НАЧАЛО
Несмотря на то, что Анна, выпучив глаза, смотрела по сторонам, она не сразу догадалась, куда они едут.
Все вокруг вызывало у нее восторг и ужас одновременно. Какому историку выпадет шанс своими глазами увидеть эпоху, про которую было читано столько книг? Она словно попала внутрь хроники, как Алиса провалилась в таинственный лаз, где все, от извозчика с желтыми от табака усами до толстых баб, торгующих домашним барахлом на самой кромке мощной булыжниками мостовой, по которой ездил, не соблюдая никаких правил, старинный транспорт, выглядело совсем не так, как она себе представляла.
Прошлое всегда кажется черно-белым. Особенно страшные, кровавые его времена. Например, Анна и мысли допустить не могла, что во период Великой Отечественной войны были солнечные дни. Какое солнце, когда вокруг такое? Но это же обман, иллюзия?
Революционную Россию Анна видела в коричневый красках. Очевидно, виной тому выцветшие архивные фотографии. А еще статьи, посвящённые быту россиян 1917-го года — жители обеих столиц предпочитали темные тона в одежде, а строгие покрои сменили яркий и романтичный19-й век.
И смех. Анна даже вздрогнула, услышав на улице смех. Громкий, раскатистый, как звон колокола к вечерне. Как можно смеяться, когда война? Когда вот-вот рухнет великая Империя, а на ее руинах будут плясать черти кровавый свой танец?
Ничего подобного. Город жил. Люди жили: торговали, спорили, влюблялись, смеялись, надеялись, плакали, хоронили, рожали, обменивались последними новостями на рынках и кухнях, а вокруг уже отчётливо пахло кровью и порохом. Привыкли они что ли к этому запаху? Или его чувствует только знающая все наперед Анна.
Или это воображение, как и в случае со Светланой Леопольдовной играло с ней?
— Впервые в столице?
— Что?
Игорь, в одном жилите— его пиджак по-прежнему согревал Анну — чуть ежился от холода, но украдкой с интересом рассматривал свою спутницу.
— Я спрашиваю, вы впервые в Петрограде? Забавно, — ответил он сам себе. — Я думал никогда не привыкну к новому названию. И вот, пожалуйста. С языка само сорвалось.
— С чего вы взяли? — Анна вспомнила, что ее родители тоже долго называли Петербург Ленинградом.
Он неопределённо пожал плечами.
— Вы смотрите так… так, — он подбирал слова.
— Жадно? — подсказала она, раскрывая свои эмоции.
— Да, верно, — Игорь кивнул. — Жадно. Как будто вам еще не надоело жить.
— А вам? — удивилась Анна. — Вам надоело?
Игорь неожиданно расхохотался.
— О, нет. Мне точно нет. Просто апатия к жизни и мысли о смерти это так модно сейчас у современных девушек. Особенно, читающих господина Блока.
Анна невольно улыбнулась.
— Я никогда не считала себя современной девушкой.
Тем временем, повозка, точно соревнуясь со временем, чуть отстала от трамвая, запряженного парой коней, и, минуя Дворцовую площадь, повернула на Невский проспект.
Анна поразилась тому, что первый момент решила, будто опять, невероятным образом перенеслась, на этот раз домой, настолько кишащий людьми Невский прошлого напоминал настоящий. Только, пожалуй, вывески на знакомых магазинах со старой орфографией намекали, что это постановка, что сейчас режиссёр крикнет «Было», и массовка разойдется курить по углам.
Эмилия жила на Грибоедовском канале. Во дворе-колодце, тёмном, недружелюбном, списанным с повестей Достоевского. Высокие стены закрывали не только колпак Казанского собора, но и солнце. Оставляли только кружок серого, немого статичного неба.
Отпуская извозчика, Игорь Викторович долго, отвернувшись, копался в карманах, подтверждая догадку Анны о своём бедственном финансовом положении. Интересно, в таком случае, что его связывает с Евгением, чья жизнь даже сейчас наполнена мясом и комфортом.
А еще Эмилия. Хорошо, что медиум слепа, значит, можно будет выкрутиться, когда та ее не узнает. Сказать, что … ну что-нибудь сказать.
И все же, что Игорю нужно от ангела Евгения? Зачем он убедил его дать объявление? И причём тут Эмилия?
— Пойдёмте, — вывел ее из раздумий Игорь. — Шторы задвинуты, значит сейчас у Эмилии клиент. Мы поднимемся с черного входа и подождём на кухне.
Анна задрала голову, пытаясь увидеть то же, что и Игорь Викторович, но столкнулась лишь с отталкивающим рядом выпученных окон.
— Идемте, Анна Сергеевна, не май месяц.
Чтобы ускориться, он решительно схватил ее за руку и поволок к маленькой неприметной чёрной двери, которая полностью соответствовала названию прохода.
Кухня на третьем этаже встретила их мужчиной средних лет в переднике, с полотенцем на плече. Гостей он встретил недружелюбно. Наоборот, оскалился, точно пёс верный у крыльца хозяев.
— Вам сюда нельзя, — попытался он преградить им путь, но Игорь, который очевидно обладал недюжей физической силой, легко передвинул его к плите, на которой что-то бурлило, подбрасывая вверх крышку.
— Нам можно. Эмилия Марковна нас примет.
— Она не свободная сейчас, — не сдавался сторожевой пёс.
И снова, как тогда на лестнице в доме Евгения, Анну посетило видение: два тела у окна наспех прикрытые портьерой.
«У нее теперь и не спросишь».
Этот человек погибнет вместе со своей хозяйкой. Возможно, защищая ее. Увы, к счастью, или, к несчастью, Анна пребывала тогда без сознания, и о том, что произошло знает лишь со слов художника.
— Стойте тут, — присесть он им не предложил. — Эмилия Марковна освободится, и я спрошу желает ли она вас видеть.
И, с подозрением косясь на гостей, вышел. Его поведение Игоря, казалось, волновало мало. Он схватил со стола красное позднее яблоко и кинул, не спросив, хочет ли она, Анне. Та поймала. Второй взял и с аппетитом надкусил сам.
— Хорошая реакция, — одобрил он. — Что же вы за персона, Анна Сергеевна Сергеева? Чую нутром, не все с вами чисто. Откуда вы взялись в доме Евгения?
— От Эмилии, — зачем-то подтвердила его первоначальную версию Анна.
— От Эмилии, — повторил Игорь. — Вы сперва очень странно себя вели, а потом ничего, разошлись. Может, и правда, от Эмилии.
— Я слышу голос моего любимого племянника, — Анна и узнавала, и не узнавала голос, который предшествовал появлению старухи-медиума. Из него исчезли загробные, заунывные нотки. Зато появилась нежность и задор. — Ну и что ты на этот раз натворил, Игоряша?
И, что удивительно: на лице Игоря появилось точно такое же нежное выражение, которое напрочь стерло надменность, высокомерие и жёсткость, которые вплоть до встречи со Светланой Леопольдовной не сходили с его лица.
— Тётушка, ну что я мог натворить. Ничего такого, чему вы меня не учили.
Но последние слова заглушил шум у Анны в голове. В дверном проеме появилась старуха, привычным жестом потрепала Игоря по щеке и уставилась прямо на Анну.
Слепая старуха-медиум видела ничуть не хуже самой Анны.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Телеграм "С укропом на зубах"