Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 109
Квебек возник перед нами неожиданно, как место, которое не стремится понравиться приезжим, но всё равно неизбежно покоряет. Мы въехали в Старый город, и сразу стало ясно: канадская провинция живёт по своим вековым, основанным в самом начале XVII столетия правилам, не обращая внимания ни на машины, ни на торопливость XXI века. Каменные стены домов, потемневшие от влаги, стояли так близко к дороге, будто защищали что-то важное внутри; а резные деревянные ставни выглядели так, словно их вешали ещё мастеровые из числа первых французских поселенцев.
Улицы тянулись извилисто, местами сужаясь до такой степени, что казалось, будто два встречных автомобиля должны решать, кому из них уступать право протиснуться первому. Мощёная брусчатка блестела после дождя, как зеркало, в котором отражались теплые фонари и редкие прохожие. Их шаги отдавались лёгким эхом, будто город разговаривал с каждым, кто ступал по его камням.
Слева поднимались крутые кварталы, домики стояли уступами, как будто карабкались на холм, стараясь попасть ближе к небу. В окнах – мягкий свет, тёплый, уютный, совсем домашний, такой, который заставляет задуматься: «Кто в теремочке живёт? Какой наливает чай? Чему смеётся? Кого ждёт?» И от этих мыслей становилось чуть горько – словно я заглядываю в чужую жизнь, понятную и простую, в то время как моя изобилует неожиданными поворотами и кажется неустроенной.
Французские вывески бросались в глаза на каждом шагу: boulangerie, fleuriste, librairie. Казалось, попала не в Канаду, а в маленькую европейскую столицу, только более северную, суровую, где воздух холоднее, а люди говорят тише, чтобы тепло не расходовать напрасно. Над городом висел запах – смесь влажного камня, жареных каштанов у уличных лавочек, свежего хлеба и лёгкого ветра с реки Святого Лаврентия.
Дома были будто собраны из разных эпох. Какие-то – с черепичными крышами и резными коньками, другие – строгие, прямоугольные, со сланцевыми кровлями и коваными балкончиками, на которых висели корзины с бархатными цветами. Иногда попадались целые каменные арки, словно остатки древних ворот, через которые проходили когда-то кирасиры в плащах, оставляя на мостовой следы мокрых подошв.
Повернув за очередной угол, мы попали на улицу, где фонари стояли очень часто. Даже в самой тёмной ночи, наверное, кажется, что тут вечный вечер, золотой и мягкий. Ехать по ней хотелось медленно, почти церемонно, чтобы не спугнуть размеренный ритм местной жизни. Именно такие переулки любят художники: тихие, узкие, полные света и тени, где каждая мелочь – от потёртого порога до старой медной ручки двери – дышит историей.
Город вёл себя так, будто наблюдал за мной – расспрашивал, взвешивал. Он не распахивался настежь, как делают это шумные мегаполисы; напротив, держал дистанцию, словно ждал, пойму ли его атмосферу. И чем дальше мы ехали, тем сильнее во мне поднималось странное чувство: будто я пришла к чему-то неизбежному, давно написанному в чьём-то дневнике, но только сейчас открываемому.
Так мы и добрались до тихой улицы, где дома стояли чуть дальше друг от друга, а деревья нависали над дорогой усталыми стражами. Вдали виднелся старый колокольный шпиль, тонкий, как игла, пронзающая небо, на фоне которого дом моей матери выглядел маленьким. В этот момент я впервые ощутила: Квебек не просто город. Это место, где прошлое не ушло, а стоит рядом, смотрит и тихо ждёт, когда ты решишь войти в его двери.
– Нам сюда, – сказала Снежана, указывая рукой.
Мы свернули на узкую, залитую дневным светом улицу. Лучи солнца играли на тротуаре, воздух был пропитан свежестью растений и запахом свежеиспечённого хлеба из соседней булочной. Остановились около небольшого уютного дома, укрывшегося за деревьями.
– Вот и всё, Алина, – сказала Снежана. – Мы приехали.
Я вышла из машины, и сердце забилось так сильно, что казалось, если рядом кто окажется, обязательно услышит. Вот дом, в котором живёт моя мать – женщина, что дала мне жизнь и исчезла из неё навсегда.
– Ты останешься в машине, Снежик, – сказала я, пытаясь придать голосу твёрдость. – Это моя встреча.
– Хорошо, – кивнула она. – Если что, буду рядом.
Я подошла к двери и нажала на кнопку. Звонок прозвучал звонко, разрывая дневную тишину. Дверь спустя несколько секунд приоткрылась, и на пороге появился молодой мужчина лет двадцати восьми. Его приятное лицо, в котором я безо всякого труда уловила некоторое сходство с моим собственным, – такие же скулы, нос, даже брови, – было спокойным. Светло-карие глаза внимательно изучали меня, волосы цвета тёмного шоколада слегка растрёпаны. Он был в простой рубашке и джинсах.
– Здравствуйте, – сказала я, теребя ремень сумочки.
– Добрый день. Вы ко мне? – спросил он на французском.
– Меня зовут Алина Романовская, я прилетела из Москвы, – ответила я по-английски, стараясь держать голос ровным. – Вы меня понимаете?
– Да, конечно, – он тут же перешёл на понятный мне язык, на лице отобразилось лёгкое удивление.
– Я ищу Флоранс Ле Дриан, – сказала, как в ледяную воду прыгнула.
Он на мгновение задумался, и в его глазах мелькнуло сожаление.
– Флоранс? Её… нет. Мама умерла месяц назад, – сказал он тихо с горечью. – Острый сердечный приступ.
Я замерла, словно ледяной дождь прошёл по телу. Или земля под ногами рассыпалась, вышвырнув меня в открытый космос.
– Умерла… – выдохнула в шоке.
– А вы ей кто? – спросил он, изучая меня взглядом, в котором сквозило что-то большее – подозрение, может, и тревога.
– Просто… давняя знакомая по интернету, – солгала в ответ. – Мы общались на одном кулинарном форуме. Я прилетела в Канаду по работе, хотела пообщаться с Флоранс лично, она обещала мне показать, как готовится… ну, уже неважно. Скажите, а где она похоронена? Мне бы хотелось почтить её память.
– На кладбище Сен-Шарбон.
Я была слишком ошарашена, чтобы спросить больше. Вместо этого замолчала, чувствуя, как за дверью ускользает последняя надежда на объяснения, на хоть какую-то связь с прошлым, которое так долго пыталась найти.
– Спасибо, – сказала я наконец, шагнув назад.
– Пожалуйста, – он кивнул, и дверь тихо захлопнулась, оставив меня одну на пороге чужого дома и жизни. Сердце стучало в ушах, будто пытаясь заглушить слова, которые только что прозвучали. Месяц назад… Умерла. Как это возможно? Я думала, что вот-вот увижу её, услышу голос… Теперь остались только пустота и холод. Внутри всё сжалось узлом, горьким и тяжёлым, – судьба отняла у меня кусок души.
Растерянность накрыла волной. Как так получилось, что я всю жизнь искала её, и теперь, когда наконец стояла на пороге, оказалось, что совсем немного опоздала? Я стояла, словно в ловушке, между прошлым, которого никогда не знала, и настоящим, которое оказалось жестоким и безжалостным.
Взгляд молодого мужчины, его вопросы и слова – всё это переплеталось в голове как незаконченная мелодия, которую побоялась услышать до конца. Он – мой единоутробный брат, это понятно. Где-то есть еще. То ли брат, то ли сестра, уже не помню. Горе оказалось тихим и холодным, как снег на вершинах гор, мимо которых мы проезжали. Оно не давало ни сил плакать, ни сил бежать. Просто сидело в груди, сжимая сердце, не позволяя свободно дышать.
Я медленно повернулась и шагнула к машине. Снежана посмотрела на меня с тревогой, её глаза мгновенно наполнились вопросами.
– Алина, ну что? Что случилось? – голос помощницы прозвучал с нотками испуга.
Я собрала в кулак последние силы, чтобы произнести то, что ломало меня изнутри:
– Мама… она умерла. Месяц назад. Острый сердечный приступ. Похоронили её на кладбище Сен-Шарбон.
Снежана безмолвно сжала мою руку, её пальцы стали крепче, словно хотела передать хоть часть своей силы. В глазах застыла искренняя печаль и сострадание.
– Ох, Алина… Мне так жаль. Я не знаю, что сказать. Это ужасно. Ты справишься, я с тобой, – голос её дрожал, как будто сама она не верила, что может помочь.
В салоне опустилась гнетущая тишина, все слова бессильны перед такой болью.
– Нужно поехать на кладбище, – наконец выдохнула я, – хочу навестить её могилу. Это единственное, что осталось.
Снежана кивнула, не отводя взгляда:
– Конечно, поедем. Сейчас проложу маршрут. Хочешь, я за руль сяду?
– Да, пожалуйста.
Мы поменялись местами. Выехали на дорогу, и через несколько минут свернули к кладбищу. Сен-Шарбон растянулось на холме, окружённое вековыми дубами и клёнами, их листья тихо шуршали на ветру. Узкие каменные дорожки вились меж рядов надгробий, выложенные старым булыжником, блестевшим под солнечными лучами. Каждый памятник был, как маленькая история: затёртые имена, искусно вырезанные символы, увядающие букеты – всё это складывалось в общую картину горя и памяти.
Мы остановились у забора, потом пошли искать смотрителя. Наконец, неподалёку медленно шагал пожилой мужчина. Он был невысокого роста, с густой седой бородой и глазами, в которых сквозила мудрость и усталость многих лет. Его потертая куртка и выцветшие брюки говорили о простом труде, что он делал здесь каждый день.
– Извините, – обратилась я к нему, пытаясь скрыть дрожь в голосе, – мы ищем могилу Флоранс Ле Дриан. Она умерла месяц назад. Не подскажете, где её найти?
Мужчина задумался, а потом указал рукой:
– В третьем ряду справа от входа, под большим клёном. Не промахнётесь.
Мы поблагодарили его и пошли по указанному пути. Передо мной открылась простая могила – каменный крест с выбитой на нём надписью. Я аккуратно положила у его подножия белые хризантемы. Сердце сжалось. Тогда, как только ветер слегка коснулся моих волос, слёзы прорвались через все преграды – тихие, болезненные, освободительные.
Я позволила себе плакать – так, как не позволяла давно. Это были не просто слёзы, а боль, что копилась годами, прощальный крик души, который наконец выплеснулся наружу.
Ветер шептал среди деревьев, листья плавно опадали на землю, и казалось, что весь мир замер в этом мгновении скорби и памяти, разделяя со мной утрату и давая хрупкую надежду на то, что боль когда-нибудь утихнет.
Стоя у могилы, я чувствовала, как внутри всё раскалывается на тысячу осколков – горе, растерянность, страшное чувство утраты и какой-то невыносимый груз вины. В голове не укладывалось, как так – мама, которую никогда не видела, умерла. Вспомнилось её лицо с фотографии, найденной в интернете. Молодая красивая женщина, с которой у меня не было ни единого разговора, ни теплого слова, только тени и вопросы без ответов. А теперь передо мной могила.
Могу, конечно, вернуться к тому дому, поговорить с братом, узнать, как всё было. Но что от этого изменится? Нельзя ломать его жизнь, врываться в судьбу. Я чужая в здешнем мире, такой навсегда и останусь. Пора возвращаться в Москву, к своей жизни, к тем людям и месту, где меня ждут, даже если я сама пока не знаю, что там будет. Там мой дом.
Я отвернулась от могилы, и слёзы снова катились по щекам. Но в этот момент была и лёгкость – тяжёлое бремя стало чуть легче. Надо ехать дальше, вперед, туда, где меня ждёт моя собственная жизнь, какой бы она ни станет.