— Дарья... Дарья Николаевна, — медсестра в розовых «крокс» наклонилась над кроватью. От неё пахло хлоргексидином и мятной жвачкой. — Вы слышите меня? Капельницу не трогайте. Вам нельзя... Вы не должны вставать. У вас кровопотеря была... огромная.
Дарья не слышала. В голове стучало одно слово: «Ева». Губы шевелились, но звука не было.
— Девочка в реанимации, — медсестра поняла без слов. — Стабильна. Тяжёлая, но живая. А вы лежите. Иначе нас обеих уволят.
Восемнадцать часов схваток. Экстренное кесарево. Реанимация. Врачи потом говорили — чудо, что обе выжили. Дарья не помнила момента, когда её увезли в операционную. Помнила только крик: «Теряем!» — и темноту.
На второй день она всё-таки встала. Медсестра ругалась, но Дарья уже шла по коридору, держась за стену. Споткнулась о порог палаты, чуть не упала. Остановилась у двери детской — из-за неё доносился резкий голос свекрови Зои Михайловны:
— Ну я не знаю, я с Максимкой двадцать часов мучилась! Думали, не выдержу. А эта — эпидуралку поставили, полежала и родила. Несерьёзно это всё.
Дарья толкнула дверь. Увидела: Зоя Михайловна стоит у окна спиной к детской кроватке и делает селфи. Держит телефон высоко, подбородок вверх, губы бантиком. На экране уже готова подпись: «Стала бабушкой! Правда, внучка не очень похожа на нашу семью».
Максим сидел в углу, уткнувшись в телефон. Даже не поднял голову.
— А, пришла, — не глядя на невестку, буркнула Зоя Михайловна. — Ну как, отлежалась? Я вот Максиму рассказываю — у нас всё по-настоящему было. Не то что сейчас.
— Нас обеих едва спасли, — тихо проговорила Дарья. Горло сжималось. Хотелось закричать, но голос не слушался.
— Все рожают, — отмахнулась свекровь. Она наконец повернулась к кроватке, посмотрела на внучку как на экспонат в музее. — Вот посмотри на неё — прямо обезьянка, вся сморщенная. Ни капельки не похожа на Максима. Надеюсь, перерастёт.
У Дарьи потемнело в глазах. Она схватилась за стену.
Максим пробормотал что-то:
— Мам, ну что ты...
— Молчи, — обрезала его Зоя Михайловна. — Ты в этом ничего не понимаешь. Я троих родила, мне виднее.
Она полезла в огромную сумку «Прада» (подделку с рынка, но Зоя всем рассказывала, что оригинал) и выложила на тумбочку упаковку детской смеси. Самой дешёвой — Дарья видела цену, девяносто рублей:
— Держи. Я специально выбрала недорогую — всё равно же желудок у младенцев один, зачем переплачивать? Главное — кормить.
При этом для себя она притащила коробку швейцарского шоколада за две тысячи и уже успела половину слопать.
Дарья подошла к кроватке. Взяла Еву на руки. Маленькая морщила личико во сне, на лбу было крохотное родимое пятнышко в форме сердечка. Дарья поцеловала его. Слёзы горячими каплями падали на одеяльце.
Зоя Михайловна уже листала телефон:
— Ой, Максим, смотри, Ленка Петрова внучку родила. Красотка какая! Вот это да. Светленькая, кудрявая. Прям кукла.
Дарья подняла голову. Посмотрела на свекровь. Та даже не заметила.
Как-то в феврале, когда Евочке исполнился месяц, Зоя Михайловна нагрянула с «визитом». Принесла огромную коробку эклеров (для себя к чаю) и детские носочки из «Фикс Прайс» — три пары за сорок девять рублей.
— Ну вот, уже больше на человека похожа, — она рассматривала внучку с каким-то отстранённым любопытством, как врач пациента. — Хотя черты какие-то... неопределённые. Ты, Дашенька, не обижайся, но в нашу семью она пока не вписывается. У нас все светленькие были.
Дарья промолчала. Максим убежал на кухню «заваривать чай». Как всегда.
Зоя Михайловна устроилась на диване, сбросила туфли (от них пахло потом), достала телефон:
— Сейчас для моего ТикТока сниму. У меня уже пятнадцать тысяч подписчиков, представляешь? Популярная я.
Она включила камеру. Заговорила с экраном весёлым голосом, словно Дарьи в комнате не было:
— Привет, мои хорошие! Навестила внучку сегодня. Правда, ничего особенного, обычный ребёнок. Не то что мои дети были — те сразу красавцами родились! Помните, я показывала фото? Ну ладно, может, перерастёт.
Дарья застыла с бутылочкой в руках. Не может быть. Она что, правда это сказала? Публично?
Зоя Михайловна нажала «Опубликовать». Даже не спросила разрешения.
Вечером, когда свекровь наконец свалила, Дарья нашла это видео. Комментарии были... разные:
«Какая странная бабушка »
«Она что, своей внучке публично говорит, что она некрасивая?!»
«Бедная мама ребёнка... я бы на её месте...»
Дарья сохранила видео. Скачала на телефон. Интуиция шептала: пригодится.
Прошло ещё три месяца. Евочке было уже четыре. Она научилась улыбаться — беззубой, смешной улыбкой, от которой у Дарьи разрывалось сердце. Научилась гулить. Хватать Дарью за палец и не отпускать.
Дарья жила как в тумане. Бессонные ночи. Стирка. Готовка. Максим приходил с работы, падал на диван с телефоном. Помогать не помогал, но хотя бы не мешал. Это уже было что-то.
А потом Зоя Михайловна снова приперлась. Без звонка. Без предупреждения. Дарья как раз вешала детские распашонки на сушилку, волосы грязные, в пижаме. Максим рубился в танки.
— Максим, — отчеканила свекровь. — Мне нужно с тобой поговорить. На кухне. Сейчас.
Дарья слышала обрывки:
«...сидит у тебя на шее...»
«...ни копейки не зарабатывает...»
«...я тебе не такую жену выбирала...»
Вечером — скандал. Первый по-настоящему серьёзный.
— Ты не можешь вечно прятаться за юбку матери! — кричала Дарья, забыв, что Ева спит. — У нас своя семья!
— Она даёт советы! — огрызался Максим. — Желает добра!
— Она желает добра только тебе! А мы с Евой для неё — помеха! Ты не видишь?!
— Ты преувеличиваешь.
— Я хочу развестись, — вылетело у Дарьи.
Максим не спорил. Даже не удивился. Просто кивнул. Вышел из комнаты. Через полчаса — звонок от свекрови. Дарья слышала её голос даже через закрытую дверь: «Правильно, сынок. Я всегда говорила...»
Максим вернулся с каменным лицом:
— Собирай вещи. Уезжай. Сегодня.
— Что?! — Дарья не поверила. — Это твоя дочь!
— Мама сказала... так будет лучше. Алименты буду платить. Но здесь жить не будешь.
Он зачитывал текст. Дарья видела в его руке листок бумаги. Почерк узнала — свекровин.
Через два месяца Дарья приехала за вещами. Открыла дверь своим ключом. Квартира была пуста. Её одежды, косметики, книг, фотоальбомов с беременностью — ничего не было.
Позвонила Максиму:
— Где мои вещи?
— В пакете. В прихожей.
В пакете лежали стоптанные домашние тапки и две пары старых носков.
Дарья стояла посреди пустой квартиры, когда в дверь вошла Зоя Михайловна. Ключи свои уже сделала, видимо. Усмехнулась:
— А, ты. Нашла свои вещи?
— Где мои платья? Украшения? Фотографии?
— Всё твоё — в пакете, милая, — отмахнулась свекровь. — Не придумывай.
Дарья хотела развернуться и уйти. Но тут заметила: на пальце Зои Михайловны — её кольцо. Обручальное. С маленьким бриллиантом. Подарок покойного отца. Семейная реликвия.
— Это... моё кольцо, — прошептала Дарья.
Зоя Михайловна покраснела. Но нагло задрала подбородок:
— Нашла у Максима в тумбочке. Жалко, что валялось. Мне как раз подошло. Красивое, кстати. Качественное.
Дарья развернулась. Ушла. Не закричала. Не заплакала. Просто ушла. И по дороге домой поняла: всё. Война объявлена.
Прошло два года и четыре месяца. Ева выросла красивой девочкой — огромные карие глаза, чёрные кудряшки, родимое пятнышко в форме сердечка на лбу. Смешная, болтливая, любопытная. Дарья устроилась графическим дизайнером на удалёнку, снимала однушку на окраине, еле сводила концы с концами. Алименты Максим переводил исправно — восемь тысяч рублей в месяц. Никогда не звонил. Про дочь не спрашивал.
И вот однажды — звонок:
— Даш. Мне нужно встретиться.
— Зачем?
— Хочу увидеть ребёнка. И... у меня к тебе просьба.
Встретились в парке. Октябрьский вечер, холодный. Дарья пришла с коляской. Максим стоял у фонтана — постаревший, ссутулившийся, какой-то серый. Рядом, как всегда, Зоя Михайловна. Элегантная, в дорогом пальто (настоящем, не подделке), с новой причёской.
— Ну здравствуй, Дашенька, — протянула она фальшиво-сладким голосом. — Живёшь, я смотрю, ничего. А я переживала — думала, пропадёшь одна с ребёнком. Никому же не нужна оказалась. А алименты-то наши проела?
Дарья молчала.
Максим подошёл к коляске. Посмотрел на Еву:
— Привет...
Ева уставилась на него огромными глазами. Молчала.
— Ну что ты как чужой! — фальшиво воскликнула Зоя Михайловна. — Папочка ты наш!
Сама к коляске не подошла. Стояла в стороне.
— Дарья, слушай, — Максим переминался с ноги на ногу. — У меня к тебе просьба. Я женюсь. В декабре свадьба. Невеста хочет сделать слайд-шоу — семейные фото, ну, ты понимаешь. И вот... помнишь флешку? Синюю, «Transcend»? Там фотографии с Турции. Мы с мамой летали. Очень нужно.
Дарья поняла: ему не была нужна дочь. Он искал флешку.
— Понятно, — она кивнула. — Флешка у меня есть.
— Правда?! — Максим обрадовался. — Можешь завтра передать?
— Могу, — Дарья достала телефон. — Но сначала покажу тебе кое-что.
Она открыла сохранённую папку. Нашла то самое видео из ТикТока. Включила звук на полную.
Голос Зои Михайловны разнёсся по парку:
«Привет, мои хорошие! Навестила внучку сегодня. Правда, ничего особенного, обычный ребёнок. Не то что мои дети были — те сразу красавцами родились! »
Люди стали оборачиваться. Молодая мама с коляской замерла. Пожилая женщина покачала головой.
— Выключи, — побледнела Зоя Михайловна. — Немедленно.
— Нет, — спокойно сказала Дарья. — Пусть послушают, какая вы заботливая бабушка.
Она перемотала. Включила ещё одно видео. Это она сама сняла тогда, в роддоме — попросила соседку по палате снять «первую встречу бабушки с внучкой». Та и сняла. Случайно записала вот это:
«Вот посмотри на неё — прямо обезьянка, вся сморщенная».
Лицо свекрови из белого стало пятнистым. Красными пятнами пошло.
— Моей дочери было три дня, — Дарья говорила тихо, но чётко. — Она едва выжила. Я едва выжила. А вы назвали её обезьянкой. Публично. В ТикТоке.
— Мам... — растерянно пробормотал Максим. — Ты правда... это говорила?
— Я пошутила! Все так шутят!
— Ещё, — Дарья достала планшет. — Помните моё кольцо? С бриллиантом? Семейную реликвию моего отца?
Развернула экран. Показала фотографию из «Одноклассников» — Зоя Михайловна на банкете, на пальце — то самое кольцо.
— Вы украли его. Я подавала заявление в полицию. Вот копия.
Развернула документ.
— Но не стала доводить до суда. Знаете почему? Потому что поняла: это кольцо для вас — единственное, что осталось от нашей семьи. Вы так хотели быть главной, важной... А в итоге остались ни с чем.
Дарья открыла аккаунт свекрови:
— Вы знаете, сколько у вас было подписчиков два года назад? Пятнадцать тысяч. А сейчас — восемьсот сорок семь. Знаете почему? Потому что люди увидели то видео. Его репостнули. Вас отменили.
Зоя Михайловна схватилась за сердце.
— Максим, — спокойно продолжила Дарья. — Ты спросил про флешку. Она у меня.
Достала из сумки синюю флешку «Transcend».
— Хочешь знать, что я с ней сделала?
Пауза. В парке стояла тишина.
— Я посмотрела все фотографии. Видела, как ваша мама обнимает вас на пляже. Как вы смеётесь. Как она гладит вас по голове. И подумала: «Вот как выглядит любовь». А потом вспомнила, как она смотрела на мою дочь. На вашу дочь, Максим. И поняла: она умеет любить только одного человека — вас. Все остальные — лишние.
— Даш... — тихо пробормотал Максим.
— Флешку я удалила. Все пятьсот двенадцать фотографий. Отформатировала три раза.
Зоя Михайловна вскрикнула.
— Это были единственные копии. Ваш жёсткий диск сгорел два года назад, помнишь? Ты мне сам об этом писал.
Показала переписку.
— Вы украли у меня кольцо — память об отце. Я удалила вашу память о счастливых временах. Теперь мы квиты.
Бросила пустую флешку на асфальт. Та отскочила, покатилась.
Дарья наклонилась к дочери:
— Евочка, помаши ручкой дяде и тёте. Мы больше их не увидим.
Ева послушно помахала:
— Пока-пока!
— Ты... чудовище, — прошипела Зоя Михайловна сквозь слёзы.
Дарья развернулась. Посмотрела свекрови прямо в глаза:
— Нет. Я — мать. А вы так и не поняли, что это значит.
Она ушла. Не оглянулась. Люди в парке молчали. Молодая мама с коляской кивнула ей. Пожилая женщина тихо сказала:
— Правильно сделала, девонька.
Прошло полгода. Дарья получила повестку в суд. Максим подал иск — требовал компенсацию за утраченные фотографии. Сто тысяч рублей.
Она пришла на заседание. Положила на стол распечатку ТикТок-видео, копию заявления о краже кольца, медицинскую карту из роддома, скриншоты переписки.
— Вы требуете компенсацию за удалённые фотографии, — сказала она судье. — Но флешка была передана мне на хранение истцом. Вот переписка, где он сам просит меня «сохранить важные файлы». Я имела полное право распоряжаться содержимым.
Показала СМС от трёхлетней давности.
— К тому же истец два года не интересовался собственной дочерью. Не звонил. Не приезжал. Не спрашивал, жива ли она. А когда появился — искал флешку. Не ребёнка. Флешку.
Судья посмотрел на Максима:
— Это правда?
Максим молчал.
— Дело закрыто, — строго сказал судья. — Иск отклонён.
Дарья вышла из зала. Передала охраннику конверт:
— Если увидите того мужчину — передайте ему. Там флешка.
На самом деле она не удаляла фотографии. Сделала резервную копию ещё тогда, сразу. Но пусть думают, что потеряли всё. Пусть помучаются. Так же, как она мучилась, когда её с новорождённым ребёнком выкинули на улицу.
Дарья вышла на улицу. Достала телефон. Написала подруге:
«Всё. Закрыла эту страницу. Живу дальше».
А в коляске сопела Евочка — с родимым пятнышком-сердечком на лбу, с чёрными кудряшками, с огромными глазами. Самая красивая. Самая любимая. Её дочь. Её жизнь. Её счастье.
И больше никому не позволит назвать её «обезьянкой».