— Ты чё, совсем берега попутала? — Дарья стояла посреди кухни, уперев руки в бока, и смотрела на свекровь так, будто та только что предложила ей разобрать квартиру по кирпичикам. — Я тебе что, прислуга?
Татьяна Ивановна замерла у раковины с губкой в руке. Капли воды стекали по её пальцам, оставляя мокрые следы на линолеуме. Она не ожидала такого. Совсем не ожидала.
— Дарьюшка, я просто подумала...
— Ага, кинулась я тебе унитаз драить!Домработницу нанимай, не то полетишь отсюда с чемоданами! — прошипела невестка, и в её голосе прозвучало что-то такое зловещее, что Татьяна непроизвольно отступила на шаг.
За окном медленно темнело. Ноябрь в этом году выдался мрачным — дождь шёл не переставая уже третью неделю, превращая город в сплошное мокрое пятно. Квартира на девятом этаже казалась клеткой, из которой не было выхода.
Татьяна приехала к сыну два месяца назад. Просто в гости, на недельку. После того как Виктор умер, дом в Подмосковье опустел настолько, что стены начали давить. Шестьдесят два года — возраст, когда одиночество чувствуется особенно остро. Сын позвал — она и приехала. С одной сумкой, в которой лежали три кофточки, юбка и запасные тапочки.
Неделя превратилась в месяц. Месяц — в два. Дарья сначала молчала, потом начала бросать колкие фразы, а сегодня взорвалась.
— Слушай, мать, — Дарья подошла ближе, и Татьяна почувствовала запах её духов, резких и навязчивых. — Нам тут тесно. Мы с Артёмом молодые, нам жить надо. А ты тут... Ты тут как...
Она не договорила, но договаривать и не требовалось.
Татьяна медленно положила губку на край раковины. В груди разливалась тяжесть, знакомая и тошнотворная. Она уже чувствовала её когда-то давно, когда Виктор сказал, что компания прогорела и денег больше нет. Та же самая тяжесть, только сейчас она била точно в солнечное сплетение.
— Я... я завтра уеду, — тихо произнесла она.
— Вот и отлично, — Дарья развернулась и пошла к двери. — Артём всё равно ничего тебе не скажет, он у нас добрый. А я так больше не могу.
Дверь хлопнула. Татьяна осталась одна на кухне, где пахло жареным луком и чем-то ещё — наверное, её собственным страхом.
Артём пришёл поздно. Мать сидела в гостиной на раскладушке.
— Мам? — неуверенно спросил он.
Татьяна обернулась. Артём стоял в дверях, высокий, худой, с залысинами, которые он всё пытался скрыть, зачёсывая волосы набок. Её мальчик, которого она родила в двадцать, вырастила одна, после того как первый муж ушёл к другой.
— Я завтра уеду, — повторила она. — Не беспокойся.
Артём молчал. Потом прошёл в комнату, и через минуту до Татьяны донеслись приглушённые голоса. Дарья что-то говорила быстро и резко, он отвечал тише. Потом снова тишина.
Татьяна легла, не раздеваясь. Сон не шёл. Она думала о том, как вернётся в свой дом, где на столе лежит слой пыли, а в холодильнике, наверное, уже ничего не осталось. О том, что пенсии хватит на продукты, но не хватит на то, чтобы залатать крышу — она текла ещё с весны. О том, что Виктор всегда говорил: «Танюха, мы с тобой не пропадём». Но они пропали. Он умер, а она осталась — и это оказалось хуже.
Утром Дарья ушла рано. Артём сидел на кухне и пил кофе, глядя в сторону. Татьяна собрала вещи в ту же потрёпанную сумку и вышла в коридор.
— Мам, подожди, — Артём поднялся. — Давай я тебя отвезу.
— Не надо. На автобусе доеду.
— Мам...
— Всё хорошо, сынуль, не переживай! — она улыбнулась.
Он не настаивал. Просто сунул ей в руку три тысячи — она хотела отказаться, но он уже вышел на балкон и закрыл дверь.
Метро было забито. Татьяна ехала, прижимая к себе сумку, и смотрела на людей вокруг. Все куда-то спешили, что-то листали в телефонах, кто-то громко разговаривал. Жизнь текла мимо неё, стремительная и безжалостная.
На Курском вокзале она купила билет на ближайшую электричку. До дома ещё нужно было добираться на автобусе, потом пешком — километра полтора по грязи. Ну а сейчас Татьяна сидела в зале ожидания.
— Извините, здесь свободно? — вдруг послышался хриплый мужской голос.
Татьяна подняла глаза. Рядом стоял мужчина её возраста, в старой кожаной куртке и вязаной шапке. Лицо обветренное, глаза усталые.
— Свободно, — кивнула она.
Он сел, поставив рядом потёртую спортивную сумку. Помолчал. Потом вдруг спросил:
— Далеко едете?
— В Павловский Посад.
— О, я туда же. Родственников навещать?
— Домой, была в гостях у сына, — ответила она.
Мужчина улыбнулся. Потом достал из кармана термос, открыл его и протянул ей:
— Чаю хотите? Горячий. Я с утра заварил.
Татьяна хотела отказаться, но взгляд его был каким-то понимающим, без лишних расспросов. Она взяла термос и сделала глоток. Чай был крепким, с сахаром.
— Спасибо.
— Да не за что. Я Леонид, — он протянул руку.
— Татьяна.
Они сидели молча, и это молчание было странным — не тяжёлым, не давящим. Просто два человека, которые ждут одну электричку и пьют чай из одного термоса.
— Знаете, моя дочь тоже меня выгнала, — вдруг сказал Леонид, — Живу теперь у брата в деревне. Говорит, что у них с зятем своя жизнь.
Татьяна посмотрела на него. В его глазах она увидела то же самое, что чувствовала сама — растерянность, боль, обиду. И ещё что-то — наверное, попытку сохранить достоинство, когда его уже почти не осталось.
— Своя жизнь, — повторила она горько. — Как будто мы уже не живые.
— Вот именно.
Объявили их электричку. Они встали, молча пошли к платформе. В вагоне было душно и пахло мокрой одеждой. Леонид сел напротив, и всю дорогу они переговаривались — о погоде, о ценах, о том, что раньше всё было по-другому.
Татьяна не думала, что ей может быть так легко разговаривать с незнакомым человеком. Но, может быть, дело было как раз в том, что он незнакомый.
Через несколько часов они прибыли на место. Сумки у Татьяны были тяжелыми и Леонид помог ей их вынести.
— Тань, а вам слишком далеко ехать? — спросил он.
— Минут сорок. А вам?
— Мне на автобус. До Степановки.
Леонид улыбнулся и спросил:
— Может, телефоны обменяемся? На всякий случай. Вдруг что понадобится — в магазин сбегать или ещё чего.
Татьяна посмотрела на него внимательно. В его лице не было ничего такого — никакого подвоха, никакой фальши. Просто предложение, от одного одинокого человека другому.
— Хорошо, обменяемся, — согласилась она.
Леонид и Таня записали номера друг друга и пошли, кто куда.
Дом встретил её сыростью и запахом затхлости. Татьяна открыла дверь, и первое, что увидела — лужу под окном в коридоре. Крыша снова протекла, и вода успела добраться до паркета, вздувшегося буграми.
Она поставила сумку, сняла промокшие ботинки и прошла на кухню. В холодильнике обнаружился кусок заплесневелого сыра и полбутылки кефира с истёкшим сроком годности. Всё. Больше ничего.
Татьяна опустилась на стул и почувствовала, как накатывает усталость — такая плотная, вязкая, что даже дышать стало трудно. Дом, который они с Виктором строили двадцать лет назад, теперь казался чужим. Слишком большим для одного человека. Слишком холодным.
Телефон завибрировал. Сообщение от Леонида: «Доехали нормально? Если что нужно — пишите».
Она посмотрела на экран и вдруг почувствовала что-то тёплое в груди. Странное чувство — кто-то думает о ней, спрашивает, как дела. Просто так.
«Спасибо. Всё хорошо», — написала она и тут же подумала, что соврала. Ничего не было хорошо.
Прошло три дня
Татьяна ходила в местный магазин, купила на последние деньги хлеб, яйца и пачку дешёвых макарон. Топила печь, латала дыру в потолке старой клеёнкой, смотрела в окно на серое небо. Артём не звонил. Дарья тем более.
А потом позвонила Женя.
Евгения Ростиславовна — подруга ещё с института, с которой они не виделись лет пятнадцать.
— Танька? Это правда ты? — голос Жени был громким, энергичным. — Слушай, мне Нинка Соколова сказала, что ты вернулась! Я сейчас как раз в Павловке, у матери гощу. Давай встретимся!
Татьяна хотела отказаться. Ей не хотелось видеть успешную, ухоженную Женю со всеми её рассказами о жизни в столице. Но подруга не дала ей шанса:
— Завтра в два часа в «Ласточке» на центральной площади. Жду!
И отключилась.
«Ласточка» оказалась новым кафе — с пластиковыми стульями, дешёвым кофе и музыкой из динамиков. Женя сидела у окна, в модном пуховике, с крашеными в рыжий волосами и маникюром цвета фуксии.
— Танюх! — она вскочила и обняла Татьяну так крепко, что та чуть не задохнулась. — Господи, сколько лет! Ты чего такая худая? Садись, садись, я уже заказала нам пирожки с капустой, помнишь, как мы в студенчестве их уплетали?
Татьяна села. Женя смотрела на неё с таким участием, что стало неловко.
— Ну рассказывай, как жизнь? Как Артёмка? Как внуки?
— Внуков нет пока, — Татьяна попыталась улыбнуться. — Артём женат. Живут в Москве.
— А ты чего здесь одна? — Женя нахмурилась. — Танька, не ври мне. Я вижу, что у тебя что-то случилось.
И тут Татьяну прорвало. Она рассказала — про Дарью, про то, как её выгнали, про пустой дом и протекающую крышу. Женя слушала молча, только глаза её сужались всё сильнее.
— Твоя невестка совсем с ума сошла! — наконец выдала она. — Танька, ты понимаешь, что это полный беспредел? Ты мать родная её мужа! Как можно?
— Женька, ну что теперь... — Татьяна махнула рукой.
— А то, что надо им мозги на место поставить! — Женя стукнула кулаком по столу так, что чашки подпрыгнули. — Слушай, у меня есть одна знакомая. Людмила Петровна, юрист. Она такими делами занимается — семейные споры, алименты, наследство. Сейчас я ей позвоню!
— Женя, да зачем мне юрист? — Татьяна испугалась. — Я же не собираюсь...
— А ты и не должна собираться! Просто проконсультируешься. Людка у нас боец, она таких, как твоя Дарья, на раз-два разбирает.
Женя уже набирала номер. Татьяна сидела и чувствовала, как внутри что-то переворачивается. Страшно было. Но в то же время — впервые за эти два месяца — она почувствовала, что не одна.
Людмила Петровна оказалась женщиной лет пятидесяти пяти, с короткой стрижкой в строгом костюме. Они встретились на следующий день в её офисе на окраине Павловского Посада. Маленькая контора на первом этаже панельной пятиэтажки, но внутри — чисто, пахнет кофе и бумагой.
— Присаживайтесь, Татьяна Ивановна, — Людмила указала на кресло. — Женя мне вкратце рассказала ситуацию. Давайте по порядку. Сын вас звал к себе?
— Да, звал. На недельку сначала.
— А потом?
— Потом... ну, я осталась.
— Он просил вас уехать?
— Нет. То есть... он молчал. Это жена его...
Людмила записывала что-то в блокнот.
— Понятно. Скажите, вы помогали по хозяйству?
— Ну да. Готовила, убирала. Мне же неудобно было просто так сидеть.
— А они вас об этом просили?
Татьяна задумалась.
— Не просили. Я сама.
Людмила подняла глаза:
— Татьяна Ивановна, вы понимаете, что юридически здесь всё сложно? Вас пригласили, вы приехали добровольно. Выгнать вас никто не мог — это не их право, если сын согласен на ваше проживание. Но вопрос в другом: а вы сами хотите туда возвращаться?
Этот вопрос завис в воздухе. Хотела ли она? Обратно в ту квартиру, где Дарья смотрела на неё как на лишний предмет мебели? Где Артём молчал и отводил глаза?
— Не знаю, — призналась она. — Наверное, нет.
Людмила кивнула:
— Вот и правильно. Но вопрос другой: а здесь вы как будете жить? Женя говорила, что у вас финансовые трудности.
— Пенсия маленькая. В доме нужен ремонт, не знаю, что и делать, — Татьяна переживала.
— А дом на кого оформлен?
— На меня.
— Тогда вот вам мой совет, — Людмила придвинулась ближе. — Продавайте дом. Купите квартиру в городе поменьше. И живите спокойно.
Татьяна молчала. Продать дом? Тот самый, который они с Виктором строили? Где родился Артём, где прошли лучшие годы?
Но с другой стороны — что держало её здесь? Воспоминания? Они никуда не денутся.
— Я подумаю, — тихо сказала она.
— Думайте, — Людмила встала. — И вот ещё что. Если надумаете продавать — дам контакты риелтора. Проверенный человек, не обманет.
Выходя из офиса, Татьяна чувствовала странную лёгкость. Как будто кто-то открыл форточку в душной комнате.
Телефон снова завибрировал. Леонид: «Как дела? Может, в выходные встретимся? Давайте сходим в магазин стройматериалов и купим все необходимое для ремонта крыши».
Она улыбнулась и написала: «Давайте встретимся».
Встретились в субботу. Леонид привёз с собой термос с чаем и пакет с пирожками.
— Моя сестра напекла, — смущённо объяснил он. — Говорит, мужику одному в деревне жить — это себя не уважать. Вот и кормит меня, как поросёнка на откорм.
Они пошли по просёлочной дороге, и Татьяна рассказала ему про встречу с Людмилой Петровной, про мысли о продаже дома. Леонид слушал, кивал, не перебивал.
— Знаете, Татьяна, — сказал он наконец, — я вот тоже думал продать свою квартиру в городе. Она пустая стоит, а коммуналка капает. Но боялся. А потом понял: чего бояться-то? Жизнь она ведь не закончилась. Нам ещё лет двадцать жить, а то и больше.
— Двадцать лет, — повторила она. — Столько.
— А что, мало вам кажется?
Татьяна задумалась. Двадцать лет назад Артёму было пятнадцать. Двадцать лет назад она была замужем за Виктором, они только-только закончили достраивать дом. Двадцать лет — это целая жизнь.
— Нет, — медленно сказала она. — Много.
Дом продался быстрее, чем она ожидала. Риелтор Людмилы Петровны нашёл покупателей за две недели — молодая пара из Москвы, хотели перебраться за город. Заплатили наличными, без торга.
Татьяна стояла во дворе в последний раз и смотрела на сад, который садила вместе с Виктором. Яблони облетели, голые ветки торчали в небо, как чёрные пальцы. Калитка скрипела на ветру. Крыша всё так же текла.
— Прощай, — тихо сказала она.
И странное дело — слёз не было. Только облегчение.
Квартиру купила в самом Павловском Посаде, на третьем этаже кирпичной девятиэтажки. Однокомнатная, светлая, с видом на парк. После продажи дома даже деньги остались — можно было жить, не считая каждую копейку.
Женя помогала с переездом, таскала коробки, ругалась матом, когда не пролезал шкаф в дверь. Людмила Петровна приезжала с тортом на новоселье. А Леонид принёс дрель и повесил все полки сам.
— Мужская работа, — сказал он. — Вы уж не обижайтесь, но я не могу смотреть, как женщина дрель в руках держит.
Они сидели на кухне втроём — Татьяна, Женя и Леонид. Пили чай, ели торт, болтали ни о чём. И Татьяна поймала себя на мысли, что давно так не смеялась.
Артём позвонил через месяц после переезда.
— Мам, это я, — голос был виноватым. — Извини, что так долго не звонил. Как ты?
— Хорошо.
— Мам, я тут... мы с Дарьей хотели приехать. На майские, может быть.
Татьяна посмотрела на свою новую кухню — белые шкафчики, которые она сама выбирала, цветок на подоконнике, фотография с Женей в рамочке.
— Артём, знаешь, на майские у меня планы, — спокойно сказала она. — Мы с друзьями едем в Суздаль. Давай в другой раз.
Пауза. Она почти слышала, как он переваривает информацию.
— С друзьями? — недоверчиво переспросил он.
— Да. Меня тут жизнь новая закрутила.
Ещё пауза.
— Мам, а ты... ты на меня не сердишься?
Татьяна задумалась. Сердилась ли она? Наверное, да. Но злость эта куда-то ушла, растворилась. Осталось что-то другое — понимание, что каждый живёт свою жизнь. И это нормально.
— Нет, Тёмочка. Не сержусь. Просто живу.
Вечером того же дня они с Леонидом гуляли по набережной. Он рассказывал про свою дочь, которая вдруг сама позвонила и пригласила на день рождения внучки. Татьяна слушала и думала о том, как странно всё устроено.
— Знаете, Леонид, — сказала она, останавливаясь у парапета, — я вам благодарна. За то, что были рядом.
Он посмотрел на неё своими усталыми глазами:
— Танюш, да мы друг другу помогли. Вы мне тоже. Я ведь совсем было руки опустил.
Она улыбнулась. Фонари отражались в тёмной воде реки. Было холодно, но как-то по-хорошему.
— А давайте действительно в Суздаль съездим на майские? — предложил Леонид. — Я там не был лет тридцать.
— Давайте, — согласилась Татьяна.
И подумала: а ведь жизнь только начинается. В шестьдесят два года она наконец-то стала жить для себя. Не для сына, не для невестки, не для мужа. Для себя.
Странное дело — но именно сейчас, когда она осталась одна, она впервые за много лет почувствовала себя не одинокой. Рядом были люди, которые выбрали её. И которых выбрала она.
Телефон завибрировал. Сообщение от Жени: «Танька, я тут подумала — может, в Суздаль всей компанией рванём? Люду с собой возьмём. Будет весело!»
Татьяна засмеялась и показала сообщение Леониду.
— Ну что, соглашаемся? — спросил он.
— Соглашаемся, — кивнула она.
И они пошли дальше по набережной, два человека, которые когда-то случайно встретились в зале ожидания вокзала. И оказалось, что случайностей не бывает.