отъезда Артем застал квартиру пустой. На столе лежала записка: «Мне нужно побыть одной. Не ищи. С Новым годом».
Паника, острая и холодная, пронзила его. Он стал названивать ей, но телефон был выключен. Тогда, охваченный слепой яростью и страхом, он в одиночку поехал в деревню, к матери. Он вел машину на автопилоте, а в голове крутилась одна мысль: «Она не могла так поступить. Она вернется».
Деревня встретила его серым небом, припорошенным снегом, и удушающим спокойствием. Дом матери, старый, покосившийся сруб, стоял на отшибе.
— Приехал, – встретила его мать, Вера Степановна, на пороге. Ее лицо, изборожденное морщинами, выражало не радость, а скорее удовлетворение. – Одна? Бросила тебя, гордая? Я так и знала.
— Она приболела, – солгал Артем, занося чемодан в свою старую комнату, где на столе до сих пор стояла его школьная фотография.
— Приболела, – ехидно протянула мать. – Знаем мы эти городские болезни. От жиру бесится.
Вечер прошел в тягостном молчании. Артем пытался дозвониться до Марины, но безрезультатно. Он листал их общие фотографии на телефоне, и сердце его сжималось от боли. Он представлял, где она сейчас. С подругами? Одна в пустой квартире? А может… Нет, он не смел даже думать об этом.
Мысли его метались. «Я все сделал правильно. Я обязан был помочь матери. Марина просто не понимает, что такое семейный долг. Она эгоистка. Но почему же тогда мне так плохо? Почему я чувствую, что совершил непоправимую ошибку?»
— Что ты там копаешься в своем телефоне? – раздался голос матери из дверного проема. – Иди, помоги по хозяйству, дрова поколи. Мужиком будь, а не сопливым мальчишкой.
Он послушно пошел во двор. Морозный воздух обжег легкие. Каждый удар топора по полену был ударом по его собственным сомнениям, по его злости на себя, на мать, на весь мир.
***
Новогодняя ночь наступила серая и безрадостная. Они сидели за столом, накрытым старой скатертью, с дешевым салатом и селедкой под шубой. По телевизору шли поздравления, и смех дикторов звучал злой насмешкой.
— Ну, сынок, – подняла рюмку Вера Степановна, – без всяких там Мальдивов, зато по-честному. Свои, родные стены.
Артем молча кивнул. Он чувствовал себя в ловушке. Эти стены давили на него с детства. Он вспомнил, как мать кричала на него за разбитую чашку, как плакала ночами, вспоминая ушедшего отца, и как потом требовала от маленького Артема обещаний, что он никогда ее не бросит.
Вдруг зазвонил его телефон. Он рванулся к нему. На экране горело имя «Марина». Сердце заколотилось в груди.
— Алло? Марин? Где ты? – выпалил он.
В трубке послышался шум, похожий на ветер, и мужской голос, неразборчивый, а затем – сдавленный смех Марины. Тот смех, который раньше был для него музыкой.
— Марина? С кем ты? – закричал Артем.
Связь прервалась.
Он тут же перезвонил. Абонент недоступен.
— Что случилось? – спросила мать, и в ее глазах мелькнуло что-то, похожее на торжество.
— Это Марина… Она… с кем-то…
— А я чего говорила? – Вера Степановна хмыкнула и отхлебнула водки. – Нечего по таким тряпкам убиваться. Нашла себе развлечение на праздник, пока ты тут с матерью сидишь. Правильно делает. Жизнь одна.
Артем смотрел на нее, и вдруг пелена спала с его глаз. Он увидел не любящую мать, а одинокую, озлобленную женщину, которая сознательно топила его счастье, потому что сама его была разрушена. Она не хотела, чтобы он был счастлив без нее. Она хотела, чтобы он был таким же несчастным, как она.
— Ты… ты довольна? – тихо спросил он. – Ты добилась своего. Я здесь. Она, наверное, с другим. Все разрушено.
— Ничего не разрушено! – резко встала мать. – Все как и должно быть! Она тебе не пара! Ты мой сын! Мой! И ничей больше!
Этот крик, полный ненависти и собственничества, прозвучал как приговор. Артем встал и, не говоря ни слова, пошел собирать вещи.
— Куда ты? – закричала ему вслед мать. – В такую ночь? Я тебя одна растила! Я для тебя все! А она? Она тебе что?
Он обернулся на пороге. Впервые в жизни он смотрел на нее без страха, без жалости, только с холодным осознанием.
— Она – моя жена. А ты… ты просто моя мать. И сейчас я сделал выбор.
Он вышел в холодную новогоднюю ночь, хлопнув дверью. Снег кружился в темноте. Он сел в машину и поехал в город, не зная, что найдет. Но он знал одно: он не может потерять Марину. Он должен был бороться. За нее. За их общую жизнь. За себя.
***
Он мчался по темной заснеженной дороге, давя на газ, будто пытаясь убежать от самого себя. От своего малодушия, слепоты. От голоса матери, который продолжал звучать в его голове: «Мой! И ничей больше!»
«Что я наделал? – стучало в висках. – Я оттолкнул ее. Я сам загнал ее в объятия к другому. Кому?»
В голове лезли самые страшные картины. Коллега? Общий знакомый? Кто-то, кто был рядом, пока он копался в своем долге и жалости к матери? Он звонил снова и снова. Все тот же ледяной голос автоответчика.
***
Марина не была с другим. Она была одна. Сидела на полу в их темной гостиной, прижавшись спиной к батарее, и смотрела на мерцающую гирлянду на их первой общей елке. В руке она сжимала телефон, только что выключенный после того короткого, ужасного звонка.
Это был Сергей, ее старый друг. Он позвонил, чтобы поздравить с Новым годом, услышав в ее голосе слезы, пошутил, пытаясь разрядить обстановку. Этот смех, который услышал Артем, был нервной, истеричной реакцией на его же слова: «Марина, да брось ты этого маменькиного сынка, поехали к нам, компания собралась!»
Она отказала. Потому что даже сейчас, раздавленная и униженная, она любила своего мужа. И этот звонок, эта случайность были для нее оружием мести, которое она в итоге смогла применить. Она выключила телефон, чувствуя себя грязной. Но часть ее злорадствовала: «Пусть знает. Пусть помучается»
***
Артем ворвался в их квартиру под утро. Первое января. Воздух был пропитан тишиной и одиночеством.
— Марина!
Она вышла из спальни, бледная, с темными кругами под глазами. Она ждала этого. Ждала скандала, обвинений, ругани.
— Где ты была? С кем? – его голос сорвался на крик. Все его напряжение, страх и злость вырвались наружу.
— А тебе какое дело? – холодно ответила она. – Ты ведь был занят. Важными делами. Исполнением сыновьего долга.
— Я слышал мужской голос! Я слышал, как ты смеешься!
— Поздравляю. У тебя хороший слух. А теперь угадай, почему я смеялась? Потому что этот «мужской голос» предложил мне забыть про тебя и поехать праздновать. И знаешь что? Мне стало смешно. До истерики смешно. От того, насколько все это абсурдно.
Она подошла к нему вплотную, ее глаза горели.
— Ты бросил меня одну в Новый год ради того, чтобы сидеть и слушать, как твоя мать поливает меня грязью! Ты выбрал ее! Так получи свой выбор! Получай свои подозрения, свою ревность, свою боль! Хватит с меня быть второй на твоем празднике жизни!
— Я поехал, потому что это был шанс откупиться! – заорал Артем, хватая ее за плечи. – Деньги ей, тишина нам! Я думал о нас!
— Врешь! – вырвалась она. – Ты думал о себе! О том, как тебе удобнее, спокойнее, как не чувствовать себя виноватым перед ней! Ты никогда не думал о том, что твоя жена может быть не «удобной»! Что у нее могут быть свои чувства, свои обиды!
Слезы, наконец, хлынули из ее глаз. Она била его кулаками по груди, бессильно, срываясь на крик.
— Я так тебя ждала! Я думала, ты одумаешься, вернешься! А ты… ты звонил только тогда, когда решил, что я тебе изменила! Не чтобы извиниться! Не чтобы сказать, что любишь! Чтобы обвинить!
Артем отпустил ее. Он смотрел на ее искаженное болью лицо, и все его подозрения, вся ревность показались ему мелкими и ничтожными по сравнению с этой раной, которую он нанес ей сам.
— Прости, – прошептал он. – Марина, прости меня. Я идиот. Слепой, самовлюбленный идиот.
— Да, идиот, – рыдая, сползла она на пол. – Но я тоже. Я могла бы просто сказать тебе все. Но я решила помучить тебя. Мы оба превратились в каких-то монстров.
Он опустился рядом с ней, обнял ее замерзшие плечи. Она сначала сопротивлялась, потом обмякла и прижалась к нему, всхлипывая.
— Я уехал от нее. Навсегда. Я все сказал.
— Ты не мог сказать ей навсегда, – устало вытерла она слезы. – Она твоя мать. Но ты должен был выбрать, чья ты опора. Ее или моя. Ты не можешь быть столпом в двух разных домах, когда один из них трещит по швам.
Он знал, что она права. Битва только начиналась. Мать будет звонить, манипулировать, плакать. Придется выстраивать жесткие границы. Возможно, искать психолога. Это будет долгий и болезненный путь.
Но впервые за многие годы он смотрел в глаза своей жены и видел не упрек, а усталую надежду. Он выбрал. И этот выбор пах не затхлостью родительского дома, а слезами, болью и горьким запахом примирения. И это был его выбор. Его ответственность. Его жизнь.
***
Они просидели на полу до утра, в полной тишине, изредка прерываемой всхлипываниями Марины. Было ощущение, будто после урагана они вдвоем разгребают завалы, боясь пошевелиться, чтобы не обрушить то немногое, что уцелело.
— Я позвоню Сергею, — тихо сказала Марина, глядя в окно на розовеющее небо. — При тебе. Чтобы ты всё слышал.
Артем лишь кивнул, чувствуя ком стыда в горле. Он довел жену до того, что она теперь должна доказывать ему свою верность, как преступник — алиби.
Звонок был коротким. Марина, говоря дрожащим голосом, поблагодарила Сергея за поздравление и извинилась за вчерашнее. «Да нет, всё хорошо, — слышался из динамика озадаченный голос. — Просто позвони, если что. Пока».
— Доволен? — она опустила телефон.
— Прости, — снова выдохнул он. Это слово казалось таким жалким и ничего не значащим.
Вдруг зазвонил его собственный телефон. «МАМА». Вибрация прожужжала, как раскаленный шмель. Артем посмотрел на Марину. Она смотрела на него, и в ее глазах был не вызов, а усталое ожидание. Он взял трубку и нажал на громкую связь.
— Алло, мам.
— Ну что, нашел свою блудницу? — раздался ядовитый голос Веры Степановны. — Целуйся с ней, милуйся! А я тут одна, с давлением, чуть не умерла ночью! Никто даже стакан воды подать не может! Это ты до чего меня довел, неблагодарный!
Марина зажмурилась, будто от удара.
— Мама, хватит, — тихо, но твердо сказал Артем. Его сердце бешено колотилось. — У Марины не было никого. Ты слышишь? Никого. А твои слова… они были ужасны.
— Ага, конечно, нет никого! Врите вместе! Я всё знаю! Она тебя в грязь втоптала, а ты еще и оправдываешь! Лучше бы я тебя не рожала!
Артем сжал кулаки. Он видел, как побелела Марина. Это был момент истины. Стена или он.
— Мама, — его голос вдруг стал спокойным и невероятно усталым. — Если ты еще раз позвонишь и скажешь хоть одно оскорбительное слово в адрес моей жены, мы прекратим всякое общение. Я не буду звонить. Не буду приезжать. Не буду помогать. Ты останешся одна. По-настоящему. Это не угроза. Это мой выбор.
В трубке повисла гробовая тишина. Потом раздался всхлип, фальшивый и театральный.
— Так вот как… Угрожаешь родной матери? Ну что ж… Умру тогда… одна…
— Ты не умрешь, мама, — безжалостно парировал Артем. — Ты слишком сильная для этого. Ты просто останешься одна. И это будет твой выбор. Ты выбираешь свою гордость, а я выбираю свою семью.
Он положил трубку. Ладонь дрожала. В комнате снова воцарилась тишина, но теперь она была другой — напряженной, выстраданной.
Марина медленно поднялась и подошла к нему. Она не обняла его. Она просто взяла его дрожащую руку в свои холодные ладони.
— Спасибо, — прошептала она. — Но это только начало. Она не отстанет.
— Я знаю, — сказал он, глядя в ее глаза. — Но теперь я буду на твоей стороне. Всегда.
Они стояли посреди разгромленного праздника, держась за руки, как два уцелевших после кораблекрушения. Слезы, ругань, измена (пусть и мнимая) — всё это было. Но впереди была самая сложная часть — не взрыв, а долгое и мучительное восстановление. Восстановление доверия. Восстановление границ. Восстановление любви, которая, казалось, была растоптана в грязи деревенского двора и в пылу городской ссоры.
Но первый, самый страшный шаг, был сделан. Он выбрал. И теперь им предстояло жить с последствиями этого выбора. Вместе.
***
— Артём, родной, что у вас там случилось? — в её голосе была неподдельная тревога. — Сестра звонит, рыдает, говорит, ты её проклял, отрёкся от неё! Говорит, из-за Маринки твоей всё. Она же в больницу с гипертоническим кризом попала!
Лёд сжал его сердце. Манипуляция? Или правда? Он рассказал всё тёте Люде, которая всегда была голосом разума в их семье.
— Вера… она всегда была сложной, — вздохнула та в трубку. — После ухода твоего отца она в тебе всю свою жизнь сосредоточила. Это неправильно, грешно. Но ты, племяш, понимай: она не монстр. Она — сломанный человек. И криз у неё, может, и от злости, но давление — самое настоящее.
Артем почувствовал приступ тошноты. Он был в ловушке. С одной стороны — жена, которую он чуть не потерял из-за своей слабости. С другой — мать, возможно, при смерти. Он поделился этим с Мариной.
Она слушала молча, её лицо было каменным.
— Я поеду к ней, — сказал он наконец. — Один. Я должен убедиться, что она жива. И я должен сказать ей всё в лицо. При тебе я этого не смогу. Ты… ты простишь меня за это?
Марина долго смотрела на него.
— Поезжай, — тихо ответила она. — Но помни наш разговор. Помни свой выбор. Если ты там снова сломаешься… на этот раз я уйду по-настоящему. И уже не вернусь.
***
Больница в райцентре пахла хлоркой и безысходностью. Вера Степановна лежала на бледной простыне, маленькая и внезапно постаревшая. Увидев сына, она отвернулась к стене.
— Приехал… Жизнь отнять…
— Хватит, мама, — он сел на табурет рядом. Голос его был спокоен, но внутри всё дрожало. — Игра в больную жертву окончена. Врач сказал, криз был, но не смертельный. Ты себя довела. Своей злостью.
Она резко повернулась к нему, глаза горели лихорадочным блеском.
— А чем мне ещё себя доводить? Сыночек родной на пороге в Новый год оставил! Разучился любить совсем!
— Я РАЗУЧИЛСЯ ЛЮБИТЬ ПО-ТВОЕМУ*! — внезапно закричал Артем, и его голос прокатился по тихой палате. — По-твоему мнению, любовь — это позволять тебе топтать мою жизнь, мою жену, моё достоинство! Это не любовь, мама! Это рабство! Я твой сын, а не собственность! И Марина — моя жена! И мы будем вместе, несмотря на твои слёзы, твои кризы и твои угрозы умереть!
Он говорил, почти не дыша, выплёскивая годы накопленной боли. Он говорил о своём одиночестве в детстве, о её вечных упрёках, о деньгах, которые были не помощью, а платой за чувство вины.
Вера Степановна смотрела на него широко раскрытыми глазами. В них не было злости. Было что-то другое — шок, недоумение, будто она впервые увидела перед собой не мальчика, а взрослого мужчину.
— Ты… ты так со мной никогда… — прошептала она.
— Потому что я боялся! — голос его сломался. — Боялся, что ты перестанешь меня любить. Но теперь я понял — той любви, которой я боялся лишиться, никогда и не было. Была только жалость и контроль.
Он встал, его колени подкашивались.
— Я буду помогать тебе. Деньгами, если надо. Но на моих условиях. Ты больше никогда не будешь оскорблять мою жену. Ты примешь то, что мы — семья. Если сможешь — я буду приезжать. Если нет… — он сделал паузу, — … тогда прощай, мама.
Он вышел из палаты, не оглядываясь. Сзади не послышалось ни звука. Только гулкая тишина, тяжелее любых упрёков.
***
Дорога обратно в город была похожа на возвращение с войны. Он был измотан до глубины души, но впервые за много лет чувствовал, что дышит полной грудью, очищенным от той самой затхлости, которую так ненавидела Марина.
Он вернулся домой глубокой ночью. В прихожей горел свет. Марина спала на диване в гостиной, укрывшись пледом, рядом — пустая чашка чая. Она ждала его.
Он не стал её будить. Просто сел в кресло напротив и смотрел на неё. На её спокойное, уставшее лицо. На их сломанный, но всё ещё стоящий общий дом.
Он сделал свой выбор. И он понимал — это не финал, а только начало долгой и трудной работы. Работы над доверием, которое надо было заслуживать заново. Работы над выстраиванием новых, здоровых границ с матерью. И, самое главное, работы над собой.
Но впервые он не боялся этой работы. Потому что теперь он шёл по своему пути. И он был не один. Концовка была не счастливой, но честной. И в этой честности была своя, горькая и настоящая, надежда.
Читайте и другие наши истории:
У нас к вам, дорогие наши читатели, есть небольшая просьба: оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы быть в курсе последних новостей. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть небольшой ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера!)