Лида любила тишину. Не ту, звенящую, что бывает в пустом доме после отъезда шумных гостей, а свою, домашнюю. Тишину, сотканную из едва слышного тиканья старых часов в гостиной, шелеста страниц переворачиваемой книги и мурлыканья кота Барсика, свернувшегося клубком на ее коленях. Эта тишина была ее личным пространством, ее крепостью. Сегодня крепость была нарушена.
Началось все с запаха. Едкий, сладковатый аромат дешевых духов, который Лида прозвала про себя «Дыхание Тамары». Тамара Павловна, ее свекровь, пользовалась ими лет двадцать, и казалось, сам воздух в ее присутствии становился плотнее и тяжелее. Запах просачивался из-под входной двери, смешиваясь с запахом жареной курицы, которую Лида как раз достала из духовки.
— Барсик, у нас, кажется, гости, — прошептала Лида, осторожно снимая с колен теплого кота.
Кот недовольно мяукнул и спрыгнул на пол, тут же скрывшись под диваном. Он тоже не любил «Дыхание Тамары».
В замке повернулся ключ. Лида замерла. Ключ у свекрови был — настоял Олег, ее муж. «На всякий случай, — говорил он, — мало ли что случится, а мама рядом живет». Лида тогда спорила, но недолго. Спорить с Олегом, когда дело касалось его мамы, было все равно что пытаться сдвинуть с места гранитную скалу. Легче было уступить.
Дверь открылась. На пороге стояла Тамара Павловна, невысокая, полная женщина с энергичным лицом и цепким взглядом. В одной руке она держала авоську, из которой торчал пучок укропа, в другой — связку своих ключей.
— Лидочка, здравствуй! А я к вам на огонек. Чувствую, пахнет вкусно, думаю, дай загляну, может, помощь моя нужна.
Она говорила это с улыбкой, но ее глаза уже сканировали прихожую. Лида знала этот взгляд. Так смотрят ревизоры, ищущие недостачу.
— Здравствуйте, Тамара Павловна. Мы вас не ждали.
— А хороших гостей и не ждут, они сами приходят! — провозгласила свекровь, проходя в квартиру так, словно она была ее собственная. Она сняла плащ, повесила его на крючок, сдвинув Лидино пальто, и решительно направилась на кухню. — Ой, курочка! А чего она у тебя такая бледненькая? Надо было чесночком нашпиговать и корочку сметаной смазать. Я тебя научу как-нибудь.
Лида молча пошла за ней. Курица была не бледная. Она была румяная, с золотистой, хрустящей корочкой, именно такая, какую любил Олег. Но спорить было бесполезно. В мире Тамары Павловны существовало только два мнения: ее и неправильное.
— Я принесла вам творожок деревенский, — свекровь уже хозяйничала у холодильника, переставляя банки. — А то едите магазинную отраву. Вот, поставлю сюда, а это что? Йогурт? Лида, ну я же говорила, в нем один сахар и химия. Отдай Олежеку, пусть на работе съест, не жалко.
Она говорила без остановки, ее голос заполнял кухню, вытесняя тишину, которую Лида так ценила. Она заглянула в кастрюлю с супом, поцокала языком, передвинула солонку, поправила полотенце на крючке. Каждое ее движение было микроскопическим актом вторжения, маленьким флажком, который она водружала на завоеванной территории.
Лида стояла, прислонившись к дверному косяку, и чувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. Она работала в архиве, целыми днями перебирая пожелтевшие от времени документы. Работа научила ее терпению и методичности. Но терпение, как и бумага, имело свой предел прочности.
Вечером пришел Олег. Он вошел усталый, пахнущий офисом и выхлопными газами, и сразу просветлел, увидев мать.
— Мамуль, привет! А ты какими судьбами?
— Да вот, сынок, зашла вас проведать, творожка принесла. А то жена твоя тебя совсем не бережет, йогуртами кормит, — с шутливым укором сказала Тамара Павловна, ставя перед ним тарелку с курицей.
Олег виновато посмотрел на Лиду и тут же отвел глаза.
— Мам, ну что ты начинаешь. Лида прекрасно готовит. Спасибо за творог.
Он сел за стол и с аппетитом принялся за ужин. Лида села напротив. Ей кусок не лез в горло. Она смотрела, как муж и свекровь щебечут о каких-то общих знакомых, о ценах на рынке, о погоде. Она чувствовала себя лишней за собственным столом, в собственной квартире. Это была ее квартира, доставшаяся ей от бабушки. Маленькая, но уютная двушка в старом кирпичном доме, которую она обставляла с любовью, подбирая каждую занавеску, каждую подушку на диван. А теперь ей казалось, что стены сжимаются, а хозяйка здесь — не она.
После ужина Тамара Павловна не уходила. Она смотрела с ними телевизор, громко комментируя сериал и шурша конфетными фантиками. Олег засыпал в кресле, а Лида сидела как на иголках, мечтая только об одном — чтобы этот вечер закончился.
Когда свекровь наконец собралась уходить, было уже почти одиннадцать. В прихожей она вдруг остановилась и критически оглядела новые обои, которые они с Олегом поклеили в прошлом месяце.
— Цветочки, конечно, веселенькие, — протянула она. — Но, по-мое-му, они пространство съедают. Вам бы что-то однотонное, светлое. И потолок бы побелить не мешало, серый какой-то.
Олег сонно кивнул:
— Да, мам, подумаем. Спасибо, что зашла.
Когда за ней закрылась дверь, Лида не выдержала.
— Олег, это уже невыносимо. Почему она приходит без звонка? Почему открывает дверь своим ключом, как будто это ее дом?
Олег устало потер переносицу.
— Лид, ну не начинай. Она же из лучших побуждений. Она о нас заботится.
— Она не заботится, она контролирует! — голос Лиды задрожал. — Она приходит и начинает все критиковать, все переделывать под себя. Сегодня — курица, завтра — обои. А послезавтра она решит, что нам нужно спать на разных кроватях, потому что так для здоровья полезнее?
— Ты преувеличиваешь. Она просто такой человек, старой закалки.
— Мне все равно, какой она закалки! Я хочу приходить домой и отдыхать, а не чувствовать себя под надзором. Я не хочу вздрагивать от каждого поворота ключа в замке!
Олег вздохнул. Это был его коронный прием — усталый вздох человека, на которого свалились все тяготы мира.
— Ну что ты предлагаешь? Сказать ей, чтобы не приходила? Она обидится. Это же моя мама.
— А я твоя жена! — почти крикнула Лида. — И это моя квартира!
— Вот! Опять ты про свою квартиру! — Олег повысил голос. — Ты мне этим постоянно тычешь! Да, квартира твоя, я не спорю. Но живем-то мы в ней вместе! Мы семья! А в семье принято помогать друг другу, а не выставлять счет за квадратные метры.
Он развернулся и ушел в спальню, громко хлопнув дверью. Лида осталась одна в прихожей. Воздух все еще пах духами свекрови. Она подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. На нее смотрела уставшая тридцатипятилетняя женщина с потухшими глазами. «Семья», — горько подумала она. Разве это семья, когда тебя не слышат?
Следующие несколько недель прошли в состоянии холодной войны. Тамара Павловна больше не приходила, но звонила Олегу каждый день, и Лида слышала обрывки фраз: «А как там у вас?», «А Лидочка суп сварила?», «Ты носки теплые надел?». Олег после этих разговоров становился молчаливым и напряженным. Он старался быть с Лидой ласковым, но между ними словно выросла невидимая стена, построенная из недомолвок и затаенных обид.
Однажды в субботу Лида решила устроить генеральную уборку. Она хотела вымыть окна, перебрать шкафы, выбить пыль из старого дивана. Ей нужно было это физическое усилие, чтобы выплеснуть накопившееся напряжение. Олег уехал на дачу к другу — помочь с ремонтом. Лида была даже рада. Она включила музыку, надела старый халат и с головой погрузилась в работу.
Часа через два, когда она, стоя на шаткой табуретке, протирала верхнюю полку книжного шкафа, в замке снова повернулся ключ. Сердце у Лиды ухнуло вниз.
Вошла Тамара Павловна. На этот раз она была не одна. С ней был какой-то коренастый мужчина в рабочей спецовке.
— Лидочка, не пугайся! — бодро воскликнула свекровь, увидев ее ошарашенное лицо. — Это дядя Коля, сантехник. Я решила, что хватит вам мучиться с этим краном на кухне, он же у вас капает. Вот, привела специалиста. Он сейчас все быстренько починит.
Кран действительно немного подтекал. Лида собиралась вызвать мастера на следующей неделе.
— Тамара Павловна, — медленно, стараясь не сорваться на крик, произнесла Лида, спускаясь с табуретки. — Зачем? Почему вы не позвонили?
— Ой, да что звонить-то по пустякам? Дядю Колю поймать — это удача! Он нарасхват. Проходи, Коля, не стесняйся, показывай фронт работ, — скомандовала она, и сантехник, смущенно кашлянув, прошел на кухню.
Лида пошла следом. Она чувствовала, как дрожат руки. Это была уже не просто назойливость. Это была диверсия.
— Мы бы сами разобрались, — тихо сказала она.
— Да что вы бы разобрались! — отмахнулась свекровь. — Олег твой — руки не оттуда растут, только лампочку вкрутить может. А ты женщина. Вот я и решила помочь. Я же как лучше хочу.
Дядя Коля уже гремел инструментами под раковиной. Тамара Павловна села на табуретку, как генерал в своем штабе, и принялась руководить процессом.
— Коля, ты там прокладку резиновую посмотри, может, в ней дело. И трубу вот эту подтяни, а то она какая-то хлипкая.
Лида вышла из кухни. Она прошла в комнату, села на диван и закрыла лицо руками. Она больше не чувствовала гнева. Только опустошение. Ее дом превратился в проходной двор, в филиал квартиры свекрови, где та наводила свои порядки, решала, что чинить, что покупать и как жить. А она, Лида, была в этом доме просто предметом интерьера.
Когда дядя Коля закончил работу и ушел, получив от Тамары Павловны деньги («Не волнуйся, я сама заплачу, это мой вам подарок»), свекровь с довольным видом оглядела кухню.
— Ну вот! Другое дело! Теперь тишина, ничего не капает. А то эта капель — она же на нервы действует.
Она посмотрела на молчавшую Лиду и, кажется, что-то почувствовала.
— Ты чего такая кислая? Радоваться надо.
И тут плотину прорвало.
— Радоваться? — голос Лиды был тихим, но в нем звенела сталь. — Чему радоваться, Тамара Павловна? Тому, что вы в очередной раз вломились в мой дом без спроса? Тому, что вы привели сюда постороннего человека, не спросив моего разрешения? Тому, что вы решаете за меня, что мне нужно чинить, а что нет?
Свекровь от удивления даже рот открыла. Она не привыкла, что тихая Лида может говорить таким тоном.
— Лидочка, ты чего? Я же помочь хотела…
— Хватит помогать! — Лида встала. — Ваша помощь похожа на удушье. Вы своей заботой не даете мне дышать!
— Да как ты смеешь так с матерью разговаривать! — возмутилась Тамара Павловна. — Я для сына стараюсь, для вас!
— Для себя вы стараетесь! Чтобы все было по-вашему! Вы не можете смириться с тем, что ваш сын вырос и у него своя семья!
В этот момент вернулся Олег. Он услышал крики с лестничной площадки и замер на пороге, глядя то на плачущую мать, то на жену с пылающим лицом.
— Что здесь происходит?
— Олежек, сынок! — запричитала Тамара Павловна. — Твоя жена меня из дома выгоняет! Говорит, что я вам мешаю! А я ведь только кран вам починила…
Олег посмотрел на Лиду с укором.
— Лида, это правда? Ты на маму кричала?
Лида посмотрела на него. На своего мужа, который в очередной раз был готов поверить кому угодно, только не ей. И вся боль, вся обида, что копилась в ней месяцами, выплеснулась в одной фразе.
— Да, Олег, кричала. Потому что я устала. Устала от того, что твою маму в моей жизни больше, чем тебя. Устала от того, что мой дом — не мой дом. И да, квартира моя. Нет, это не значит, что твоя мама имеет право приходить без спроса с проверкой «всё ли так»!
Она произнесла это четко, разделяя каждое слово. В комнате повисла тишина, нарушаемая только всхлипами Тамары Павловны.
Олег растерянно переводил взгляд с одной на другую. Он был похож на ребенка, который не знает, чью сторону принять в ссоре взрослых.
— Мам, может, ты пойдешь домой? Мы сами разберемся, — наконец выдавил он.
— Конечно, пойду, — с оскорбленным достоинством произнесла свекровь. — Я вам, оказывается, мешаю. Неблагодарные.
Она схватила свою сумку и, не глядя ни на кого, вышла, громко хлопнув дверью.
Олег повернулся к Лиде.
— Ну и чего ты добилась? Довольна? Теперь она с нами разговаривать не будет.
— А я, может, этого и добиваюсь, — тихо ответила Лида. Она чувствовала себя совершенно выжатой, но впервые за долгое время — легкой. Словно с плеч свалился тяжелый груз. — Я хочу тишины, Олег. Своей тишины. В своем доме.
— Это и мой дом тоже!
— Тогда веди себя в нем как хозяин, а не как маменькин сынок! — отрезала она. — Научись защищать свою жену и свою семью. В том числе и от собственной матери, если она переходит все границы.
Она ушла в спальню и заперла дверь. Она не плакала. Она просто легла на кровать и смотрела в потолок, который, по мнению свекрови, нужно было побелить. «А мне нравится такой, — подумала она. — С маленькими трещинками, как паутинка. Он живой».
Олег в ту ночь спал на диване в гостиной. Лида слышала, как он ворочается, вздыхает, встает и ходит по квартире. Утром, когда она вышла, его уже не было. На кухонном столе лежала записка: «Уехал к маме. Ей плохо с сердцем».
Лида усмехнулась. Сердце у Тамары Павловны было как у быка, но это был ее главный козырь, который она разыгрывала каждый раз, когда что-то шло не по ее сценарию.
Лида сварила себе кофе. Впервые за долгое время она пила его в полной, абсолютной тишине. И эта тишина была прекрасна. Она не знала, вернется ли Олег и что будет дальше. Но она знала одно: она больше не позволит никому превращать ее крепость в проходной двор.
Два дня она жила одна. Ходила на работу, возвращалась домой, читала, смотрела старые фильмы. Она не звонила Олегу. И он не звонил ей. На третий день вечером раздался звонок в дверь. Не поворот ключа, а именно звонок. Короткий, почти робкий.
Лида посмотрела в глазок. На пороге стоял Олег. Один. С небольшим букетом ромашек в руке.
Она открыла.
— Можно? — тихо спросил он.
Она молча посторонилась, пропуская его в прихожую. Он неловко протянул ей цветы.
— Это тебе.
— Спасибо.
Они прошли на кухню. Олег сел на табуретку, ту самую, на которой сидела его мать.
— Как она? — спросила Лида, наливая воду в вазу.
— Нормально. Давление померили, корвалолу выпила. Все как обычно, — он криво усмехнулся. — Я с ней поговорил. Долго.
— И?
Олег поднял на нее глаза. В них не было привычной усталости или раздражения. Было что-то новое. Вина? Понимание?
— Я сказал ей, что она была неправа. Сказал, что мы — отдельная семья. И что в наш дом можно приходить только по приглашению. И звонить в дверь, а не открывать своим ключом.
Лида замерла с вазой в руках.
— И что она?
— Кричала, конечно. Говорила, что я неблагодарный сын, что она нам всю жизнь посвятила. А потом… заплакала. Сказала, что ей просто одиноко. И она боится стать ненужной.
Он помолчал, глядя в стол.
— Я отдал ей ключ. Сказал, что так будет правильно. Для всех.
Лида поставила вазу на стол. Ромашки, простые полевые цветы, вдруг показались ей самыми красивыми на свете.
— Прости меня, Лид, — сказал Олег, не поднимая головы. — Я был слеп и глух. Я так привык, что мама всегда рядом, всегда все решает, что не заметил, как она начала решать и за нас. Я должен был защитить тебя. Наш дом. Нашу тишину.
Он наконец посмотрел на нее.
— Можно я… вернусь?
Лида подошла к нему и положила руку ему на плечо.
— Это и твой дом тоже, — тихо сказала она.
Он встал и обнял ее. Крепко, как будто боялся, что она сейчас исчезнет. Лида уткнулась ему в плечо и впервые за много дней заплакала. Но это были слезы не обиды, а облегчения.
На следующий день, в воскресенье, Олег сам поклеил в прихожей новые обои. Однотонные, светло-бежевые.
— Так и правда просторнее, — сказал он, счищая остатки старых, с веселенькими цветочками.
Лида улыбнулась.
— Может, и потолок побелим?
— Обязательно, — серьезно кивнул Олег. — Но только когда сами решим.
Вечером они сидели в гостиной и пили чай. Кот Барсик, осмелев, снова лежал на коленях у Лиды, громко мурлыча. Часы на стене мерно тикали. В квартире была тишина. Их общая, выстраданная, настоящая тишина. И Лида знала, что теперь она ее никому не отдаст.