Тишина в квартире была почти осязаемой. Лена любила её, эту утреннюю, звенящую тишину, когда мир за окном ещё только просыпался, а в её маленьком, но идеально устроенном мирке царил абсолютный покой. Она провела ладонью по прохладной столешнице из искусственного камня, которую они с Олегом выбирали три месяца. Каждая вещь здесь была на своём месте, каждая деталь была результатом компромисса, долгого обсуждения или её личной, маленькой победы. Эта квартира была её крепостью, её гнездом, которое она свила с такой любовью и тщательностью.
Она помнила, как всё начиналось. Бабушкина дача, старенькая, с покосившимся забором и яблонями, которые уже почти не плодоносили. Продать её было всё равно что оторвать кусок сердца. Там прошло её детство, там пахло сырой землёй после дождя и печёными яблоками. Но выбора не было. Их с Олегом зарплат хватало на жизнь, на отпуск в Анапе раз в два года, но никак не на первый взнос по ипотеке в столице. И вот, продав те шесть соток памяти, она принесла деньги, завёрнутые в простое полотенце, и положила их перед мужем. Он тогда обнял её и сказал: «Ленка, это будет твой дом. В первую очередь — твой».
Она тогда поверила. И пять лет обустраивала этот дом, выплачивая ипотеку, откладывая каждую копейку на новый диван или тот самый светильник в прихожую. Олег был хорошим мужем. Добрым, работящим, но мягким. Слишком мягким, когда дело касалось его матери, Тамары Павловны. Для него мама была святой, женщиной, которая одна его подняла, и любой её каприз воспринимался как закон. Лена это принимала. До поры до времени.
Всё изменилось месяц назад, со звонка из Воронежа. Тамара Павловна весёлым, не терпящим возражений голосом сообщила, что продала свою трёхкомнатную квартиру. «Зачем мне одной такие хоромы, деточки? Возраст уже не тот, убираться тяжело. Поближе к вам переберусь, к сыну, к внукам будущим. Помогать буду».
У Лены тогда похолодело внутри. «Поближе» оказалось не соседним районом и даже не съёмной квартирой. «Я пока у вас поживу, пару месяцев, — щебетала свекровь. — Осмотрюсь, выберу себе уютное гнёздышко. Не в тесноте, да не в обиде, правда ведь?»
Олег тогда посмотрел на Лену умоляющими глазами. «Лен, ну это же мама. На пару месяцев всего. Мы же не можем её на улицу выгнать».
И Лена снова уступила. Она сама застелила диван в гостиной, освободила полку в шкафу, купила новые тапочки. Первую неделю всё было даже неплохо. Тамара Павловна привезла с собой воронежских гостинцев, пекла пироги и рассказывала смешные истории из молодости Олега. Но очень скоро «гостья» начала превращаться в хозяйку.
Сначала её любимая чашка с васильками была переставлена с видного места вглубь полки, потому что «не из сервиза, портит весь вид». Потом её фирменная запеканка была раскритикована за «излишнюю жирность». «Я твоего отца всегда диетическим кормила, вот и дожил до седин здоровым», — поучала она, хотя отец Олега умер в пятьдесят два от инфаркта.
Лена молчала. Сжимала зубы и молчала. Она видела, как Олег мучается, разрываясь между двух огней, и жалела его. Она говорила себе, что нужно потерпеть. Всего пара месяцев.
Но месяцы шли, а поиски «уютного гнёздышка» так и не начинались. Вместо этого Тамара Павловна начала активно интересоваться их финансами. Она невзначай заглядывала в чеки из магазина, цокала языком, видя цену на сыр, и вздыхала, когда Лена покупала себе новый крем.
— Деньги нужно вкладывать, а не на ветер бросать, — заявила она однажды вечером, когда Олег ушёл в магазин. — Вот у меня сейчас сумма приличная на руках. Лежит мёртвым грузом. А могла бы работать.
— Мы и так работаем, Тамара Павловна, — вежливо ответила Лена, помешивая суп.
— Да что вы там работаете! Копейки! Я о серьёзном вложении говорю. Вот квартира ваша… хорошая. Но маленькая. Двушка. А родится ребёнок — и куда? Друг у друга на головах сидеть будете?
Лена напряглась. Разговор явно сворачивал на опасную тропу.
— Нам пока хватает.
— Пока! — фыркнула свекровь. — А думать надо наперёд! У меня есть идея. Мы продаём эту квартиру, добавляем мои деньги и покупаем большой дом за городом! С садом, с огородом! Воздух свежий! И Витеньке моему, младшенькому, поможем. Ему же тоже где-то жить надо. Купим ему однушку на окраине, пусть парень жизнь начинает. Семья — это главное! Нужно друг другу помогать.
Лена медленно поставила половник на подставку. Она посмотрела на свекровь, на её лицо, раскрасневшееся от энтузиазма, и поняла, что это не просто предложение. Это был готовый план, в котором ей отводилась роль молчаливого исполнителя.
— Тамара Павловна, мы не будем продавать эту квартиру, — сказала она так тихо, что сама удивилась своему спокойствию.
— Это ещё почему? — искренне изумилась свекровь.
— Потому что это моя квартира. Я вложила в неё деньги от продажи бабушкиной дачи. Это был первый взнос. Мы с Олегом пять лет платим ипотеку. Это наш дом.
Тамара Павловна нахмурилась. Маска добродушной простушки начала сползать с её лица.
— Что значит «твоя»? Ты жена моего сына. Всё, что у вас есть, — общее. Семейное.
— Я не спорю. Но решение о продаже мы будем принимать вместе с Олегом. И мы его уже приняли. Мы ничего не продаём.
В этот момент вернулся Олег. Он сразу почувствовал напряжение, повисшее на кухне, густое, как кисель.
— Что-то случилось? — спросил он, ставя пакеты на пол.
— А ты спроси у своей жены! — подбоченилась Тамара Павловна. — Она тут, оказывается, у нас единоличная хозяйка! Своё-чужое делит! Я вам предлагаю жизнь улучшить, из этой конуры переехать в просторный дом, а она мне что заявляет? «Это моя квартира»!
Олег растерянно посмотрел на Лену.
— Лен, что такое? Мама же как лучше хочет.
— Как лучше для кого, Олег? — Лена посмотрела прямо на мужа. — Для твоего брата Вити, которому нужна однушка? Для нас с тобой, чтобы мы жили за городом, откуда до моей работы добираться два часа? Или для твоей мамы, чтобы она устроила свою жизнь за наш счёт?
Лицо Тамары Павловны побагровело.
— Да как ты смеешь! Неблагодарная! Я сына вырастила, ночей не спала, а ты… ты его против родной матери настраиваешь! Квартира ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ! — пришла она в ярость. — В браке нет «твоего» и «моего»! Или ты ЗАБЫЛА?!
— Я ничего не забыла, Тамара Павловна, — голос Лены обрёл стальные нотки. — Я помню каждый гвоздь, который мы сюда забили. Каждую бессонную ночь, когда я подрабатывала переводами, чтобы досрочно погасить часть кредита. А вы, извините, что помните?
— Я помню, что мой сын в эту квартиру вкладывается не меньше твоего! — не унималась свекровь.
— Конечно, — кивнула Лена. — И я ему за это благодарна. Мы партнёры. Но вы — здесь гостья.
Последнее слово она произнесла тихо, но оно прозвучало как выстрел. Тамара Павловна замолчала, тяжело дыша. Олег, бледный, метался взглядом от матери к жене.
— Мам, Лен, ну давайте не будем… Давайте успокоимся, поужинаем…
— Я с ней за один стол не сяду! — отрезала Тамара Павловна и, развернувшись, гордо удалилась в гостиную, хлопнув дверью.
Вечер прошёл в гнетущей тишине. Олег пытался что-то говорить, как-то сгладить ситуацию, но Лена отвечала односложно. Она чувствовала себя преданной. Не свекровью — от неё она ничего другого и не ждала. Мужем. Его молчание, его попытка «успокоить всех» были для неё знаком того, что в этой битве она одна.
Ночью она долго не могла уснуть. Олег спал рядом, тихо посапывая. А она смотрела в потолок и думала. Думала о том, что крепость, которую она так старательно строила, дала трещину. И враг был уже внутри.
На следующий день Тамара Павловна начала действовать. Она перестала разговаривать с Леной напрямую, обращаясь к ней исключительно через сына, даже если они сидели в одной комнате. «Олежек, скажи своей жене, чтобы убрала свои баночки с полки в ванной, мне некуда поставить свой лечебный шампунь». «Олежек, передай ей, что борщ сегодня пересолен».
Олег передавал. Смущаясь, краснея, но передавал. А Лена молча выполняла. Она решила взять паузу, дать ситуации остыть. Она надеялась, что муж опомнится, поговорит с матерью, и всё вернётся на круги своя. Но она ошиблась.
Через неделю в их квартире появился новый предмет интерьера. Вернувшись с работы, Лена увидела в гостиной на окне новую штору. Вернее, не штору, а чудовищный, помпезный тюль с золотистыми вензелями и тяжёлыми кистями. Он совершенно не вписывался в их минималистичный скандинавский стиль и выглядел как цыганский барон на приёме у английской королевы.
— Это что? — тихо спросила она у Олега, который сидел на диване, уткнувшись в телефон.
— А, это… Мама купила. Сказала, что наши шторы слишком простые, «как в больнице». Решила уюта добавить.
— Уюта? Олег, это же кошмар!
В этот момент из кухни вышла Тамара Павловна, сияя от гордости.
— Ну как, Леночка? Нравится? Это из моего воронежского гарнитура. Я его с собой привезла, думала, на дачу куда-нибудь. А потом смотрю — окошко у вас такое голое, неуютное. Вот, решила вам красоту навести. Не благодари.
Лена посмотрела на мужа. В его глазах была мольба: «Пожалуйста, промолчи». И она промолчала. Но в этот вечер она впервые не почувствовала себя хозяйкой в собственном доме. Этот тюль был флагом, водружённым на завоёванной территории.
Дальше — больше. Тамара Павловна, видимо, решила, что раз ей не удалось провернуть большую сделку, она будет отвоёвывать пространство по частям. В прихожей появился старый комод, пахнущий нафталином, который загородил проход. На кухне — её коллекция расписных тарелок, вытеснившая лаконичную белую посуду Лены. Квартира медленно, но верно превращалась в филиал воронежского музея быта.
Лена пыталась говорить с Олегом.
— Олег, я так больше не могу. Это наш дом, а не её. Она переставляет мои вещи, критикует мою еду, вешает свои шторы!
— Лен, ну потерпи, — вздыхал он. — Она пожилой человек. Ей скучно. Она так проявляет заботу.
— Это не забота, Олег! Это захват! Она проверяет, как далеко может зайти. И пока ты ей позволяешь, она будет идти всё дальше и дальше.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я родную мать выгнал?
— Я хочу, чтобы ты установил границы. Чтобы ты объяснил ей, что она здесь в гостях. Что это наш дом, и правила здесь устанавливаем мы.
Но Олег не мог. Каждая попытка поговорить с матерью заканчивалась скандалом, слезами и обвинениями в неблагодарности. Тамара Павловна была гениальной актрисой. Она хваталась за сердце, пила валокордин и жалостливо смотрела на сына, который тут же сдавался.
Точкой невозврата стал день, когда Лена, вернувшись домой раньше обычного, застала в своей квартире посторонних людей. Мужчина и женщина в строгих костюмах ходили по комнатам, что-то измеряли рулеткой, а Тамара Павловна водила их, как экскурсовод.
— А вот здесь у нас солнечная сторона, — бодро вещала она. — Балкончик можно утеплить, будет прекрасный кабинет.
— Что здесь происходит? — голос Лены был ледяным.
Все трое обернулись. На лице свекрови не дрогнул ни один мускул.
— А, Леночка, ты уже дома! А это риелторы. Мои знакомые. Я их попросила просто оценить квартирку. Для себя, чисто из интереса. Рынок же сейчас такой нестабильный…
Женщина-риелтор смутилась, мужчина спрятал рулетку.
— Извините, нам сказали, что собственники в курсе…
— Теперь в курсе, — отрезала Лена. — Оценка закончена. Всего доброго.
Она открыла входную дверь и стояла, глядя на непрошеных гостей, пока они, бормоча извинения, не вышли на лестничную площадку. Затем она закрыла дверь на замок и повернулась к свекрови.
— Вы что себе позволяете?
— А что я такого сделала? — Тамара Павловна пошла в наступление. — Я просто поинтересовалась! Может, вы бы и сами потом спасибо сказали, если бы я вам выгодный вариант нашла!
— Я вас просила искать варианты? Я вас просила приводить в мой дом чужих людей без моего ведома?!
— Опять «твой дом»! — взвизгнула свекровь. — Уймись ты уже! Нет тут ничего твоего!
В этот момент в замке повернулся ключ, и вошёл Олег. Он замер на пороге, увидев два разъярённых женских лица.
— Что опять случилось?
— Твоя мать привела риелторов оценивать нашу квартиру для продажи! — выпалила Лена.
Олег посмотрел на мать. Та, не моргнув глазом, парировала:
— Я просто хотела помочь! Узнать цену! Олежек, ну ты же сам говорил, что надо расширяться! Я же для вас стараюсь, для семьи!
Олег перевёл взгляд на Лену. И в этот момент она поняла, что сейчас всё решится. Сейчас он либо встанет на её сторону, либо она потеряет не только дом, но и мужа.
— Мам, — начал он медленно, подбирая слова. — Лена права. Ты не должна была этого делать без нас. Это… это неправильно.
Тамара Павловна ахнула, будто её ударили.
— И ты туда же? И ты против меня? Я для вас всё, а вы…
Она не договорила. Схватившись за сердце, она начала медленно оседать на пол.
— Мама! — Олег бросился к ней.
Дальше всё было как в тумане. «Скорая», врачи, диагноз — гипертонический криз. Тамару Павловну увезли в больницу. Олег поехал с ней. Лена осталась одна в квартире, которая вдруг стала чужой и гулкой. На окне висел уродливый тюль, в прихожей стоял нафталиновый комод, а на душе было так мерзко, что хотелось выть.
Олег вернулся под утро, серый и измученный.
— С мамой всё в порядке. Давление сбили, пару дней подержат и выпишут.
Он сел на кухне и закрыл лицо руками.
— Лен, прости её. Она не со зла. Она просто… она такая. Привыкла всё контролировать.
— Олег, дело не в ней. Дело в тебе, — тихо сказала Лена. — Я не могу так больше жить. Я не могу каждый день воевать за право дышать в собственном доме. Ты должен выбрать.
— Что значит «выбрать»? — он поднял на неё усталые глаза. — Ты предлагаешь мне выбрать между матерью и женой?
— Я предлагаю тебе выбрать, какую жизнь ты хочешь. Жизнь, где решения принимаем мы вдвоём, или жизнь, где всем заправляет твоя мама. Если второе — то, боюсь, в этой жизни для меня нет места.
Он долго молчал, глядя в одну точку. Потом встал, подошёл к окну в гостиной, рывком сорвал ненавистный тюль и бросил его на пол.
— Хорошо, — сказал он глухо. — Я поговорю с ней. Когда её выпишут. Она не будет больше жить с нами. Я сниму ей квартиру рядом. Буду навещать, помогать. Но здесь… здесь наш дом. Твой и мой.
Лена смотрела на него, и в её сердце впервые за долгое время шевельнулась надежда. Может быть, ещё не всё потеряно.
Когда Тамару Павловну выписали, Олег выполнил своё обещание. Он снял для неё уютную однокомнатную квартиру в соседнем доме. Разговор был тяжёлым. Были и слёзы, и обвинения, и новые приступы «сердечной недостаточности». Но в этот раз Олег был твёрд. Он перевёз её вещи, купил продукты, настроил телевизор.
— Мам, я тебя люблю. И всегда буду рядом. Но моя семья — это Лена. И жить мы будем отдельно. Так будет лучше для всех.
Тамара Павловна, поняв, что манипуляции больше не работают, замолчала и приняла ситуацию с видом оскорблённой королевы.
В тот вечер, когда они с Олегом вернулись в свою квартиру, Лена почувствовала, как с плеч упал тяжёлый груз. В доме снова воцарилась тишина. Но это была уже другая тишина. Не звенящая и хрупкая, а плотная, уверенная. Тишина отвоёванного мира.
Она подошла к комоду в прихожей, на котором стояла шкатулка с её старыми фотографиями. Там была и карточка с той самой дачи — маленькая Лена в панамке сидит под яблоней. Она достала её, смахнула несуществующую пылинку. Олег подошёл сзади и обнял её за плечи.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Я был слеп.
— Главное, что ты прозрел, — ответила она, не оборачиваясь.
Она поставила фотографию на самое видное место. Теперь её крепость была в безопасности. Она выдержала осаду. И впервые за долгие месяцы Лена почувствовала себя дома. По-настоящему дома.