Глава 1: Трещина в стекле
Все началось с тишины. Не с крика, не со скандала, не с найденной смс-ки в телефоне. С тишины. Она повисла в нашем доме плотным, удушающим одеялом, сквозь которое голоса пробивались приглушенными и безжизненными.
«Олег, ты помоешь посуду?» — мой вопрос повис в воздухе, будто я бросила камень в глубокий колодец и не услышала всплеска. Муж, уткнувшись в экран ноутбука, лишь мычанием показал, что услышал. Он был здесь, в двух метрах от меня, но дистанция измерялась световыми годами.
Мы с Олегом были вместе восемь лет. Когда-то его молчаливая сосредоточенность казалась мне прочностью скалы. Я, Катя, вечная трещотка и выдумщица, находила в его спокойствии опору. А теперь эта скала давила на меня всей своей немой тяжестью. Работа, дом, редкие походы в кино, которые больше походили на выполнение супружеского долга. И снова работа. Наша любовь не умерла — она уснула, погрузилась в спячку, из которой, как мне казалось, уже не проснется.
А потом в моей жизни появился Марк. Он был полной противоположностью Олегу — яркий, стремительный, с искоркой в глазах, которая зажигалась, когда он со мной разговаривал. Мы познакомились на курсах керамики, куда я записалась, чтобы хоть как-то разбавить серые будни. Марк был преподавателем. Его пальцы, покрытые засохшей глиной, творили чудеса, а его слова лепили из моей подавленности что-то легкое и прекрасное.
— Катя, твоя ваза… она дышит тревогой, — как-то раз сказал он, рассматривая мое корявое творение. — Но сквозь трещины пробивается свет. Видишь?
Я видела. И светом был он.
Сегодня должна была состояться наша четвертая, не назначенная официально, встреча. Не на курсах, а в маленьком кафе в старом городе. Сердце колотилось, как преступное. Я чувствовала себя гадкой, лживой тварью, собираясь туда.
«Олег, я… я пойду к Лене, посмотрим сериал», — солгала я, надевая пальто. Лена, моя лучшая подруга, давно уже стала универсальным оправданием.
Олег оторвался от экрана. Его взгляд был усталым, отсутствующим.
— Хорошо. Не задерживайся.
Я вышла на улицу, и холодный воздух обжег легкие, словно выжигая изнутри чувство вины. Каждый шаг по брусчатке старого города отдавался эхом: «Ты плохая. Ты предательница». Но рядом с этим эхом звенел другой голос, полный ожидания и адреналина. Голос жизни, которой мне так не хватало.
Марк уже ждал за столиком в углу. Увидев меня, он улыбнулся — широко, по-мальчишески, и вся моя напряженность растаяла, как иней на стекле.
— Я начал волноваться, что ты передумала, — сказал он, его рука на мгновение коснулась моей, когда я садилась. Электрический разряд пробежал по коже.
— Я почти передумала, — призналась я, глядя на плавающую в чашке пену от капучино. — Мне так… тяжело это дается. Эта ложь.
— Я знаю, — его голос стал мягким. — Но иногда, чтобы спасти себя, приходится делать сложные выборы. Ты заслуживаешь быть счастливой, Катя. Ты заслуживаешь, чтобы тебя слушали. Чтобы тебя видели.
Он видел меня. Каждую мою трещинку. И вместо того, чтобы осуждать, любовался ими.
Мы проговорили два часа. О книгах, о путешествиях, о глупостях. Я смеялась так громко и искренне, как не смеялась много лет. Когда я собралась уходить, он взял мою ладонь и вложил в нее маленький, слепленный им самим, глиняный цветок.
— Чтобы напоминал тебе о свете, — тихо сказал он.
По дороге домой я сжимала этот цветок в кармане, словно талисман. Я строила в голове воздушные замки. Может, Олег и я… просто изжили себя? Может, нет ничего ужасного в том, чтобы уйти к человеку, с которым ты по-настоящему живешь?
Но когда я открыла дверь нашей квартиры, меня ждал сюрприз. В гостиной горел свет, пахло кофе и… пирогом? Олег стоял на кухне с прихваткой в руках. На столе стоял мой любимый вишневый пирог.
— Я вспомнил, что ты любишь его, — сказал он, и в его глазах я увидела что-то давно забытое. Нежность? Попытку? — Решил испечь.
Я застыла на пороге. Глиняный цветок в кармане внезапно стал обжигать ногу. Весь мой внутренний подъем, все оправдания рухнули под тяжестью этого простого, неловкого жеста.
— Спасибо… — выдавила я. — Это так неожиданно.
— Мы как-то отдалились, Катя, — Олег отвернулся, вынимая пирог из формы. Его спина, обычно такая прямая и неуязвимая, показалась мне сгорбленной. — Я это понимаю. Надо что-то менять.
В горле у меня встал ком. Предательство, которое несколько минут назад казалось мне побегом к свободе, внезапно обернулось ударом ножа в спину человека, который, пусть и запоздало, но пытался до меня достучаться.
В ту ночь я не сомкнула глаз. Лежа рядом с мужем, слушая его ровное дыхание, я чувствовала, как глиняный цветок под подушкой (я не смогла оставить его в кармане) жжет мне щеку. Две реальности столкнулись во мне лбами: теплый, домашний запах пирога и терпкий запах глины, напоминающий о запретном счастье.
Я не знала, что делать. Но я знала, что трещина в стекле нашей жизни только что стала глубже. И сквозь нее теперь дуло ледяным ветром.
Глава 2: Пропасть
Неделя после «пирога» превратилась в самую изощренную пытку. Олег действительно пытался. Он приходил с работы раньше, предлагал сходить в кино, пытался разговаривать. Но его попытки были такими неуклюжими, такими вымученными, будто он читал инструкцию по эксплуатации брака, который сам же и сломал годами равнодушия. А я… я отыгрывала роль тронутой и обрадованной жены, в то время как внутри меня все кричало.
Каждая смс-ка от Марка заставляла мое сердце бешено колотиться. Мы виделись еще два раза. Все в том же кафе. Каждая встреча была слаще и горше одновременно.
— Он пытается? — спросил Марк в тот день, наблюдая, как я бесцельно вожу ложкой по кофейной пенке.
— Да. И от этого мне еще хуже. Я чувствую себя монстром.
— Ты не монстр. Ты просто проснулась. А он только сейчас заметил, что ты не спишь рядом с ним уже несколько лет.
Его слова были бальзамом на мои угрызения совести. Он предлагал простые и ясные решения. «Уйди, Катя. Начни жить. Мы будем жить вместе». Он рисовал картины нашего будущего — светлой мастерской, путешествий, ночей без лжи. Это было так заманчиво, что захватывало дух.
А потом случился тот самый вечер. Олег, воодушевленный нашими «успехами» в возрождении отношений, предложил поехать на выходные на дачу к его родителям. Я ненавидела эти поездки. Его мать, Галина Ивановна, всегда смотрела на меня с немым укором, будто я была не тем подарком, который она хотела получить для своего сына.
— Я не могу, — сказала я, и голос мой прозвучал резче, чем я хотела. — У меня… планы с Леной.
Ложь срывалась с моих губ уже автоматически.
Олег посмотрел на меня. Долгим, пристальным взглядом. В его глазах что-то промелькнуло — не злость, а скорее удивление и та самая усталость.
— С Леной? — переспросил он. — В пятницу ты говорила, что Лена уезжает в командировку.
Ледяная волна прокатилась по мне. Я не помнила, что говорила в пятницу. Я запуталась в паутине собственного вранья.
— Пе… перенесла, — залепетала я. — Командировка перенеслась.
Олег не сказал больше ничего. Он просто развернулся и ушел в кабинет. Дверь закрылась негромко, но для меня этот звук был громче любого хлопка.
Мне стало страшно. Страшно, что он что-то знает. Страшно, что все вот-вот рухнет. Мне нужен был Марк. Его уверенность, его объятия, которые заставляли забыть обо всем.
Я послала ему сообщение: «Мне нужно тебя видеть. Прямо сейчас. Наш парк».
Он ответил мгновенно: «Буду через 20».
Я вышла из дома, как в тумане. Было уже темно. Моросил холодный осенний дождь. Я ждала его на скамейке, промокшая и дрожащая, не от холода, а от внутренней лихорадки. Наконец, я увидела его знакомую фигуру, шагающую по аллее. Облегчение затопило меня. Я вскочила и побежала к нему.
И в этот момент из-за поворота медленно проехал знакомый автомобиль. Олега. Он ехал домой. И он не мог не увидеть нас. Меня, вымокшую до нитки, бросающуюся в объятия другому мужчине.
Машина не остановилась. Она просто медленно проползла мимо, словно призрак, и исчезла в темноте. Стекло было тонировано, и я не видела лица мужа. Но я ощутила его взгляд на себе. Он был тяжелым, как свинец.
Марк обнял меня.
— Что случилось? Ты вся трясешься.
— Это… это был Олег. Он нас видел.
Марк на мгновение замер, потом сжал мои плечи крепче.
— Тем лучше. Все решится само собой. Тебе не придется ничего ему говорить.
Но в его голосе не было триумфа. Была какая-то странная, отстраненная решимость. В тот момент мне было не до этого. Я плакала, уткнувшись лицом в его мокрую куртку, чувствуя, как проваливаюсь в пропасть, из которой уже не будет выхода.
Когда я, спустя час, вернулась домой, квартира была пуста. В кабинете горел свет. На столе лежал мой паспорт и распечатанные бланки заявления на развод. Рядом — ручка.
И короткая записка, написанная твердым, без единой ошибки, почерком Олега:
«Катя, я все понял. Подпиши, где отмечено. Я не буду мешать твоему счастью».
Это была не боль, не гнев. Это был приговор. Тихий, спокойный и окончательный. И самым ужасным было то, что в его молчаливой покорности я увидела не силу, а ту самую боль, которую нанесла ему. Боль, которую он даже не криком, а шепотом выплеснул на бумагу.
Я стояла над этими белыми листами, и мир вокруг меня рассыпался в прах. Воздушные замки, которые я строила с Марком, рухнули, обнажив голую, уродливую правду моего предательства.
Глава 3: Цена цветка
Я не подписала бумаги. Не тогда. Они пролежали на столе всю ночь, как обвинительный акт, а я сидела напротив в полной прострации, глядя, как за окном ночь сменяется серым, безрадостным утром.
Олег вышел из кабинета. Он был бледен, но абсолютно спокоен. Эта ледяная собранность пугала меня куда больше, чем крик или ругань.
— Ты не подписала, — констатировал он, его голос был ровным и безжизненным.
— Олег, мы можем поговорить? — выдохнула я, чувствуя, как дрожат колени.
— О чем? О том, как ты бежала к нему под дождем? Я все видел, Катя. Довольно.
Он прошел на кухню, и я услышала, как он наливает себе кофе. Обыденность этого жеста в ситуации полного краха нашего мира была невыносимой. Я последовала за ним.
— Я не оправдываюсь. Но между нами давно ничего не было! Ты был не здесь! Ты был в своих проектах, в своих мыслях, где угодно, только не со мной!
Он медленно повернулся ко мне. И в его глазах я наконец-то увидела не лед, а огонь. Глубокую, старую боль.
— Ты права. Я был плохим мужем. Я ушел в работу, потому что не видел другого выхода. Мы перестали разговаривать, Катя. Не только я. Ты тоже. Ты перестала делиться со мной своими мыслями, ты строила стену, а я… я просто перестал в нее лбом биться. Но я никогда, слышишь, никогда не переставал тебя любить. Я просто не знал, как до тебя достучаться. А ты нашла того, кто смог.
Его слова попали точно в цель. Он не оправдывался, он брал на себя свою часть вины. И это делало мое предательство еще более низким и подлым. Я искала виноватого, а он оказался просто человеком — уставшим, сбитым с толку, но не сломленным.
— Я уезжаю к родителям на дачу, — объявил он, ставя чашку в раковину. — Бумаги лежат там. Решай. Если подпишешь, пришлешь фото. Я все оформлю.
Он ушел, не оглянувшись. Дверь закрылась с тихим щелчком, который прозвучал громче, чем если бы он ее захлопнул. Я осталась одна в оглушительной тишине нашего дома.
В тот же день позвонил Марк. Его голос звенел от нетерпения.
— Ну что? Как ты? Он ушел? Катя, теперь мы можем быть вместе! Я уже смотрю мастерские в том районе, о котором говорил…
Я слушала его восторженный монолог, и у меня замирало сердце. Он не спросил, как я себя чувствую. Не спросил, не больно ли мне. Он видел в этом только возможность.
— Марк, остановись, — перебила я его. — Я… я не могу сейчас думать об этом.
— Что значит не можешь? — его голос мгновенно потерял теплоту. — Ты же не передумала? После всего, что было? После того, как он нас видел?
В его тоне сквозило раздражение, даже что-то похожее на презрение. И в этот момент во мне что-то щелкнуло. Я вспомнила его слова: «Тем лучше. Все решится само собой». Он не хотел бороться за нас. Он хотел, чтобы все «решилось» удобным для него образом.
— Марк, а что бы ты делал, если бы я не ушла от мужа? — спросила я тихо.
На том конце провода повисло недоуменное молчание.
— Что за глупый вопрос? Ты же уйдешь. Мы столько планировали!
— Это не ответ.
Я положила трубку. Сердце бешено колотилось, но уже не от страсти, а от прозрения. Я включила компьютер и, движимая внезапным порывом, полезла в социальные сети. Я никогда не проверяла Марка. Он был для меня олицетворением свободы, и я слепо верила в его идеальный образ. Я нашла его страницу. И тут же наткнулась на фотографию, сделанную неделю назад. Он был в той же кофейне, с другой девушкой. И подпись: «С моим вдохновением. Люблю».
Мир перевернулся. Я пролистала ниже. Были и другие девушки. И одинаковые подписи. И одинаковые глиняные цветочки, которые он, видимо, раздавал направо и налево. Он не любил меня. Он любил процесс. Завоевания. Спасения «несчастных» женщин от их «скучных» жизней. Я была не уникальным спасением, а просто очередным проектом.
Я не почувствовала боли. Только пустоту и горькое, унизительное осознание собственной глупости. Я предала человека, который, несмотря ни на что, любил меня, ради дешевого спектакля, разыгранного профессиональным соблазнителем.
Я взяла со стола глиняный цветок. Тот самый, что когда-то казался мне символом света. Теперь он был просто куском обожженной грязи. Я сжала его в кулаке, и он раскрошился, поранив мне ладонь. Капли крови смешались с коричневой пылью. Символично. Я сама превратила свою жизнь в прах и грязь.
Я не стала подписывать бумаги. Я собрала свои вещи в чемодан и уехала к Лене. Сказала ей все. Всю правду. Она не осуждала меня, просто слушала, а потом обняла и сказала: «Тебе нужно время, Кэт. Просто время».
Через неделю я написала Олегу длинное письмо. Не с оправданиями, а с извинениями. Я рассказала ему о своем прозрении относительно Марка, о своем стыде, о том, что понимаю — его доверие и нашу семью я разрушила своими руками. Я не просила простить меня. Я просила только дать мне шанс сказать ему это лично.
Он ответил через день. Коротко: «Хорошо. Давай встретимся».
Мы встретились в парке, на той самой скамейке, где он видел нас с Марком. Было холодно, и мы сидели, кутаясь в пальто, глядя перед собой.
— Я связался с ним, — негромко сказал Олег. — Нашел его. Хотел понять, кто он.
Я сжалась.
— И что?
— Он извинился. Сказал, что не знал, что ты замужем. Что это было просто увлечение с твоей стороны.
У меня перехватило дыхание от этой новой, финальной низости.
— Это ложь!
— Я знаю, — Олег повернулся ко мне. В его глазах я впервые за долгое время увидела не боль, а усталую ясность. — Потому что я показал ему наши с тобой переписки, которые ты забыла удалить с облака. Там все было. Твои сомнения, его уговоры. Он не ожидал, что я приду с доказательствами.
Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Он пошел на конфронтацию не для мести, а для того, чтобы докопаться до правды. Для нас обоих.
— Я не прощу тебя, Катя. Не сейчас. И, возможно, никогда. Предательство — это шрам, который останется навсегда.
Я кивнула, с трудно сдерживая слезы.
— Но, — он сделал паузу, — я тоже виноват. Я позволил нам развалиться. И я не хочу, чтобы наш брак закончился на лжи того человека. Я не хочу, чтобы он стал его финальной точкой.
Мы сидели молча, и сквозь голые ветви деревьев падал бледный зимний свет.
— Что мы будем делать? — прошептала я.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Нам предстоит долгий путь. Возможно, мы его пройдем. Возможно, нет. Но теперь у нас есть правда. Горькая, уродливая, но наша. И теперь мы можем выбирать, что с ней делать. Вместе. Или по отдельности.
Он встал и протянул мне руку. Не как любовник, а как попутчик, стоящий на краю разрушенного моста и решающий, стоит ли его начинать чинить.
Я посмотрела на его руку, потом на его лицо. И впервые за многие месяцы я не видела в нем ни врага, ни скучного соседа, ни скалу. Я видела человека. Такого же раненого и заблудившегося, как и я сама.
Я медленно поднялась и взяла его руку. Ладонь была теплой. Это не было примирением. Это было началом. Началом чего-то нового, трудного и абсолютно неизвестного. Мы пошли по аллее, не разжимая рук, и каждый наш шаг отдавался эхом в тишине нашего разрушенного мира. Эхом, в котором больше не было лжи...