Тишина в маленькой двушке Андрея была особенной. Не спокойной, не умиротворяющей, а плотной, как вата, забитая в уши. Она состояла из невысказанных упрёков Гали, его жены, из его собственной усталости после смены на заводе и из гулкого эха одиночества, оставшегося в этих стенах после смерти отца. Андрей сидел в старом отцовском кресле, обивка которого протёрлась на подлокотниках до самой основы, и пытался приклеить крошечную мачту к модели парусника. Работа требовала ювелирной точности и полного спокойствия, двух вещей, которых в его жизни катастрофически не хватало.
Галя прошла мимо в третий раз за последние десять минут, нарочито громко шаркая тапками по паркету. Остановилась у окна, вздохнула так, будто несла на плечах всю скорбь этого мира, и поправила штору, которая и так висела идеально.
— Опять ты со своими корабликами, — сказала она, не поворачиваясь. — Лучше бы кран в ванной починил. Капает.
— Я починю, Галь. Завтра. Дай хоть час отдохнуть.
— Час, — она усмехнулась. — У тебя вся жизнь — один сплошной час отдыха. А я кручусь, как белка. Магазин, готовка, уборка…
Андрей промолчал. Спорить было бесполезно. Любой его ответ, любое оправдание было бы лишь подливанием масла в огонь её вечного недовольства. Он снова склонился над своим парусником. Этот корабль был его единственной отдушиной. Он строил его уже почти год. Маленький, беззащитный символ чего-то настоящего, что он создавал своими руками, в мире, где всё остальное ему как будто не принадлежало. Даже эта квартира, доставшаяся от родителей, ощущалась не домом, а полем боя.
Звонок в дверь прозвучал резко, требовательно. Андрей вздрогнул, и пинцет в его руке дрогнул. Мачта съехала набок, оставляя на палубе некрасивый клеевой след.
— Чёрт, — прошипел он.
Галя уже летела к двери, на ходу поправляя халат и расправляя плечи. На её лице появилось то самое выражение, которое Андрей про себя называл «встреча делегации».
— Тамара Павловна! Здравствуйте! А мы вас не ждали!
Голос свекрови, Тамары Павловны, ворвался в квартиру раньше её самой. Громкий, уверенный, не оставляющий места для возражений.
— А чего меня ждать? Я к сыну пришла, в его дом. Или уже разрешения спрашивать надо? Андрюша, ты где там? Мать пришла!
Андрей медленно поднялся с кресла. Каждый визит матери был похож на внезапную инспекцию. Она проходила по комнатам, заглядывала в холодильник, проводила пальцем по полкам, проверяя наличие пыли, и выносила свой вердикт. Обычно вердикт был неутешительным.
Тамара Павловна, невысокая, полная женщина с цепким взглядом и поджатыми губами, уже стояла в центре комнаты. В руках у неё была трёхлитровая банка с маринованными грибами.
— Вот, грибочков вам принесла. Сама собирала, сама мариновала. Не то что магазинная отрава.
— Спасибо, мама, — Андрей взял банку. Она была тяжёлой, холодной. Как и её забота.
— Ой, спасибо, Тамара Павловна! — засуетилась Галя. — Вы такая хозяюшка! Проходите на кухню, я чайник поставлю.
— Погоди с чайником, — свекровь остановила её властным жестом. Она обвела комнату хозяйским взглядом, задержавшись на кресле. — Андрюша, я тебе сколько раз говорила, выброси ты это старьё. Пылесборник один. Купите с Галочкой нормальный диван.
— Мне нравится это кресло, мам. Это отцовское. Память.
— Память должна быть в голове, а не в виде рухляди в доме. Галочка, ну ты-то куда смотришь? Молодая женщина, а живёшь, как в музее.
Галя виновато пожала плечами.
— Андрей не разрешает. Говорит, ему удобно.
Тамара Павловна тяжело вздохнула и села на стул, который Галя поспешно ей пододвинула. Она посмотрела на сына в упор, и её взгляд стал жёстким, как сталь.
— Ладно, не до кресел мне. Андрей, я пришла по делу. Серьёзному.
Андрей почувствовал, как неприятный холодок пробежал по спине. Он знал, что сейчас начнётся. Это «дело» всплывало с завидной регулярностью последние полгода.
— Когда ты, наконец, перепишешь квартиру на Галю? — голос свекрови прозвучал, как нож по стеклу. — Я не прошу, я требую!
Тишина на кухне стала звенящей. Было слышно, как капает кран в ванной, отсчитывая секунды. Галя замерла у плиты, опустив глаза. Она была на стороне свекрови, Андрей это знал.
— Мама, мы уже говорили на эту тему. Это моя квартира. От отца.
— Она была твоя, пока ты был один! А теперь у тебя семья! Жена! Галочка — прекрасная девушка, всё для тебя делает, а ты её держишь на птичьих правах! А если с тобой что случится, не дай бог? Куда она пойдёт? На улицу?
— Почему на улицу? Она наследница по закону.
— По закону! — фыркнула Тамара Павловна. — Сегодня один закон, завтра другой! А дарственная — это навсегда. Это гарантия. Ты что, жене своей не доверяешь?
Это был коронный приём. Удар ниже пояса. Андрей посмотрел на Галю. Она подняла на него глаза, полные молчаливого укора. «Да, — говорил её взгляд. — Ты мне не доверяешь».
— Дело не в доверии, — устало сказал Андрей. — Эта квартира — всё, что у меня есть от родителей. Я не хочу…
— Ты не хочешь, чтобы у твоей семьи было надёжное будущее! — перебила мать. — Ты эгоист, Андрей! Отец бы тебя не понял. Он бы для семьи последнюю рубашку снял, а ты за бетонные стены держишься! Галочка, бедная моя девочка, за кого ты только замуж вышла…
Галя шмыгнула носом, и это стало последней каплей. Андрей почувствовал себя загнанным в угол. С одной стороны — властная мать, с другой — обиженная жена. Два фронта против одного.
— Я подумаю, — выдавил он, чтобы прекратить этот разговор.
— Не надо думать! Надо делать! — отрезала Тамара Павловна. — Я даю тебе неделю. Через неделю чтоб всё было оформлено. Иначе я… я не знаю, что я сделаю! Но я этого так не оставлю!
Она просидела ещё полчаса, жалуясь на здоровье, на цены, на соседей, но главная тема больше не поднималась. Она уже выстрелила своим главным калибром и теперь ждала результатов. Когда она ушла, оставив после себя тяжёлый запах корвалола и банку с грибами на столе, Андрей вернулся в комнату. Сел в своё кресло. Кораблик лежал на столе со сломанной мачтой. Как и он сам.
— Ну и чего ты молчал? — начала Галя, войдя следом. — Мама права. Во всём права.
— Галь, я же просил…
— Что ты просил? Я пять лет с тобой живу в этой квартире! Пять лет! Обстирываю тебя, готовлю, убираю. А кто я здесь? Никто! Завтра ты найдёшь себе другую, и я пойду на улицу с одним чемоданом!
— Да не найду я никого! Что ты такое говоришь?
— А откуда я знаю? Все вы одинаковые! Сегодня любишь, а завтра… Квартира — это единственная гарантия. Для женщины. Ты этого не понимаешь, потому что ты мужчина.
Она говорила заученными фразами, теми самыми, что вкладывала ей в уши Тамара Павловна. Андрей это слышал. Он видел, как его мать и жена превратились в единый слаженный механизм, цель которого — выдавить из него это решение.
— Эта квартира… здесь отец умер, — тихо сказал он. — Прямо в этом кресле. Я не могу её просто так… отдать. Это как предать его.
— Глупости какие! — отмахнулась Галя. — Жить надо настоящим, а не прошлым! В общем, я с мамой согласна. Неделя. Решай, Андрей. Или я, или твои стены.
Она вышла, хлопнув дверью спальни. Андрей остался один. Он посмотрел на свои руки, перепачканные клеем. Он всю жизнь что-то строил, чинил, создавал. А сейчас от него требовали разрушить единственное, что было его фундаментом.
Следующие дни превратились в ад. Мать звонила по три раза на дню.
— Ну что, ты ходил к нотариусу? Узнавал, какие документы нужны? Не тяни, Андрюша, такие дела не откладывают.
Он бросал трубку, но через час она звонила снова. Галя дома почти не разговаривала. Ходила с каменным лицом, подчёркнуто громко вздыхала, демонстративно ела одна на кухне. Атмосфера в доме стала невыносимой. Даже кот, обычно ласковый и общительный, забился под диван и выходил только поесть.
Однажды, вернувшись с работы, Андрей застал в квартире мать. Она вместе с Галей двигала мебель. Его кресло стояло посреди комнаты, сиротливое и беззащитное.
— О, пришёл! — обрадовалась Тамара Павловна. — А мы тут решили перестановочку сделать. Освежить, так сказать, интерьер. Вот, думаем, куда бы это твоё сокровище деть. Может, на балкон?
— А лучше сразу на помойку, — добавила Галя.
Андрей посмотрел на мать, на жену, на своё кресло. И в этот момент что-то в нём сломалось. Та тонкая нить терпения, на которой всё держалось, лопнула с оглушительным треском, который, казалось, слышал только он один.
Он молча подошёл к креслу. Отодвинул его на прежнее место, в угол, к торшеру. Взял со стола свой недостроенный парусник.
— Что ты делаешь? — удивилась Галя.
— Собирайтесь, — сказал он тихо, но так, что они обе замерли. — Мы едем.
— Куда? — насторожилась мать.
— К нотариусу.
На лице Тамары Павловны расцвела победная улыбка. Галя с облегчением выдохнула.
— Наконец-то! Я же говорила, что ты у меня умный мальчик! Всё правильно понял! Галочка, собирайся, деточка! Исторический момент!
Они ехали в такси втроём. Мать сидела посередине, как полководец, одержавший победу, и без умолку тараторила, какой они потом сделают ремонт, как купят новый диван. Галя сидела у окна и улыбалась своим мыслям. Андрей смотрел прямо перед собой, на дорогу. Он был абсолютно спокоен. Впервые за много дней.
Кабинет нотариуса был тихим и строгим. Пахло старой бумагой и сургучом. Пожилая женщина в очках внимательно посмотрела на них.
— Слушаю вас.
— Мы пришли оформить дарственную на квартиру, — торжественно объявила Тамара Павловна. — Вот, мой сын, Андрей Викторович, дарит свою квартиру своей жене, Галине Петровне.
Нотариус посмотрела на Андрея.
— Вы собственник? Паспорт, документы на квартиру, пожалуйста.
Андрей молча положил на стол папку с документами. Женщина стала их изучать.
— Так… Квартира в единоличной собственности, приобретена до брака, по наследству. Всё верно. Вы действительно хотите безвозмездно передать право собственности на данное жилое помещение вашей супруге? Вы понимаете последствия этого шага? После регистрации договора вы лишаетесь всех прав на эту недвижимость.
— Понимаю, — твёрдо сказал Андрей.
Галя счастливо улыбнулась. Мать одобрительно кивнула.
— Однако, — продолжил Андрей, и его голос зазвучал в тишине кабинета непривычно громко. — Я пришёл сюда не за этим.
Улыбки на лицах женщин застыли.
— В смысле? — первой опомнилась Тамара Павловна.
Андрей повернулся к нотариусу.
— Я хочу составить завещание.
— Завещание? — переспросила женщина.
— Да. Я хочу завещать всё моё имущество, включая эту квартиру, своему двоюродному племяннику, сыну моей покойной сестры. Виктору. Ему скоро восемнадцать, ему нужнее будет.
В кабинете повисла мёртвая тишина. Галя смотрела на Андрея так, будто видела его впервые. Лицо Тамары Павловны побагровело.
— Ты… ты что несёшь? Ты в своём уме? Какому племяннику?
— Мама, помолчи, — спокойно сказал Андрей. — Я разговариваю с нотариусом.
— Я тебе сейчас помолчу! — взвизгнула она. — Ты что удумал, ирод? Родную жену наследства лишить?
— Она не будет моей женой, — так же спокойно произнёс Андрей и повернулся к Гале. Её лицо было белым как полотно. — Галя, я подаю на развод. Прямо отсюда поеду и подам заявление.
— За что? — прошептала она.
— За то, что ты променяла меня на квадратные метры. За то, что позволила моей матери разрушить нашу семью. За то, что ты так и не поняла, что дом — это не стены, а люди. Я хотел строить с тобой семью, а вы с мамой решили просто отжать у меня территорию.
— Но… я… — она не находила слов.
— Я всё сказал. Мы можем уйти. Я останусь, чтобы оформить документы.
— Я никуда не пойду! — закричала Тамара Павловна, вскакивая со стула. — Я тебе не позволю! Я на тебя в опеку пожалуюсь! Ты ненормальный!
Нотариус строго посмотрела на неё.
— Женщина, прошу вас соблюдать тишину, или я буду вынуждена вызвать охрану. Это юридическое учреждение, а не рынок. Ваш сын в здравом уме и твёрдой памяти и имеет полное право распоряжаться своим имуществом так, как считает нужным.
Это подействовало. Тамара Павловна осела на стул, тяжело дыша. Галя молча встала и, не глядя ни на кого, вышла из кабинета. Через минуту за ней, шаркая ногами, как побитая собака, вышла и свекровь.
Андрей остался. Он действительно оформил завещание. Когда он вышел от нотариуса на улицу, уже вечерело. Он вдохнул прохладный воздух полной грудью. Ему было легко. Он потерял жену, окончательно испортил отношения с матерью, но впервые за долгие годы он обрёл себя.
Вернувшись в пустую квартиру, он первым делом прошёл в комнату. Кресло стояло на своём месте. На столе лежал его парусник. Андрей взял в руки сломанную мачту. Её можно было починить. Всё можно было починить. Или построить заново. Он сел в кресло, включил торшер и достал клей. Впереди была целая ночь и целая новая жизнь.
Развод прошёл на удивление тихо. Галя на суд не пришла, прислала своего представителя. Имущества делить не пришлось — совместно нажитого у них практически не было. Квартиру, как и ожидалось, оставили ему. Мать звонила ещё несколько раз, кричала, плакала, проклинала, но Андрей спокойно клал трубку. Через месяц звонки прекратились.
Он жил один. И это одиночество было другим. Не гулким и тоскливым, а светлым и чистым. Он достроил свой парусник. Поставил его на полку, где раньше стояли фотографии со свадьбы. Он починил кран в ванной. Выбросил старый хлам с балкона. И каждый вечер, приходя с работы, садился в отцовское кресло, читал книги или просто смотрел в окно. И тишина в его квартире больше не была плотной. Она была наполнена спокойствием.
Однажды вечером, примерно через полгода, в дверь позвонили. Андрей посмотрел в глазок. На пороге стоял Виктор, его племянник. Высокий, нескладный парень с виноватой улыбкой.
— Дядя Андрей, привет. Я тут… мимо шёл. Решил зайти. Можно?
— Заходи, конечно, — Андрей открыл дверь.
Они сидели на кухне, пили чай. Виктор рассказал, что поступил в институт, живёт в общежитии, подрабатывает.
— Я слышал… ну, бабушка звонила маме, рассказывала… про квартиру, про завещание, — смущённо проговорил он. — Спасибо тебе, конечно, дядя Андрей. Но я не хочу, чтобы ты думал…
— Ничего я не думаю, — перебил его Андрей. — Это моё решение. Живи своей жизнью, учись, работай. А это… это просто страховка. Чтобы ты знал, что у тебя есть, куда прийти.
Виктор кивнул.
— А можно я… буду иногда просто так заходить? В гости? Без всяких квартир. Просто чай попить.
Андрей посмотрел на него. На этого почти взрослого парня, которому, по сути, кроме него, и помочь-то было некому.
— Можно, — улыбнулся он. — И нужно.
Когда племянник ушёл, Андрей долго стоял у окна. Он понял, что дом — это действительно не стены. Это когда есть, кому открыть дверь. И когда за этой дверью тебя не пытаются сломать, а просто хотят выпить с тобой чаю. Он вернулся в комнату, сел в своё старое кресло. И впервые за много лет почувствовал себя дома. По-настоящему.