Я посмотрела фильм “Франкенштейн” Гильермо дель Торо четыре дня назад, уже успела сделать заметку на основе просмотра, но новая адаптация по-прежнему меня не отпускает.
У меня перед глазами стоят образы безумного Виктора (в исполнении Оскара Айзека) и благородного Существа (в исполнении Джейкоба Элорди). Особенно затрагивает резкий контраст между этими образами – лихорадочный, брызжущий слюной ученый, не вызывающий симпатии, а параллельно с ним идет сине-зеленый покрытый шрамами великан, в котором больше тепла, чем в живом существе.
Решила порассуждать на тему, почему Виктор настолько ужасен, а Существо, наоборот, так красиво.
Образ Виктора Франкенштейна в новой адаптации
Кинематографические характеры – это словно сценический костюм; ведь такой костюм должен быть ярче повседневного, его необходимо украсить пайетками, чтобы артист на сцене казался объемнее и заметнее. Так и образ на экране – если необходимо передать определенное настроение, важно использовать более резкие штрихи, искать более смелые решения, пусть даже они шокируют зрителя. Для меня Виктор Франкенштейн в новой адаптации стал шокирующим – этот человек похож на нaркомaна или oдержимого, в его глазах если есть блеск, то он лихорадочный; его глаза зажигаются только тогда, когда дело касается достижения целей, но не человеческих отношений.
В самом начале фильма Виктор хвастается, что отнимет у Бога силу порождать жизнь. Гильермо дель Торо отмечал, что одна из мыслей, которая заинтриговала его в романе Мэри Шелли, среди многих других, стала мысль о том, что она, кажется, была очень увлечена идеей создания жизни без участия женщины. И это перешло к герою ее романа Виктору – он полностью отрезал себя от жизни, ограничился стенами лаборатории. В фильме Виктору мысль о могуществе женщины никогда не приходит в голову – и этой слепотой его упрекает Элизабет (в исполнении Мии Гот).
Помимо того, что Виктор постепенно превращается лишь в оболочку, визуально его упадок (или распад) подчеркивается тем, что его часть истории сопровождается паром, человеческими телами, смертью и грязью (например, он стремительно направляется домой после трибунала, и камера обводит ‘взглядом’ улицу с кровавыми лужами на камнях – этот момент следования к дому красноречиво иллюстрирует, во что превратилась жизнь Виктора). А позже его распад усиливается и потерей конечности.
Оскар Айзек характеризует своего Виктора как человека “с огромными недостатками, но абсолютно здравомыслящего”. Гильермо дель Торо добавляет еще, что “он слишком уверен в своей правоте, очень легко обижается на проигрыши и любые противоречия”.
Влияние отца на становление характера Виктора
Виктор Франкенштейн действительно очень хорош в медицине. В этом он последователен с тех пор, как пообещал себе превзойти отца, гениального хирурга. Он целеустремленно движется к воплощению своей амбициозной скандальной идеи в реальность, но вот человеческое проявление в нем становится все слабее; он становится все мрачнее, страшнее и все более отталкивающим.
Визуально это выражается и в одежде – в детстве, когда Леопольд буквально вбивал в Виктора знания о медицине, говоря, что “в тканях нет духовности, а в мышцах нет эмоций”, мальчик одет в белое; этот цвет был ключевым, включая молоко, которым его поили. Красный цвет был основным для его матери и архангела в его спальне. Но после того, как Виктор теряет мать, его облик постепенно мрачнеет – и также он перенимает на себя цвет, ассоциирующийся с самым близким ему существом, то есть красный от матери. Но от Леопольда он перенимает не только знания, но и эмоциональный паралич.
Ведь, если вспомнить самое начало, голос Виктора за кадром говорит: “отец презирал нас обоих – наши черные как вороново крыло волосы, наши глубокие темные глаза; даже наш тихий, тревожный нрав, казалось, безмерно раздражал его”. В этот момент закрадывается сомнение, что Леопольд Франкенштейн был родным отцом Виктора, а Клэр он взял в жены только ради ее состояния, которое помогло ему сохранить престижный статус. Как еще можно объяснить ссоры Леопольда и Клэр из-за поместья, денег и Виктора; как можно объяснить реплику: “У тебя мое имя, Виктор, а с ним и моя репутация” (у Виктора была другая фамилия?); как можно объяснить, что гениальный хирург не спас Клэр; как можно объяснить любовь Леопольда к светловолосому Уильяму и ненависть к смуглому Виктору.
Все эти слагаемые создали того Виктора, которого прописал в своей адаптации Гильермо дель Торо и воплотил актер Оскар Айзек. Айзек был очень смел и раскрепощен, чтобы передать настроение Виктора. Он даже похудел для роли, чтобы его черты лица стали более острыми и напоминали череп, словно из лаборатории ученого.
Похожие роли в фильмографии Оскара Айзека
Интересно то, что в фильмографии Оскара Айзека есть две роли, пересекающиеся с Виктором Франкенштейном: Микаэль Богосян из драмы “Обещание” (2016, The Promise) Терри Джорджа и Натан Бейтман из сай-фай-триллера “Из машины” (2014, Ex Machina) Алекса Гарланда.
Айзек мог сделать микс из двух ролей, но в итоге у него получилось выдать что-то невероятное. Из сходств можно отметить только то, что первый был простым аптекарем, который мечтал стать врачом, чтобы лучше помогать своим соотечественникам из деревни; второй был гениальным эксцентричным изобретателем и основателем IT-компании Blue Book. Микаэль отличается благородством и силой духа, он способен на самопожертвование; Натан – ceксоголик, грубиян и помешанный на контроле человек.
Пожалуй, больше общего у Франкенштейна с Натаном в плане того, что оба они нетипичным образом воплощают типаж "безумного ученого" с комплексом Бога.
Но все же, если отталкиваться исключительно от самих ролей, то Натана и Микаэля можно назвать более привычными. В них актеру нужно было воплотить определенный характер: Микаэль Богосян – это метафора стойкости армянского народа; Натан Бейтман – это метафора искусственного интеллекта, который постепенно набирает силу и становится все более опасным.
В этих ролях Айзек воплощал благородство и опасность соответственно как-то спокойнее, там его герой и персонаж были целостными, а вот через образ Виктора Франкенштейна была задача показать всего лишь часть личности, создать такого человека, который не владеет своими чувствами, он не обращается к своей душе, им движет только цель, только одна идея. По сути, Виктор потерялся, когда умерла его мать, и он начал свой путь в сторону превращения в чудовище.
В итоге
Образ Виктора получился раздражающим, его мания показана как через увеличительное стекло. В нем содержится тайное предупреждение, что раненая душа неспособна быть эмпатичной, она легко обижается, если сиюминутно не получает требуемого; она подвержена саморазрушению, способна совершать радикальные поступки (поджег лаборатории). Даже когда Виктор презентует свое изобретение трибуналу, он словно выступает с эстрадным номером. В этом больше от желания привлечь внимание, способ докричаться, а не поделиться знаниями с юными умами.
Если бы этот образ был воплощен скупыми методами, не было бы того сногсшибательного эффекта, им сложно было бы проникнуться и даже понять боль Виктора. А становится понятно, что ему больно за всеми этими отвратительными поступками.
Образ Существа в новой адаптации
Существо воплощает собой не просто доказательство гениальности Виктора Франкенштейна; это еще и одержимость Виктора, и в целом метафора раненой души (это в более широком смысле, это можно отнести к миру и каждому человеку, тем более, что Существо состоит в том числе из частей тел погибших на поле боя).
Одержимость потому, что он очень долго к этому шел, он оставил всю реальную жизнь за пределами лаборатории ради этого, он вступил в сомнительное сотрудничество с торговцем оружием Генрихом Харландером (в исполнении Кристофа Вальца), который не упустил случая однажды унизить Виктора.
На трибунале Виктор с гордостью отдельно отмечает, что у его образца, на котором он показывал работу батарей, вы “можете увидеть шрамы толщиной с волос, никаких крупных стежков, благодаря моему методу”. Из этого замечания следует, что Виктор достиг прогресса в хирургии.
Зная, как долго Виктор шел к оживлению мертвого и что ему это стоило, существо не могло получиться страшным (или неэстетичным). Он мастерски применил свою методику шитья, он тщательно выбрал необходимые части (это даже показано, как долго и придирчиво он отбирал их по всему городу и за его пределами).
Внешний вид Существа отсылает к японскому искусству “кинцуги” (金継ぎ). Мастер по гриму Майк Хилл, разработавший дизайн Существа для новой адаптации, за основу взял вид Существа на иллюстрациях Берни Райтсона, но очень здорово, что он так выделил шрамы на теле. Суть “кинцуги” очень хорошо укладывается в сюжетную линию и самого Существа, и его создателя. Ведь кинцуги – это искусство ремонта разбитой керамики, когда поврежденные участки исправляют с помощью лака. Ремонт в данном случае воспринимается как часть истории предмета, и дефект не стоит скрывать, пусть эти несовершенства и ‘шрамы’ станут чем-то красивым и ценным.
Хотя Существо называет себя “помойкой”, когда открывает свое происхождение, он просто не знает другой – более важной – стороны, потому что его “отец” не смог ему этого донести. А не смог потому, что сам оказался когда-то таким же отвергнутым. Виктор не смог принять свое творение (в философском смысле он отверг свой опыт), он испугался буквально своего отражения, и от испуга смог только одарить его холодом, оскорблениями и издевательствами.
Существо вызывает живой эмоциональный отклик своими чистотой и искренностью – он сторонится негативно настроенного Виктора и тянется к Элизабет, которая полна тепла и мудрости. Элизабет как раз-таки сразу видит самую суть Существа, понимая, что он ранен, а не страшен.
В качестве вывода
Существу нужны теплота и помощь, и он тянется к человеку – думаю, поэтому он так располагает. Виктор же, напротив, нуждается в помощи, но не знает, как именно нужно ее просить. Его не берегли, не хвалили, не ценили. Когда он увидел, на что способен (в виде достигнутой цели), он испугался. Его испугала эта жизнь, созданная им самим.
Он признал, что не задумывался, что будет после сотворения, и его достижение стало казаться ему противоестественным, лишенным смысла. Получается, он не видел смысла и в своем существовании. Что самое обидное, он даже не попытался прийти в лад с Существом (равно “своей душой”), что стало бы способом морально излечиться.
В итоге Виктор отталкивает и одновременно вызывает жалость.
***